Лайам стоял с опущенными руками, мальчишеское лицо, благодаря которому он всегда выглядит моложе своих тридцати восьми лет, перекошено в изумленном недоверии. — Не может быть, — выдавил он без всякой уверенности. — Может! Отправитель мог тебя ослепить, навсегда изуродовать!.. Надо вызвать полицию. Глава 2 Последние две недели Мередит Митчелл была на больничном, освобожденная от своих обязанностей в министерстве иностранных дел в связи с чрезвычайно зловредным гриппом, подхваченным в середине ноября. Она давно им не болела и забыла, как он изматывает. О возвращении на работу пока речь не шла. Нечего говорить, что в начале года она и не подумала сделать прививку. «Не скажу, что это помогло бы в данном случае, — любезно объяснил доктор Прингл. — У вас новый тип гриппа. Вирус обновляется каждые два-три года». Доктор посоветовал лежать в постели, пить много жидкости и потеть, выгоняя из организма заразу. Выписал лекарства от головной боли и ломоты в суставах, пообещал, что все будет хорошо. Ничего не оставалось, как последовать его совету. Лежа на подушках, Мередит изучала трещины на потолке, разрабатывая планы их уничтожения. Кроме того, в углах колыхалась на сквозняке паутина. Ею тоже следовало заняться. За время болезни Мередит возненавидела потолок — эту памятную записку о домашних тяготах. Ничего вдохновляющего с него не свалится. Он не побуждал к глубоким размышлениям о смысле жизни. Призрачный палец не напишет на нем грозных предупреждений. Никаких «мене, мене, текел, упарсин».[2] Обыкновенный потрескавшийся викторианский потолок с довольно сомнительной электропроводкой, терзающий совесть как раз в тот момент, когда невозможно противостоять домогательствам. Последней каплей стала готовка миссис Хармер. Миссис Хармер — экономка местного викария Джеймса Холланда. Джеймс, уезжая на время из города, любезно «одолжил» ее инвалиду, и Мередит вновь не нашла сил для отказа. Это означало, что миссис Хармер являлась каждое утро в восемь, хлопала парадной дверью, топала в зимних ботинках по узкому коридору на кухню с криком: «Ничего, мисс Митчелл, это я!» Потом готовила к завтраку чай и овсянку. «Добрый завтрак подкрепит на весь день. Особенно когда организм, вроде вашего, еды требует. По крайней мере, будете знать, что в желудке что-то плотное». Овсянка точно плотная, пожалуй, вполне подошла бы для замазки трещин в потолке. Но все-таки съедобная, и это было лучшее блюдо в инвалидном меню миссис Хармер, которое страшнее всех симптомов гриппа, вместе взятых. Говоря о последних веяниях в области диетического питания, миссис Хармер презрительно восклицала: «Причуды!» По ее твердому убеждению, больной должен есть побольше вареной рыбы, полезной для мозгов. Полезен также рисовый пудинг. Крутое яйцо не идет ни в какое сравнение с яйцом-пашот,[3] катастрофически недоваренным, слизистым, на куске сырого хлеба. Кофе плохо действует на нервы. «Обязательно! — загадочно провозглашала заботливая экономка и добавляла: — «Оксо!», ставя на стол гигантскую кружку питательного бульона из фирменных кубиков. За время ее благотворительной миссии дом пропах вареной треской, запеченным в молоке рисом и кубиками «Оксо». Единственный положительный результат ее деятельности заключался в том, что Мередит старалась выздороветь как можно скорее. Когда настал день отправлять миссис Хармер обратно к викарию, она неблагодарно радовалась. Теперь симптомы болезни ослабли, осталась только неприятная дрожь в ногах и полное отсутствие аппетита, что неудивительно после вареной рыбы и бульонных кубиков. Тем не менее она нынче встала, и довольно рано. Салли Касвелл, которая работает на местном аукционе «Бейли и Бейли», сообщила, что среди предметов, выставленных сегодня на осмотр перед завтрашними торгами, имеется набор викторианских винных бокалов: «Как раз то, что ты хотела, Мередит». Действительно, она как-то упоминала о викторианских бокалах, и Салли обещала их отловить. В принципе тесный коттедж на углу квартала не приспособлен для антиквариата. Единственным отважным деянием в этой области до сих пор оставалось приобретение уэльского буфета, от которого продавец, вероятно, стремился избавиться. Сегодня можно просто посмотреть на бокалы, устроить совместный ланч с Салли. Аппетит пока не вернулся, однако тарелка супа или что-нибудь в этом роде пойдет. Мередит довольно бодро спустилась по лестнице на кухню. Налила чайник, выглянула в окно на задний двор. С виду холодно, но солнечно. Перед глазами мелькнула какая-то тень в дальнем углу за неиспользуемым угольным бункером, где до сих пор лежит иней. Опять тот самый кот. Бродячий кот недели две шастает вокруг. Тощий, побитый, хотя молодой. Полосатый. Полосатые кошки самые любимые. Может быть, он тут крутится дольше, а она не замечала, целыми днями торча в офисе. Обратила внимание только в вынужденном отпуске по болезни. Неизвестно, то ли его выбросили, то ли он ищет новое комфортабельное жилье, то ли родился на улице, хотя есть подозрение, что от него избавился нерадивый хозяин — слишком уж нервный, на дружеские призывы не откликается. Мучительно видеть такое худое животное. Миссис Хармер услужливо набила морозильник рыбой, которую Мередит размораживает и по кусочку скармливает коту. Заочно, ибо он отказывается подходить и не позволяет к себе приближаться, даже соблазненный ароматом трески. Приходится покидать сцену. Пища во время отсутствия исчезает. Отличный способ избавиться от рыбы, не выбрасывая на помойку, и одновременно сделать благородное дело. Она вытащила из холодильника пластиковый контейнер с заранее отваренной треской, открыла заднюю дверь, вышла на колючий ветер, выложила еду в блюдце, позвала кота. Должен явиться, как прежде. А заодно и все прочие кошки в округе. Через полчаса Мередит въехала на автомобильную стоянку у городского аукциона. Заперла машину и направилась через двор к открытым дверям безалаберной постройки из выветренного камня. Судя по некоторым признакам, здесь некогда были конюшни. А теперь над дубовой дверью красуется вывеска, знакомая как минимум двум поколениям: БЕЙЛИ и БЕЙЛИ Оценщики и аукционеры Выезд на дом Антикварная мебель, реликвии, сувениры Плакатик на доске объявлений извещает о близкой рождественской распродаже. Приготовления в самом разгаре. Вход в зал преграждает пузатый ореховый комод. Перед ним стоит крепкий мужчина в суконном фартуке, уткнув руки в боки. С той стороны видна лишь грудь и голова бледного юноши в бейсболке. — Развернуть надо, Ронни! — крикнул крепыш. — Ящики вытащи, — потребовал в ответ парень в бейсболке. — Незачем. Обвяжем веревкой, не выпадут. — Ради бога, — крикнул откуда-то изнутри другой голос, — вытащи ящики! И за углы не заденьте. Ранняя викторианская вещь! — Не волнуйтесь, мистер Бейли, — пророкотал первый мужчина. — Предоставьте дело нам с Ронни. Ореховый комод зашевелился, разворачиваясь. — Правей, Тед! Подними свой угол! — скомандовал парень в бейсболке. — Смотрите за ящиками! — взвыл из зала невидимый голос. — Мы их обвязали! — прокричал парень в бейсболке, посмотрел на заинтересованно наблюдавшую Мередит, подмигнул, сдвинул бейсболку, почесал макушку. При этом оказался старше, чем сначала казалось, — бейсболка не столько отдает дань молодежной моде, сколько прячет поредевшие волосы. Комод без повреждений продвинулся внутрь дюйм за дюймом, и Мередит последовала за ним. Очутившись в просторном помещении с низкими потолками, сощурилась, а когда глаза привыкли к слабому свету, увидела вокруг самую разнообразную мебель, безделушки, картины, книги, загадочные коробки, ящики с неизвестным содержимым. Ронни с Тедом отволокли свою ношу в дальний конец, где ее взволнованно осмотрел обладатель третьего голоса. Это был худой высокий мужчина, похожий на академика благодаря очкам в золотой оправе и седеющим волосам до ворота. С клетчатым костюмом старомодного покроя в стиле принца Уэльского контрастирует довольно легкомысленный галстук-бабочка. Известно: это Остин, который, несмотря на вывеску над дверью, в настоящее время остается единственным Бейли, возглавляющим бизнес. В данный момент он явно занят. Мередит предоставила ему осматривать комод и стала пробираться среди мебели, мимо наборных столиков из стекла и фарфора, то и дело бросая любопытные взгляды на закопченные масляные картины и гравюры с пятнами от сырости. Наконец дошла до маленькой конторы в конце зала, где надеялась найти Салли Касвелл. Никого. Должно быть, Салли на минуту вышла, хотя святилище кажется необитаемым, будто в него с утра никто не входил. Никаких личных вещей, никакой верхней одежды на вешалке, нет даже неизменного термоса. Компьютер выключен. На столе две пачки листов с печатным текстом. Мередит взяла один в руки. Подобно объявлению снаружи, листок извещал о рождественской распродаже и вдобавок перечислял наиболее интересную мебель, садовую скульптуру, книги. Среди прочего упомянут ореховый комод, на ее глазах только что водворенный на место. На другой страничке указаны номера лотов, которые пойдут завтра с торгов. Она провела пальцем по строчкам, пока не наткнулась на интересовавшие ее бокалы. Лот 124. Шесть викторианских бокалов для вина. Мередит вернулась в главный зал. Остин Бейли остался в одиночестве, промокая лоб большим грязным платком. Видно, комод не пострадал. Ронни с Тедом отправились по другим делам. Остин поднял голову и увидел ее. — Ох, Мередит, простите, не заметил. Как здоровье? — Он сунул платок в карман, протянул запыленную руку, вдруг сообразил, что она грязная, и вовремя отдернул. — Извините… Пришлось потрудиться. — Всё на месте? Мередит огляделась. Вряд ли что-нибудь еще поместится. — Пожалуй. Жду гарнитур из стульев… — Остин нахмурился. — Хозяйка обещала сегодня доставить. Я сказал, если хочет продать… — Он пристально и строго уставился на гостью. — Они уже сюда внесены! Она сообразила, что держит в руках каталог, и поспешила его успокоить: — Меня больше интересуют винные бокалы. Где они? Он повел ее мимо крупной медной статуэтки из Бенареса к столу, загроможденному всевозможной обычной и необычной питейной посудой. Высокие оловянные кружки с крышкой, глиняные кружки, пара баварских пивных кружек, деревянный охладитель для вина… Вошли два-три человека, побрели, разглядывая вещи, в том числе бородатый мужчина в овечьей куртке, который с видом эксперта, отыскивающего подделку, склонился над письменным столиком. Остин Бейли, опасливо на него покосившись, рассеянно обратился к Мередит: — Получили зеленый бланк? Если сегодня впишете в него ставку, завтра можно не приходить на торги. Конечно, если не захотите развлечься. На аукционе всегда есть риск, что ставку перекроют. Не забудьте, у подателей зеленого бланка десять процентов скидки. — Куплю перед уходом. Я надеялась встретиться с Салли. Разве ее нет сегодня? Мужчина в овечьей куртке переместился к обеденному столу. Супружеская пара подозрительно рассматривала картину с изображением нимф на поляне, покрытую старым пожелтевшим лаком и заключенную в пышную резную раму. — Для гостиной слишком большая, Фрэнк, — указала жена. — Но вид будет лучше, правда? — возразил Фрэнк. — Не знаю, будет ли мне приятно видеть голых женщин над камином, Фрэнк. Хотя красиво. — Искусство… — заключил Фрэнк, знаток и ценитель прекрасного. Остин Бейли вздохнул, потер грязные ладони, взглянул на них с удивлением, словно спрашивая, почему грязь не стерлась.