– Вся жизнь. – Ты можешь что угодно сделать и где угодно жить. Там, где не так холодно и влажно. Нора подвинула пешку на две клетки. Было трудно не сравнивать миссис Элм со своей мамой, которая обращалась с Норой так, будто она – ошибка, требующая исправления. Например, когда Нора была маленькой, ее мать так беспокоилась, что левое ухо дочки торчит чуть больше правого, что поправляла ситуацию клейкой лентой, а потом скрывала результат под шерстяной шапкой. – Ненавижу холод и сырость, – добавила миссис Элм со значением. У миссис Элм были короткие седые волосы, доброе и слегка морщинистое овальное лицо, которому добавлял бледности ворот желтовато-зеленой водолазки. Она была довольно пожилой. Но также она была единственным человеком в школе, с кем Нора оказалась на одной волне, и девочка предпочитала проводить всю большую перемену в маленькой библиотеке не только в дождливые дни. – Холод и влажность не всегда сочетаются, – сообщила ей Нора. – Антарктида – самый сухой континент на Земле. По сути, это пустыня. – Для тебя, похоже, в самый раз. – Для меня это недостаточно далеко. – Может, тебе стоит стать космонавтом. Бороздить галактику. Нора улыбнулась. – На других планетах дождь еще хуже. – Хуже, чем в Бедфордшире? – На Венере с неба льет кислота. Миссис Элм выдернула из рукава бумажную салфетку и аккуратно высморкалась. – Видишь? С твоими мозгами можно быть кем угодно. Светловолосый мальчик на пару лет младше Норы пробежал мимо забрызганного дождем окна. Видимо, гнался за кем-то – а может, за ним гнались. С тех пор как ее брат уехал, она чувствовала себя весьма беззащитной. Библиотека стала ее маленьким культурным приютом. – Папа считает, что я все забросила. Еще и плавать перестала. – Ну, не мне судить, но в мире есть вещи поинтереснее, чем плавание на скорость. Как я говорила на прошлой неделе, ты могла бы стать гляциологом[1]. Я тут поискала и… И вдруг зазвонил телефон. – Минутку, – сказала миссис Элм мягко. – Нужно ответить. Прошло мгновение, Нора ждала, пока миссис Элм говорила по телефону. – Да. Она сейчас тут. Лицо библиотекарши вытянулось в ужасе. Она отвернулась от Норы, но ее слова были слышны в притихшем зале. – О нет. Нет. О боже. Конечно… Девятнадцать лет спустя Мужчина у двери За двадцать семь часов до того, как Нора Сид решила умереть, она сидела на своем полуразвалившемся диване и в ожидании каких-то событий просматривала в телефоне чужие счастливые жизни. А затем внезапно кое-что действительно произошло. Кто-то по какой-то странной причине постучал в ее дверь. Она некоторое время раздумывала, открывать ли. В конце концов, на ней уже была одежда для сна, несмотря на то что часы показывали всего девять вечера. Она ощутила неловкость из-за чрезмерно большой футболки ECO-WORRIER[2] и клетчатых пижамных штанов. Нора надела тапочки, чтобы выглядеть поприличнее, и обнаружила, что за дверью стоит мужчина, причем знакомый. Высокий, по-мальчишески нескладный, с добрым лицом, но с острым и ясным взглядом – будто видит все насквозь. Нора обрадовалась ему, хотя визит был слегка неожиданным, особенно учитывая, что мужчина был одет в спортивный костюм и выглядел разгоряченным и вспотевшим, несмотря на холод и дождь. Рядом с ним она почувствовала себя еще более неопрятной, чем пятью секундами ранее. Но Норе было одиноко. Хотя она изучала экзистенциальную философию и знала, что одиночество – фундаментальное условие бытия человека в бессмысленной, по сути, вселенной, ей было приятно его видеть. – Эш, – сказала она, улыбаясь. – Тебя ведь зовут Эш, верно? – Да. Точно. – Что ты тут делаешь? Рада тебя видеть. Несколько недель назад она сидела тут и играла на электропиано, а он бежал по Бэнкрофт-авеню, увидел ее в окне дома 33А и помахал ей рукой. Однажды – много лет назад – он звал ее выпить кофе. Может, он собирался повторить приглашение? – Я тоже рад тебя видеть, – сказал он, но его напряженный лоб никак этого не подтверждал. Когда она заговаривала с ним в магазине, он все-гда отвечал беззаботно, но сейчас в его голосе слышалась тяжесть. Он почесал бровь. Издал еще какой-то звук, но не смог произнести слово целиком. – Бегаешь? – бессмысленный вопрос. Очевидно же, что он с пробежки. Но ему явно тут же стало легче, когда разговор зашел о чем-то обыденном. – Да. Бегу бедфордский полумарафон. Он в это воскресенье. – О, точно. Здорово. Я тоже собиралась на полумарафон, но потом вспомнила, что ненавижу бегать. В ее голове это звучало смешнее, чем тогда, когда она произнесла фразу вслух. Она не то чтобы ненавидела бег, но все же ей было тревожно видеть знакомого таким серьезным. Молчание перестало быть неловким и обрело новое качество. – Ты говорила, у тебя есть кот, – сказал он наконец. – Да. У меня есть кот. – Я помню, как его зовут. Вольтер. Рыжий полосатый? – Да. Я зову его Вольтом. Он считает, что Вольтер – слишком пафосное имя. Оказалось, он не любит французскую философию и литературу восемнадцатого века. Весьма приземленный тип. Ну, знаешь. Для кота. Эш опустил взгляд на ее тапки. – Боюсь, он умер. – Что? – Он неподвижно лежит на обочине. Я рассмотрел имя на ошейнике, похоже, его сбила машина. Сочувствую, Нора. Она так испугалась своей внезапной смены чувств, что продолжила улыбаться, словно улыбка могла удержать ее в мире, в котором она до сих пор пребывала: где Вольт жив, а мужчина, которому она продавала гитарные песенники, позвонил в ее дверь по другой причине. Эш, вспомнила она, хирург. Не ветеринар, человеческий. Если он сказал, что кто-то мертв, скорее всего, так и есть. – Мне очень жаль. На Нору накатило знакомое ощущение горя. Только сертралин[3] помешал ей заплакать. – О боже. Едва дыша, она вышла на мокрую брусчатку Бэнкрофт-авеню и увидела несчастное рыжее существо, лежащее у бордюра на блестящем от дождя асфальте. Его голова касалась тротуара, а лапы раскинулись, словно в среднем галопе, в погоне за воображаемой птицей. – О, Вольт. О нет. О боже. Она знала, что должна испытывать сожаление и отчаяние из-за смерти своего друга-кота – так и было, – но она вынуждена была признать еще кое-что. Пока Нора смотрела на тихое, мирное выражение морды Вольтера – полное отсутствие боли, – во тьме зрело неотвратимое чувство. Зависть. Теория струн