— Слышал, господин группенфюрер, — наконец ответил Миш, — к концу недели грузиться будем, дня через два, выходит. — А о чем задумались, Миш? Что, не отпускают вашего брата домой? — Не отпускают. Боюсь, разлучат нас, господин группенфюрер, отправят меня в лагерь для рядовых. Баур ухмыльнулся. Он совсем не доверял Мишу, все говорило в пользу его измены: и удивительная осведомленность, и свобода перемещения, и отъевшаяся, холеная рожа. Но Миш ему был нужен, без посторонней помощи Бауру пока было трудно. Понимал он и то, что офицеры НКВД тоже нуждались в Мише, надеясь выпытать у Баура какие-то фантастические проекты спасения фюрера, планы его тайной доставки в недоступные районы мира, выявить тайные связи высшего руководства СС в деле некой новой международной авантюры. «Ну что же, — думал Баур, — пусть выявляют, главное, чтобы Миша оставили, а там как бог на душу положит». Баур оказался прав, Миш был нужен всем. Ближе к вечеру в палату нагрянул майор НКВД Тюшкин, как всегда излучавший спокойствие и профессионально поставленную доброжелательность. — Ну, генерал, ничего нового не вспомнили? Нет? А жаль. Вот ведь какое дело, генерал, думается, три месяца вы следствие за нос водили, скрывали истинное течение событий и существенные обстоятельства, влиявшие на бегство Гитлера из Берлина. Вот, полюбуйтесь. Майор протянул Бауру тот самый номер газеты «Правда» от 10 июня с отчетом о пресс-конференции маршала Жукова и заместителя наркома иностранных дел СССР Вышинского, где Жуков, отвечая на вопрос американского журналиста, заявил о возможности бегства Гитлера в самый последний момент из Берлина. Вместе с газетой майор передал Бауру перевод на немецкий язык. Баур прочитал уже знакомый текст и вернул его майору со словами: — Я знаком с текстом, мне ваши коллеги еще в июле эту газету показывали. Ничего не могу добавить, кроме ранее мною уже сказанного, господин майор. Весьма сожалею. Кто-то сознательно вводит в заблуждение спецслужбы и руководство СССР. Зачем, не знаю. Но поверьте, Гитлер мертв. — Знаете, Баур, лично мне вы симпатичны, но, к сожалению, не могу ручаться за моих коллег из Наркомата госбезопасности, с коими вы наверняка познакомитесь, если мы с вами не договоримся. — Угрозы я тоже слышал. Мне ли, старому солдату и летчику, повидавшему на своем веку столько смертей и самому неоднократно бывшему с этой черной дамой под ручку, бояться угроз? Ну, замучают меня, ну, умру я днем раньше или позже. Гитлер от этого живее все равно не станет. — Генерал, вы же умный человек, ведь все прекрасно понимаете, кому-то очень нужен ваш Гитлер живым и невредимым. Дайте показания, и шведский Красный Крест завалит вас продуктами, выпивкой и табаком, к вам пойдут письма родных, вас будут готовить на досрочное освобождение из плена. Вы забудете все свои страдания и спокойно вернетесь домой. — Вы, господин майор, мне тоже симпатичны, и я искренне сожалею, что вас, в целом неплохого человека, используют в интересах лжи и каких-то нам обоим неизвестных подковерных игр высших сфер. Я воспитан в духе верности некоторым принципам, в том числе чести и порядочности офицера. Изменять этим принципам не в моих правилах. Вздохнув, майор стал собираться. У двери он повернулся к Бауру. — Прощайте, генерал. Мы вряд ли с вами когда-нибудь увидимся. Но все же подумайте, стоит ли себя обрекать на безысходность? Может статься, вы никогда больше не увидите родных, близких и родину. Стоит ли ваше упрямство таких жертв? Прощайте. Баур не мог уснуть до утра. «Действительно, стоит ли все это таких жертв? Кому нужна теперь моя правда? Ты, Баур, дурак, до конца просидевший в этом зачуханном подвале рейхсканцелярии, как цепной пес стерегущий покой фюрера, который плюнул на всех и все и отправился к своим праотцам, оставив нас, идиотов, расхлебывать эту вонючую и подгоревшую кашу под названием Германия. Кому я делаю добро? Кому я изменю, согласившись на сотрудничество с русскими? Что я, один из лучших пилотов страны, получил от фюрера взамен верной ему службы? Даже первое генеральское звание мне дали лишь в конце сорок четвертого, когда боров Геринг таскал на своих жирных плечах погоны придуманного им звания рейхсмаршала авиации, когда сухопутный капитан запаса Мильх ходил в генерал-фельдмаршалах, а недавний майор Ешонок стал генерал-лейтенантом. Весь генералитет люфтваффе купался в деньгах и богатстве, мародерствуя в Польше, на Балканах, во Франции, Голландии, Бельгии, Дании, Норвегии, России. А я все эти годы служил за зарплату, получая объедки с барского стола в виде коробок конфет и увядших букетов цветов от фюрера. Ну и что? Зато я был спокоен за себя и свою семью. Я хорошо делал свое дело, меня уважали, и никто не мог упрекнуть в казнокрадстве, взятках, непорядочности. Однажды ночью, дня за два до самоубийства фюрера, мы сидели в буфете фюрербункера с группенфюрером СС Генрихом Мюллером, начальником гестапо, пили кофе, болтали о прошлом, мыли косточки бывшим бонзам. Мюллер застенчиво улыбнулся и сказал: — А знаете, Баур, вы ведь тоже были в моей разработке. Я велел вас проверить так, на всякий случай. И был крайне изумлен, когда ознакомился с результатами проверки. На вас ничего не было. Понимаете, совсем ни-че-го. Даже обидно стало как-то. Ну, хоть бы пять литров авиационного бензина украли или там коробку мыла, пачку салфеток, рулон туалетной бумаги. Хоть бы анекдот какой-то политический кому рассказали. А тут ничего. Я всегда вас уважал, Баур, но тут окончательно удостоверился — вы просто честный и порядочный человек. Фюрер меня особенно ценил именно за это. Как мало порядочных людей его окружало, как тяжело ему дышалось в смраде скопища мерзавцев и подлецов! Он ведь со мной одним был искренен, мог поделиться сокровенными тайнами своей души, советовался со мной. А что он тебе, Баур, плохого сделал? Выходит, что ничего. Так за что я должен продавать память о нем? За тридцать советских сребреников? Кому? Этим славяно-монголо-еврейским недоноскам? Тем, которые не знают, что такое зубная щетка и туалетная бумага, у кого не хватает каждому по куску мыла, от кого разит водкой, луком, чесноком, потом и грязным бельем? Они грабят мою страну, насилуют женщин, глумятся над великой культурой, и я, Ганс Баур, должен им служить? Нет, их надо уничтожать. Всех! Как же я был не прав, не настояв перед фюрером о своем назначении командующим бомбардировочной авиацией рейха! Мы бы с Мильхом построили тысячи четырехмоторных дальних бомбардировщиков, несших бомбы весом в тонну. Я бы стер с лица земли Москву, и Ленинград, и все, что там у них за Волгой. Мы бы выиграли войну непременно. Но ничего, мы еще поборемся, Германия обязательно восстановится, дух нации не сломлен. Нужно во что бы то ни стало помогать всем военнопленным не падать духом, поддерживать в них веру в возрождение Германии и силу идей фюрера. Вот моя задача». Госпиталь спал. Только санитарки домывали полы в коридорах. — Валь, тебе жалко этих наших фашистов? — За что же их, Клавдия, жалеть, душегубов проклятых? Скольких людей безвинных они погубили, баб, стариков, детишек малых! Сколько горя принесли нам всем, сколько порушили, сожгли! Нелюди они, слуги сатаны. Всех бы передушила своими руками. — Вот и я так думаю. — Но все ж, Клава, и они, какие ни есть, люди. И они натерпелись от своего Гитлера немало. Конечно, жалко их. Глава 31 Про Василия Петровича Кузнецова и в авиационной промышленности, и в боевых частях, и в военной контрразведке «Смерш» ходили легенды. Всю войну он занимал должность заместителя по опытному моторостроению народного комиссара авиационной промышленности СССР. Он имел удивительно ровные отношения со всеми главными конструкторами в области моторостроения, с работниками наркомата и на заводах. Его уважали везде. Человек общительный, он при случае любил рассказать какую-нибудь байку из своей жизни. И всегда это получалось и поучительно, и кстати. Был награжден четырьмя орденами Ленина, тремя орденами Красного Знамени и рядом медалей. Кузнецов раскрыл на трибуне папку, приказал капитану в летной форме опустить экран, зашторить окна и начал доклад. — Пользуясь тем, что в зале находятся офицеры с хорошим научно-техническим образованием, и учитывая специфику вашего ведомства, упрощать ничего не буду, — улыбнулся и поднял вверх указательный палец, — но и усложнять тоже. В зале послышались смех и оживление. Савельеву же было не до смеха. «Как бы выбраться отсюда и позвонить в Рослау? Кто послал информацию о находках? — мучился он в раздумье. — Не провокация ли?» Но выбраться с совещания оказалось невозможным, тем более его отсутствие сразу заметит Барышников. Замминистра продолжал: — В годы войны Германия достигла значительных успехов в развитии авиации. Самым большим ее достижением было создание реактивных самолетов. Незадолго до конца войны немецкая авиапромышленность наладила серийный выпуск самолетов-истребителей с жидкостно-ракетными и турбореактивными двигателями, способных развивать скорость 800 и более километров в час. Велись работы по созданию реактивных бомбардировщиков, разведчиков и штурмовиков. Появление реактивных самолетов означало новый этап в развитии авиации. Советское руководство отлично понимало важность использования немецких научно-технических достижений для совершенствования военной авиационной техники. Особую потребность в новейших разработках мы испытывали в связи с тем, что в течение войны из-за необходимости массового выпуска боевой авиационной техники многие экспериментальные перспективные работы, которые начались еще до войны, были прекращены, конструкторские коллективы расформированы. Для комплексного изучения немецких достижений по реактивной технике и их использования в нашей авиапромышленности решением правительства летом этого года при Особом комитете ГКО была создана Межведомственная комиссия по реактивной технике, возглавлять которую поручили вашему покорному слуге. Итак, за годы войны на вооружение немецких ВВС поступили следующие реактивные самолеты: А) истребитель-перехватчик «Мессершмитт Ме-163 Komet» («Комета»). Самолет был построен по проекту доктора Александра Липпиша, который приступил к работе в январе тридцать девятого года. Первую модель испытали летом сорок первого года, а в серийное производство запустили в сорок третьем. Погасили свет, и на экране вначале появились изображение «Кометы», а затем кадры хроники ее взлета и посадки на аэродроме в Рехлине. Генерал Кузнецов сопровождал пояснениями: — Вы видите модификацию Ме-163В с двигателем ЖРД «Вальтер» HWK 509A с тягой 1700 кг. Размеры машины: размах крыльев — 9,3 м, длина — 5,9 м, площадь крыла — 17,3 кв. м, взлетная масса — 4313 кг, максимальная скорость — 880 км в час на высоте 6100 м, потолок — 16 000 м, вооружение — две 30-мм пушки. Всего было построено 360 экземпляров. Включили свет. Из зала раздался вопрос: — Товарищ генерал, откуда у вас эти кадры? Трофейные или?.. — Фотографии трофейные, а хроника — «или». Ваши коллеги из ГРУ[35] постарались, — улыбаясь, ответил замнаркома. Зал взорвался аплодисментами. Генерал продолжил: — Машина оказалась неплохой, но слабопригодной к ведению боевых действий: малые размеры, слабый двигатель, небольшой радиус действия, слабая устойчивость при маневрировании. Но дело в том, что немцы всегда работали с колес. Изучив быстренько «Комету», пошли дальше. Появился: Б) реактивный истребитель-перехватчик «Мессершмитт Ме-262 Schwalbe» («Ласточка»), первый в мире истребитель с турбореактивным двигателем. Самолет проектировался с конца тридцать восьмого года, а первая машина поднялась в воздух в апреле сорок первого. Серийное производство наладили в сорок четвертом. Вновь погас свет, и офицеры увидели хронику испытательных полетов грациозной серебристой машины с двумя двигателями в гондолах под крыльями. В голосе Кузнецова зазвучали напряженные ноты: — Это, дорогие коллеги, была уже совершенно иная машина. Она могла работать истребителем, штурмовиком, разведчиком или истребителем-бомбардировщиком. Посудите сами, наставления по ее боевому применению предусматривали, что вначале она наносит по противнику залповый удар 24 неуправляемыми ракетами R4М с последующим обстрелом из 30-мм пушек. Это грозная, очень грозная машина. Модификация Ме-262А-1 имела два прекрасных турбореактивных двигателя Юнкерса Jumo-004В с тягой по 900 кг, размах крыльев — 12,5 м, длину — 10,6 м, площадь крыла — 21,7 кв. м, взлетный вес — 7000 кг, максимальную скорость — 845 км в час на высоте 7000 м, дальность полета — 940 км, потолок — 12 000 м. Вооружение — четыре 30-мм пушки. В модификации бомбардировщика машина несла две 250-кг бомбы или одну 500-кг. Немцы построили 1433 экземпляра, которые активно и весьма успешно применяли на Западном фронте против наших союзников, отбиваясь от массированных налетов бомбардировщиков англичан и американцев. В начале мая этого года силами контрразведки 16-й воздушной армии двадцать Ме-163 и Ме-262 были обнаружены на аэродромах в Ораниенбурге, Темпельхофе и Шабиндорфе, перевезены в НИИ ВВС, где проходят исследования. Хочу особо обратить ваше внимание вот на что. При анализе нашими специалистами выяснилось: боевые возможности Ме-262 соотносятся с боевыми возможностями нашего Як-9 примерно так же, как «Мессершмитта-109» с И-16 в начале сорок первого года! Полагаю, нет необходимости комментировать. В зале загудели. Вновь погасили свет. Офицеры-контрразведчики увидели совершенно необычную машину. Генерал прокомментировал: — В) «Арадо» Ar-234 Blitz («Молния»), созданный под руководством Вальтера Блюме и Ханса Ребески, оказался первым в истории мировой авиации реактивным бомбардировщиком. Правда, по заданию штаба Геринга изначально он проектировался как скоростной самолет-разведчик. Работы начались в конце сорокового года, а в начале сорок третьего появился опытный образец. Серийно производился с сорок четвертого года. Перед вами модификация Ar-234В-2. Имеет два турбореактивных двигателя «Юмо-004», размах крыльев — 14,5 м, длину — 12,7 м, площадь крыла — 27,7 кв. м, взлетный вес — 8400 кг, максимальную скорость — 752 км в час на высоте 6000 м, потолок — 11 500 м. Вооружен двумя 20-мм пушками и 2000 кг бомб. На модификации Ar-234С установили 4 турбореактивных двигателя BMW-003, которые позволяли ему на высоте 6100 метров развивать скорость 874 км в час. Всего было построено 214 экземпляров. Машина, скажу вам, весьма интересная и очень перспективная. Нам с союзниками повезло, что немцы не сумели довести ее до ума и наладить массовое производство. Необходимо найти несколько готовых экземпляров. Один мы обнаружили с поврежденным шасси, отремонтировали и готовим к испытаниям. Г) Реактивный истребитель «Хейнкель Не-162 (280) Salamander» («Саламандра») или, как его окрестил Геринг, Volksjager («Народный истребитель»). — На экране показали только увеличенные фотографии машины. — Да, товарищи офицеры, хроники, увы, не имеем. Самолет стали конструировать в тридцать девятом году. Первый Не-162V1 поднялся в воздух в декабре 1944 года. И вскоре его запустили в серию. Всего было построено 116 машин, и еще более 800 были захвачены английской армией в различных стадиях сборки в подземных авиазаводах. Это был, пожалуй, единственный в истории авиации случай, когда разработка чертежей, сборка опытного самолета и организация его серийного производства шли одновременно. На экране вы видите модификацию Не-162А-2. Машина с одним турбореактивным двигателем BMW-003Е-1, тягой 800 кг на взлете и 920 кг в течение 30 секунд. Тактико-технические характеристики: размах крыльев — 7,2 м, длина — 9,05 м, площадь крыла — 11,1 кв. м, максимальный взлетный вес — 2800 кг, максимальная скорость — 834 км в час на высоте 6000 м, потолок — 12 000 м, дальность полета — 615 км на высоте 6000 м, 970 км на высоте 11 000 м, вооружение — две 20-мм пушки. Вскоре самолет оснастили двумя реактивными двигателями Jumo-004A, и эта модификация оказалась более маневренная, чем Ме-262, но уступала ему в вооружении и в длительности полета. Благодаря вашему труду образцы трех модификаций оказались в руках советских специалистов. Убрали экран, раздвинули шторы. В высокие окна зала, пока не очищенные от бумажных перекрестий светомаскировки, хлынул солнечный свет. Кузнецов попросил еще несколько минут внимания. — Немцы работали и над другими моделями реактивных самолетов. Некоторые из них не были завершены в проектах, другие не успели поступить на вооружение. В документах, которые вы получите после совещания, имеются фотоснимки этих машины и их краткие характеристики. Все эти машины, а также перечисленные мною ранее, следует искать. Нас особенно интересуют проекты реактивного четырехмоторного тяжелого бомбардировщика «Юнкерс Ju-287» и реактивного пикирующего бомбардировщика «Хеншель Hs-132». Главное же, товарищи, следует усилить поиск готовых двигателей Jumo-004 и экспериментального Jumo-0012. И последнее. Работы по отправке обнаруженных машин, оборудования, станков, материалов и документации следует прекратить. К вам отправятся наши специалисты, которые на местах займутся организацией создания производственных предприятий. Ваши задачи: оказать им всемерную помощь, продолжить поиск немецких авиационных специалистов, образцов авиационной техники и документации на нее. Вопросы имеются? После недолгой паузы из зала спросили: — Товарищ генерал, в чем, по вашему мнению, состоял успех немецкой авиапромышленности? Вопрос вполне можно было посчитать провокационным в этой специфической аудитории, где большинство понимали объективные и субъективные причины очень серьезного отставания советской авиапромышленности от германской, равно как и от американской и британской. Многоопытный Кузнецов никогда бы не стал намекать на ушедших в эмиграцию лучших российских ученых и конструкторов, на массовые аресты советских специалистов, на тупость и чванливость сталинских сановников. Он просто ответил: — В основу организации авиационной промышленности Германии был положен принцип отделения конструирования, расчетов и изготовления новых типов самолетов от серийного их изготовления. Производство новых моделей авиационных моторов и самолетов было сконцентрировано на опытных заводах. После проведения испытаний новых машин они передавались на заводы серийного производства. К подобной схеме в тридцатые годы подошла и советская авиапромышленность, но война спутала все карты. После совещания Савельев, получив папку с документами о немецких реактивных самолетах, попытался незаметно улизнуть из здания Генштаба, но в фойе его окликнул дежурный офицер, передавший записку: «Т. Савельев, прошу зайти в кабинет № 111 (справа от входа в зал заседаний). Барышников». Глава 32 Что-то я все про работу да про работу? Была ли у меня иная жизнь? Конечно, была. Небольшими кусочками, совсем крохотными отрезками времени, но все же была. И я был в ней счастлив.