– Как? Деньги кончаются, наследство проживать? А как быть, когда Ваня соберется жениться, я и Аришка – выйти замуж? Да и ты не отстанешь? Что, думаешь, на всех хватит? Мать об этом точно не думала. Нахмурилась… – Двадцать рублей в месяц, хотя бы двадцать – это двести сорок рублей в год, – просто сказала я. – Чтобы получать такой процент, нужно положить в банк тысяч восемь, лучше – десять. И не забывай, жизнь – штука сложная. Человек может заболеть, может попасть в сложную ситуацию, ему может понадобиться крупная сумма, тогда основной капитал уменьшится. У нас не так много денег. Это кажется – ого! А на деле, если жить только на проценты или поделить на всех, там мало будет. – Но… – Твои предложения? Предложений не было. – На наш век хватит. – Хватит ли? Что за история с этой лощиной? Подробности знаешь? Мать понурилась. – Я тогда маленькая была. Бабушка рассказала… История была такой. Если кто-то в детстве не совершал безумных поступков, он не был ребенком. Мы в свое время считали крутым сходить ночью на кладбище и принести оттуда ветку сирени. Белая сирень, махровая, шикарная, цвела только там, на одной могиле… Ох, как же могло влететь от родителей за такие похождения! Но и ходили, и носили… В Березовском дети тоже бегали на кладбище. А тут возник разговор… Ане тогда было лет восемь, не больше. Ну и… развели девчонку «на слабо». Она пошла бы в ту лощинку, видит Бог. Пошла бы… Заложила сестричка. Рассказала все родителям, и отец впервые в жизни взялся за ремень. Выдрал он Аню так, что повода не идти искать не пришлось – неделю с кровати встать не могла. А бабушка рассказала ту историю, из-за которой Туманная лощинка получила недобрую славу. Стоял в той лощинке скит. Всего три домика с монахами, жили они себе и жили… Пока однажды не нашли на пороге скита девушку. По преданию, красивую, словно заря. Золотые волосы, золотые глаза, золотая кожа… Ничего она о себе не помнила, не знала, не ведала, в горячке малым не неделю лежала… Монахи хотели ее выходить и в город отвезти, не успели. Попалась она на глаза молодому барину, за какой-то надобностью оказавшемуся в скиту. – Демидову? – не удержалась я. – Бабушка говорила – барину. С другой стороны, а какие тут еще барины шлялись? Я развела руками. – Извини, что перебила. Мамаша махнула рукой и продолжила. Конечно, увидев такую красотку, барин не утерпел. И забрал ее к себе. Как уж там обходилось, хорошо ли, плохо ли… Если есть мужчина и есть женщина, могут быть и дети. И красавица оказалась в тягости. Только вот счастья это никому не принесло. Богатые на бедных не женятся, а благородные – на неясно ком, будь та хоть какой красоты. У барина-то невеста была в столице, вот и позвали его жениться. Говорят, златоглазая уже на последних сроках была, когда узнала, что любимый ее на другой женился. И в тот же день пропала, как не бывало. По следам собак пустили, искали, а только дошли до лощинки и ахнули. Скита словно не было, пятно черное на его месте, лощинку туманом затянуло, а в том тумане ровно кто жалобным голосом поет. Колыбельную малышу… Без слов, а только понятно все, так мать свое чадо укачивает. Искали, кричали, с собаками все прочесали… Никого не нашли. Ни монахов, ни девушку… Никого. Говорят, как барин приехал да узнал это, пошел он тоже в лощинку. Нашли наутро седого как лунь, а лицо… И не узнали сразу-то. Словно что-то ужасное он увидел, да так и помер от страха. А колыбельная там так и звучит. И вот еще как говорят: мужчины там сразу загибнут. А у женщины еще, может, и есть шанс. Я задумалась. – Я Ваню попрошу со мной не ходить. – И сама б ты не ходила. Ни к чему это… Мне оставалось только пожать плечами. К чему, ни к чему… Лощинка и лощинка. Если можно там купить землю и что-то выращивать… Плевать на ту историю! Свою напишем! – А в скиту что-то выращивали? Бабушка не говорила? То есть прабабушка? – Не говорила. Но должны были… Наверное… Мать ушла, а я лежала и смотрела в потолок. Что там такое, в этой лощинке? Что там может оказаться? Не знаю. Но сходить определенно надо. Посмотреть, подумать… Серьезно, здесь я ничего выращивать не смогу. А там, может, и шансы есть? Я махнула рукой на все размышления, усилием воли расслабила мышцы лица и принялась мерно дышать и считать до ста. На третьем повторе упражнения меня накрыл глубокий крепкий сон. * * * Утром Ваня подъехал к крыльцу на небольшой телеге, запряженной флегматичной коняшкой. – У соседа попросил, – ответил он на мой вопрос. – Сказал, дрова купить да привезти… Заплачу. Я кивнула. Правильно, ни к чему лишние разговоры, а дрова мы на обратном пути купим. – Зря вы это, – повторила мать. Я молча полезла в телегу. Зря, не зря… А что еще делать? Коняшка мерно рысила по дороге, поднимая пыль. Пахло чем-то уютным и спокойным… Из детства. Поскрипывали колеса, сияло прохладное еще весеннее солнышко… Я куталась в шаль. – Ваня, расскажи, как вы тут жили? Без меня? Парень посмотрел на меня. – Вот так, Маш. Жили… Скажешь тоже. Я копейку сшибал где мог, Аринка от рук отбилась… Ты приехала, у меня хоть надежда появилась. Петька на глазах оживает, Аришка хоть и дичится, а приглядывается. Знаешь, как паршиво бывало… Словно кран сорвало, и кипяток хлынул во все стороны. Я слушала, и очень тянуло вернуться и медленно, со вкусом пришибить их мамашу. Как она сидела по два часа над блузкой, потом падала в кровать с мигренями. Как постепенно растеряла всех заказчиков. Как Ваня носился по городу, где разносил, где подносил… Как его били несколько раз, чудом не отбив нутро. Как Аринка пыталась помочь и присмотреть за маленьким Петей, и как они болели, а Ваня с ума сходил от страха. Мать даже не пыталась помогать, лежала рядом и стонала, что ей плохо, она страдает и переживает. А мальчишка не знал, где достать денег хоть баночку меда прикупить… Может, горячим напоить… Спасибо, соседи чем могли помогали. Только вот старики померли в том году, а те, кто въехал… С ними мать отношения сразу испортила. Как отравили первого их пса, потому как мать разругалась со всеми, с кем могла и не могла. Второго – да, Карп пришиб, а первого вот… Отравили. И Ваня пытался выхаживать собаку, которая до последнего смотрела и руки ему лизала, прощения просила, что оставляет… Я не плакала. Я просто дала ему выговориться. И когда Ваня замолчал, сухо и горько всхлипывая, давясь сухими спазмами, положила руку ему на плечо. – Я вас не брошу. Мы теперь вместе, мы справимся. Клянусь. И словно струна прозвенела. Бывает такое иногда. Скажешь слово и понимаешь, здесь и сейчас тебя услышали. Недаром в начале было Слово. И сейчас прозвучало так же. Я не уйду отсюда, пока все трое детей не будут пристроены. Хорошо пристроены. А мамашу я за ноги на березе подвешу. Сволочь старая! Это ж надо малявок до такого состояния довести? Сука!