— Послушай! Быстро начинай допрос! Ты же для этого пришел, верно? Сики посмотрел на часы. 6.20. — Завтрак в камере в семь часов. — Неважно. Допрашивай без завтрака. — Если адвокат обратит на это внимание, потом будут проблемы. — В любом случае к Кадзи будет назначен государственный защитник. Поэтому никаких возражений быть не может. Так или иначе, нужно обязательно заставить его говорить до того, как пойдут в печать вечерние выпуски. Что шестого числа он пошел искать, где ему умереть. Сики злобно посмотрел на Иё. — Неужели вы просите, чтобы я заставил его говорить то, что нужно? — Что ты имеешь в виду? «Именно это я и имел в виду! Нет ничего более постыдного для следователя, чем выбивать показания из подозреваемого в соответствии со своим сценарием». — Заставить его врать. — Неважно, лишь бы заговорил! — Показания, полученные под давлением, не могут считаться достаточным доказательством. Если это станет известно, потом, на суде, могут быть неприятности. — А, ты боишься, что твоя голова полетит? Вряд ли возможно такое, что Кадзи потом изменит показания. Этот парень, наверное, считает себя сильно виноватым… — Да. — В таком случае скажи ему, чтобы дал такие показания! Раз он готов просить прощения, то ему все равно, что говорить. По твоей милости две тысячи триста полицейских вне себя от ярости. Поэтому делай так, как я говорю! — Но… — Не забудь, — лицо Иё безобразно искривилось, — если твоя голова и полетит, то не тогда, когда возникнут проблемы на суде. Голова ходила ходуном. Сики потерял дар речи. Он вышел из приемной и позвонил на служебную квартиру главе уголовного департамента. Ивамура тут же ответил. Сики объяснил ему ситуацию. Тот ответил не сразу. — Считай, что это ради Кадзи. Иногда может быть две правды. Все чувства Сики погрузились во тьму. Он повесил трубку и крикнул: — Курита! — Да. — Вызови Ямадзаки! 11 6.45. Допросная комната № 3. Может быть, тревожность, исходившая от Сики, распространялась на все вокруг, но выражение лица Кадзи тоже было немного более строгим. Сики не стал садиться. — Извините, что вызвал вас рано утром. Считайте, что это продолжение вчерашнего дневного допроса. — … — Инспектор Кадзи, где вы были и что делали пятого и шестого декабря? — …Я не могу рассказать. — Утром шестого числа вы были на платформе синкансэна на станции К. Это правда? Кадзи побледнел. — Куда вы поехали на синкансэне? — Я не могу сказать… Значит, действительно ездил. — Полицейское управление сейчас в тяжелой ситуации. — Я очень виноват… — О том, что вы были на станции К., написано в сегодняшней утренней газете. — Как!.. — Поэтому я и спрашиваю. Что вы собирались делать утром шестого числа? Кадзи заморгал. Похоже было, что он не мог оценить истинный смысл вопроса Сики. Заставить его рассказать не составит труда. Но, хотя Сики и считал так, в нем росло беспокойство. Вчера Кадзи дал ложные показания. А Сики развеял его сомнения, заявив, что не нужно волноваться. Кадзи, несомненно, прямодушно воспринял эти слова. «Может быть, я смогу заставить его говорить без принуждения?» Это было последнее орудие Сики. Но сейчас, когда ситуация зашла в тупик, дать понять Кадзи, что он в мягкой форме хочет передать ему свои намерения, представляется еще более подлым средством, нежели принудить его дать нужные показания. Нет, не так. Неважно, какие средства он использует. Главное — он исполняет свои служебные обязанности. Почему он должен жертвовать своим положением в полиции, к которому так долго шел, ради сидящего перед ним человека, с которым у него нет ничего общего? Сики опустился на стул. — Инспектор Кадзи, вы были одержимы желанием умереть. Ему казалось, что это не его голос. — Даже после неудавшейся попытки самоубийства вы постоянно думали о смерти. Кадзи выглядел так, будто нашел то, что искал. Ямадзаки отложил ручку и посмотрел на Сики. «Пожалуйста, остановитесь», — словно загремел в ушах старшего инспектора его беззвучный голос. Сики продолжил: — Шестого декабря, в поисках места, где умереть, вы бродили по улицам в пределах префектуры. Верно? Губы Кадзи медленно задвигались. — Да… Это так. Всё. Одной истории больше нет. В голове возникла картинка летнего дня. Разрушенный сарай для хранения сельскохозяйственного инвентаря. Отец сказал: «Ты же мужчина. Будь поласковее с матерью». Под обломками валялись книги. Разорванные. Покрытые грязью. Отец схватил их руками в рабочих перчатках и швырнул в огонь, в железную бочку… Послышалось жужжание мухи. Нет… Это звук ручки… Курита ведет протокол. Сики дрожал мелкой дрожью. Он попытался встать, но пошатнулся. Сдавило грудь. Ему хотелось разорвать пиджак, рубашку и разодрать ногтями грудь. — Прекрати… — Это его голос. — Прекрати! Сики подлетел к столу помощника и схватил бумагу, лежавшую перед Куритой. Стал рвать ее. Еще, еще, еще, еще и еще… Показания Кадзи крохотными клочками рассеялись по полу.