— Мне захотелось на дом взглянуть… и да, ночью. Не спалось, знаешь ли. — Я скажу, чтобы тебе снотворное выписали. — Не поможет. — Почему? — Потому что от местных лекарств я точно воздержусь, — я протиснулась мимо Кириса, который вдруг вспомнил, что предстал передо мной в виде, мягко говоря, неподобающем. И покраснел. Я, кажется, тоже покраснела. Просто так. За компанию. — Я решила пойти… — и голос слегка дрогнул. А потому я поспешно вернулась в гостиную и села в кресло. То вяло скрипнуло. От ткани пахло пылью… да, убирают здесь, похоже, нечасто. И хотелось бы знать, потому что Кирис не желает видеть в своих апартаментах прислугу или же его самого не считают в достаточной мере важною персоной, чтобы убирать комнаты так же часто, как и господские. — В общем, решила… — Я слушаю. Он вышел. А вернулся в просторных домашних штанах. Слишком уж просторных. Кажется, кто-то за последний год изрядно похудел. И это явно не от избытка здоровья. — И пошла. Дверь, к слову, открыта была. Ты бы ее хоть запечатал. — Я запечатал. И запечатывал. Всякий раз запечатывал. Только печати слетают. Ага… то есть, ого… я ничего странного в доме не увидела. И куда печати деваются тогда? Слететь… сами? — Тогда… — С той стороны тоже. И дверь я запирал. Я вообще предлагал замуровать ход. — Не разрешили? И почему это меня не удивляет. — Эйта Ирма уверена, что я преувеличиваю. А дом ей пригодится. Когда новый смотритель будет назначен. — И когда? — Она не уверена, но когда-нибудь ведь будет… так что там с домом? Пришлось рассказывать. И по мере моего рассказа Кирис мрачнел все сильней. — Спасибо. Я проверю. А тебе лучше… — С тобой. Что? Вдруг опять в обморок упадешь? Он почему-то потер руку и плечами пожал: мол, в жизни всякое случается. — А у тебя еще колечко найдется? — Говорю же… брат меня любит. Кстати, в это я верила. Из дома мы вышли тем самым темным тайным ходом, который начинался вовсе не в кухне, а в неприметной гостиной. Портьеры здесь были задернуты, паркет не скрипел. Слегка бликовали стекла на картинах, но и только. Пахло… цитрусами. Непонятно. Или… Нет, девочка про ход не знала, иначе не стала бы извращаться и искать обходные пути. Кирис вот коснулся панели, одной из дюжины, темных, одинаковых в полутьме, и та послушно отворилась. Не было ни сырости, ни запаха плесени. Ступеньки вот. Три. Каменный пол. Стены беленые, хотя побелка успела слегка отсыреть. В углах паутина повисла, но немного. Шаги здесь отдавались эхом, и было не то чтобы страшно, скорее неспокойно. — В следующий раз, — Кирис остановился посреди коридора, и я едва не налетела на него. Ткнулась носом в спину и замерла. — Если вздумаешь вдруг где-нибудь ночью гулять, хоть оружие с собой возьми. Оружие у меня было. Разное. Но к чему человека беспокоить лишним знанием? Поэтому я просто ответила: — Хорошо. Шли мы недолго, сверху определенно путь был вдвое длинней. Вот очередная дверь. И засов на ней, кажущийся мощным, неподъемным. Но Кирис с легкостью его сдвинул. Выглянул. Вышел. И вернулся за мной. — Будешь свидетелем, — велел хмуро, явно не слишком радовался этакой перспективе. А я что? Я кивнула. Буду. — Возможно… придется отвечать под клятвой. Дело семейное… А оттого вдвойне гадостное. Наверх мы поднимались вместе, причем Кирис держался одной стороны лестницы, а я другой. Вот и спальня. Кровать. Одежда исчезла, как и цветы. Зато появилось кое-что еще… а девочка-то с фантазией… Капли крови начинались от двери. Они протянулись темной дорожкой, которая сразу бросалась в глаза. Полагаю, на то и был расчет. Дорожка доходила до кровати. И уже на ней оставались потеки. Подушка. Темная лужа, почти впитавшаяся в ткань. И нож, эту подушку пронзивший. Вот… чего-то я, кажется, в детях не понимаю. — Что это? — спросила я, а рыжий, вздохнув, ответил: — Полагаю, орудие убийства. Определенно не понимаю… — Утро… — он потер усталые глаза. — Нам придется подождать до утра… и ты поможешь прибраться? Она пришла сама, девочка Рута, которая тоже умела притворяться. Порой Кирис начинал думать, что в этом доме, да и на всем острове, не найдется человека, не постигшего хитрой науки притворства. Сам он исключение, и то — потому как чужак. — П-простите… — белое платьице чуть выше колен. Две косички и банты. А ведь она ненавидит вот такие белые платьица с пышными юбками и кружевами, как ненавидит и банты, и шпильки, и весь нынешний благообразный облик. — Я не уверена… Она всегда говорит громко и в глаза смотрит, будто вызов бросает взглядом. — Важно ли это… но мне кажется, что важно… Йонас вчера ходил в тот дом. Понимаете? — и быстрый взгляд из-под ресниц: слушают ли? — Кирис слушал. — Ночью… я проснулась и выглянула в окно. Он шел… с ножом… Им повезло, что Рута еще ребенок. И пусть самой ей план кажется изящным, возможно, гениальным, но на самом деле он еще детский.