Она заметила полупустую бутылку водки и кружку на полу у кровати женщины. На сундуке между койками примостился календарь с собаками (апрель – спрингер-спаниель). Рядом лежали три книги на английском. На ближайшей к женщине было написано «Принципы механики ледников». На двух со стороны Норы: «Руководство натуралиста в Арктике» и издание Penguin Classic «Сага о Вёльсунгах. Норвежский эпос о Сигурде – истребителе драконов». Она заметила еще кое-что. Было холодно. По-настоящему холодно. Холод почти обжигал – так, что болели пальцы на руках и ногах, стыли щеки. Даже в помещении. Несмотря на слои термобелья. Несмотря на свитер. С двумя электрическими обогревателями, горящими оранжевым светом. Каждый выдох рождал облачко пара. – Почему ты здесь, Нора? – спросила женщина с сильным акцентом. Странный вопрос, если не знаешь, где это – «здесь». – Не слишком ли раннее утро для философствования? – Нора нервно рассмеялась. Из иллюминатора она увидела ледяную стену, поднимавшуюся из моря. Они были либо очень далеко на севере, либо очень далеко на юге. Но явно где-то очень далеко. Женщина все еще смотрела на нее. Нора понятия не имела, дружат они или нет. Женщина казалась грубоватой, прямолинейной, простой, но, возможно, хорошей компаньонкой. – Я не в философском смысле. Я даже не о том, как ты стала гляциологом-исследователем. Хотя, возможно, ответ будет тем же. Я о том, почему ты решила уехать так далеко от цивилизации, как только возможно? Ты никогда мне не рассказывала. – Не знаю, – ответила Нора. – Мне нравится холод. – Никому не нравится такой холод. Разве что садомазохистам. В этом был смысл. Нора дотянулась до свитера на краю постели и натянула его на себя, поверх свитера, в котором уже была. Пока она делала это, увидела на полу рядом с бутылкой водки заламинированный бейдж. Ингрид Скирбекк Профессор геофизики Международный полярный научно-исследовательский институт – Не знаю, Ингрид. Наверно, мне просто нравятся ледники. Я хочу понять их. Почему они… тают. Не похоже, что это говорил эксперт по ледникам, судя по поднятым бровям Ингрид. – А ты? – спросила она с надеждой. Ингрид вздохнула. Почесала ладонь большим пальцем. – Когда умер Пер, мне стало тошно в Осло. Все эти люди, которые не он, понимаешь? Там была кофейня возле университета, в которую мы любили ходить. Мы просто сидели вместе – вместе, но молча. Мы были счастливы. Читали газеты, пили кофе. Трудно стало избегать таких мест. Мы очень много гуляли. Его мятущаяся душа побывала на каждой улочке… Я все требовала, чтобы воспоминания о нем отвалили к чертовой матери, но они не слушались. Горе – такая зараза. Если бы я оставалась там и дальше, то возненавидела бы человечество. Так что, когда появилась исследовательская должность на Шпицбергене, я обрадовалась: это меня спасет… Я хотела туда, где он никогда не был. Хотела туда, где я не ощущала бы его призрак. Но правда в том, что это работает лишь наполовину, понимаешь? Места – это места, а воспоминания – это воспоминания, и жизнь – это чертова жизнь. Нора впитывала все, что слышала. Ингрид явно делилась с человеком, которого, как ей казалось, знает достаточно хорошо, и все же Нора была незнакомкой. Это было странно. Неправильно. Наверно, труднее всего быть шпионом, подумала она. Люди вкладывают в тебя эмоции, как плохие инвестиции. Такое ощущение, что грабишь людей. Ингрид улыбнулась, нарушив ее размышления. – Не важно, спасибо за прошлую ночь… Мы хорошо поболтали. На судне полно кретинов, но ты не такая. – О, спасибо. Ты тоже. А потом Нора заметила ружье – большую винтовку с массивным коричневым прикладом, стоявшую у стены в дальнем конце каюты под крюками для одежды. От ее вида она почему-то почувствовала себя счастливой. Подумала, что одиннадцатилетняя Нора гордилась бы ей. У нее, похоже, было приключение. Гюго Лефевр С головной болью и явным похмельем Нора прошла по обитому некрашеным деревом коридору в маленькую кают-компанию, пахшую соленой сельдью, – там завтракали несколько ученых-исследователей. Взяла себе черный кофе и ломоть черствого ржаного хлеба и села. За иллюминатором рядом с ней открывался самый волнующе прекрасный вид из всех, что она когда-либо наблюдала. Островки льда, как скалы, чистейшие и совершенно белые, возвышались в тумане. В кают-компании было еще семнадцать человек, как насчитала Нора. Одиннадцать мужчин, шесть женщин. Нора села одна, но спустя пять минут мужчина с короткой стрижкой и щетиной, которой не хватало двух дней до полноценной бороды, плюхнулся за ее столик. На нем была куртка с капюшоном, как и на большинстве людей в зале, но казалось, что ему все это не подходит, а вот на Ривьере в дизайнерских шортах и розовой рубашке поло он чувствовал бы себя как дома. Он улыбнулся Норе. Она попыталась перевести эту улыбку, понять, в каких они отношениях. Он понаблюдал за ней немного, затем подвинул стул, чтобы сесть напротив. Она поискала взглядом бейджик, но он его не носил. Ей стало любопытно, должна ли она знать его имя. – Я Гюго, – сказал он, и она ощутила облегчение. – Гюго Лефевр. Вы Нора, верно? – Да. – Я видел вас на Шпицбергене в исследовательском центре, но мы так и не познакомились. Я лишь хотел сказать, что читал вашу статью о пульсирующих ледниках – это было сногсшибательно. – Неужели? – Да. В смысле, меня всегда завораживало, почему это происходит там и нигде больше. Такое странное явление. – В жизни полно странных явлений. Беседа была соблазнительной, но опасной. Нора аккуратно и вежливо улыбнулась и посмотрела в иллюминатор. Островки льда превратились в настоящие острова. Невысокие заснеженные холмы, острые, как вершины гор, и плоские, скалистые участки суши. А за ними высился ледник, который Нора видела из иллюминатора каюты. Теперь она могла лучше оценить его размеры, хотя вершина все еще скрывалась в облаках. Туман над нижней его частью рассеялся. Невероятное зрелище. Когда видишь изображение ледника по телевизору или в журнале, он выглядит просто белым гладким куском льда. Но перед ней была рельефная гора. Черно-коричневая и белая. С бесконечным разнообразием белого – на любой вкус: бело-белый, сине-белый, бирюзово-белый, золотисто-белый, серебристо-белый, полупрозрачно-белый, – все цвета ослепительно-живые и поражающие воображение. Определенно это было интереснее завтрака. – Удручает, да? – сказал Гюго. – Что? – То, что день никак не заканчивается. Норе стало неловко от этого замечания. – В каком смысле? Он помедлил секунду, прежде чем ответить. – Нескончаемый свет, – сказал он, прежде чем откусить от сухого крекера. – С апреля. Это как проживать один никогда не заканчивающийся день… ненавижу это чувство. – Уж мне ли не знать. – На иллюминаторы стоит повесить занавески. Я почти не спал с тех пор, как взошел на борт. Нора кивнула: – Как давно мы в рейсе? Он рассмеялся. Приятно. С закрытым ртом. Культурно. Это был почти и не смех. – Я много выпила с Ингрид прошлой ночью. Водка отбила у меня память. – Вы уверены, что дело в водке? – А в чем же еще? Его глаза смотрели испытующе, и Нора мгновенно почувствовала себя виноватой. Она взглянула на Ингрид, которая потягивала кофе, печатая на ноутбуке. Нора пожалела, что сидит не с ней. – Ну, это была наша третья ночь, – сообщил Гюго. – Мы огибаем архипелаг с воскресенья. Да, с воскресенья. Тогда мы покинули Лонгйир. Нора сделала вид, что уже это знает. – Воскресенье кажется таким далеким. Судно, похоже, поворачивалось. Норе пришлось опереться на сиденье. – Двадцать лет назад на Шпицбергене почти не было открытой воды в апреле. А теперь взгляните. Похоже на круиз по Средиземному морю. Нора попыталась непринужденно улыбнуться. – Не совсем. – Не важно, я слышал, вы сегодня вытянули короткую соломинку? Нора попыталась выглядеть озадаченной, что было не трудно. – Неужели? – Вы ведь наблюдатель? Она понятия не имела, о чем он, но испугалась огонька в его глазах.