За девять часов до того, как Нора решила умереть, она бесцельно бродила по Бедфорду. Город был конвейером отчаяния. Выложенный галькой спортивный центр, где когда-то еще живой отец смотрел, как она переплывает бассейн, мексиканский ресторан, куда она водила Дэна есть фахитос[9], больница, где лечилась мама. Дэн ей вчера написал. «Нора, я скучаю по твоему голосу. Мы можем поговорить? Обнимаю, Д.». Она ответила, что безумно занята (два раза «ха»). И все же было невозможно ответить что-либо еще. Не потому, что она ничего к нему не чувствовала, как раз наоборот. Она не могла позволить себе вновь причинить ему боль. Она разрушила его жизнь. «Моя жизнь – хаос», – писал он ей в пьяном угаре вскоре после отмененной ею за два дня до торжества свадьбы. Вселенная стремится к хаосу и энтропии. Это закон термодинамики. Может, это и основа существования. Теряешь работу, потом случается еще какая-то дрянь. В деревьях шептал ветер. Начался дождь. Она направилась к газетному киоску с глубоким – и, как выяснилось, верным – предчувствием, что дальше будет только хуже. Двери За восемь часов до того, как Нора решила умереть, она вошла в газетный киоск. – Прячетесь от дождя? – спросила женщина за прилавком. – Да, – Нора не подняла головы. Отчаяние росло в ней, его бремя она уже не могла выносить. На полке стоял National Geographic. Она уставилась на обложку журнала – изображение черной дыры – и поняла, что сама была ею. Черной дырой. Умирающей звездой, сжимающейся до полного исчезновения. Папа выписывал этот журнал. Она помнила, как ее заворожила статья про Шпицберген, норвежский архипелаг в Северном Ледовитом океане. Нора никогда прежде не видела места, которое выглядело бы таким далеким. Она прочитала про ученых, исследовавших ледники, замерзшие фьорды и смешных птиц – тупиков. Затем, подзуживаемая миссис Элм, она решила, что хочет стать гляциологом. Нора заметила неряшливую сгорбленную фигуру друга своего брата и участника их группы Рави возле музыкальных журналов – он был погружен в чтение статьи. Она стояла там чуть дольше положенного, поэтому, уже уходя, услышала, как он сказал: – Нора? – Рави, привет. Я слышала, Джо вчера был в Бедфорде? Небольшой кивок. – Да. – И он, э-э-э… и ты его видел? – Вообще-то да. Молчание, отозвавшееся в Норе болью. – Он не предупредил меня, что приедет. – Просто проезжал мимо. – Как он? Рави замолчал. Когда-то он нравился Норе и был верным другом ее брату. Но, как и с Джо, между ними ощущался холодок. Они расстались не лучшим образом. (Он бросил на пол барабанные палочки во время репетиции и ушел, когда Нора сказала ему, что покидает группу.) – Думаю, у него депрессия. Норе стало еще тяжелей на душе от мысли, что ее брату так же плохо, как и ей. – Он не в себе, – продолжил Рави с яростью в голосе. – Собирается съехать из своей коробки в Шепердс-Буш. А все из-за того, что не может быть первым гитаристом в успешной рок-группе. Напомню, у меня тоже нет денег. Вечера в пабах не сильно окупаются. Даже если соглашаешься мыть туалеты. Ты когда-нибудь мыла туалеты в пабе, Нора? – У меня сейчас тоже дерьмовый период, если мы играем в олимпиаду по несчастьям. Рави засмеялся и закашлялся. Его лицо сразу обрело резкость. – Какая жалость, какая жалость. Сыграю тебе печальную мелодию. Она была не в духе. – Это из-за «Лабиринтов»? Не забыл? – Для меня они много значили. И для твоего брата. Для всех нас. У нас был контракт с Universal. Прямо. В наших. Руках. Альбом, синглы, тур, промо. Мы могли быть сейчас как Coldplay[10]. – Ты ненавидишь Coldplay. – Не в этом дело. Мы могли жить в Малибу. А вместо этого – Бедфорд. Так что нет, твой брат не готов тебя видеть. – У меня были панические атаки. Я бы все равно в итоге всех подвела. Я сказала компании, чтобы они взяли вас без меня. Я соглашалась писать песни. Я не виновата, что была обручена. Я была с Дэном. Мне пришлось выбирать. – Ну конечно. И как у вас все сложилось? – Рави, это нечестно. – Нечестно. Слово-то какое. Женщина за прилавком разинула рот от любопытства. – Группы не живут долго. Мы стали бы метеоритным дождем. Закончились бы, едва начавшись. – Метеоритные дожди чертовски красивы. – Брось. Ты ведь еще с Эллой, верно? – Я мог быть с Эллой и играть в успешной группе, с деньгами. У нас был этот шанс. Прямо тут, – он указал на свою раскрытую ладонь. – У нас песни были огонь. Нора ненавидела себя за то, что поправила про себя «у нас» на «у меня». – Не думаю, что ты боялась сцены. Или свадьбы. Думаю, твоя проблема в том, что ты боишься жизни. Это было больно. Слова выбили из нее воздух. – А я думаю, что твоя проблема, – парировала она дрожащим голосом, – в том, что ты винишь других за свою паршивую жизнь. Он кивнул, словно ему дали пощечину. Вернул журнал на полку. – Еще увидимся, Нора. – Передавай Джо привет от меня, – сказала она, когда он выходил из магазина под дождь. – Пожалуйста. Она мельком увидела обложку журнала Your Cat[11]. Рыжий полосатый. В голове звенело так, будто в ней звучала симфония «Бури и натиска»[12], словно призрачный немецкий композитор, запертый в ее черепе, заклинал хаос и страсть. Женщина за прилавком сказала что-то, но она не расслышала. – Извините? – Ты Нора Сид? Женщина – блондинка с короткой стрижкой, темный загар – выглядела счастливой, легкомысленной и расслабленной настолько, насколько Норе уже было недоступно. Облокотившись на прилавок, она рассматривала Нору как лемура в зоопарке. – Да. – Я Кэрри-Энн. Помню тебя со школы. Пловчиха. Супермозг. Однажды… как его там, мистер Блэндфорд, собирал нас всех по твоему случаю. Сказал, что ты поедешь на Олимпиаду. Нора кивнула. – Поехала? – Я, гм, это забросила. Мне больше нравилась музыка… в то время. А потом началась жизнь. – И чем ты теперь занимаешься?