Миш был счастлив. Вернувшись в свою палату, он достал из-под матраса завернутые в газету нарезанные крупными кусками хлеб и сало, жадно съел бутерброд, закусив его очищенной луковицей, и уснул сладким младенческим сном. Утром он побрил, умыл и переодел Баура, принес ему завтрак, позавтракал сам и, пока шел утренний медосмотр, а затем Бауру делали перевязку, уселся с ранеными играть в карты. И пропустил важную информацию. В палату к Бауру зашел раненый генерал-майор люфтваффе Лоренц, служивший до сорок пятого года в Норвегии и отвечавший за бомбардировку союзных конвоев в Северной Атлантике, а в апреле переведенный Герингом в Берлин организовывать перелет оставшихся в строю бомбардировщиков с Восточного фронта на западные аэродромы. На аэродроме Рехлин Лоренц угодил под огонь русских гаубиц и с множественными осколочными ранениями попал в плен. Они давно с Бауром знали друг друга. Лоренц в Первую мировую, как и Баур, воевал летчиком-наблюдателем на Западном фронте. Потом работал летчиком-испытателем в разных маленьких авиастроительных фирмах в Германии и Голландии, а в тридцатом по рекомендации Геринга тайно занялся подготовкой будущих пилотов бомбардировщиков в одной из спортивных авиашкол Гамбурга. — Здравствуйте, Баур. Не узнаете старого однополчанина? — Лоренца с перебинтованной головой и загипсованной левой рукой на перевязи узнать было непросто. — Лоренц, Томас Лоренц. Рад вас видеть, старина. — О, мой Бог! Приветствую вас, дорогой друг! — Баур подтянулся в кровати и протянул руку. — Как я рад вас видеть! Как вы? Что вы? А я, вот видите, одной ноги лишился. Уходили мы второго мая из Берлина, и нá тебе, попал под обстрел, был ранен, потерял сознание. Ну а дальше, сами понимаете, плен, госпиталь, ампутация. — Да, Баур, я в курсе. Мне рассказали о вас раненые. — Лоренц поведал свою историю ранения и пленения. — Баур, вы что-нибудь слышали о Геринге, Рихтгофене? — Практически ничего. Знаю только, Геринг у американцев. — Да, я тоже в курсе. Про Рихтгофена тоже ничего не слышал. Странно, знаете ли, вышло. К русским в плен попало большинство генералов сухопутных войск, а наши, из люфтваффе, умудрились в большинстве своем сдаться американцам и англичанам. — Послушайте, Лоренц, вас допрашивали? — Да, дважды. — Видимо, в основном о фюрере? — Точно. И вас тоже? — Русских, как я понял, интересует судьба фюрера. Они не верят в его самоубийство. — А вы, Баур, верите? Вы же там были, рядом с ним. Неужели покончил собой? Это непостижимо! Вы верите? — Верю, дорогой Лоренц. Я знал его более двадцати лет, пятнадцать из них работал с ним бок о бок. — Зачем, зачем он это сделал? Ведь не все было потеряно. Ведь можно было покинуть Берлин, вам ли это не знать? В конце концов, можно было поторговаться с англичанами и американцами. — Нет, Лоренц, для фюрера все было кончено. Война оказалась проигранной. Союзники превосходили нас в разы по авиации, танкам, артиллерии, людским ресурсам. А главное — топливо. В марте — апреле большинство танковых дивизий стояло из-за отсутствия дизельного топлива. Мы могли поднимать в небо лишь каждый третий истребитель ПВО[21]. Вы ведь сами знаете случалось, в ходе массированных налетов союзников мы были неспособны поднять ни одного истребителя. Фюрер ни с кем торговаться не стал бы, он понимал: в случае плена над ним устроят судилище. Такого позора он вынести не мог. — Вы, безусловно, его лучше знали. Но у меня все равно в уме не укладывается его кончина. Я до самого конца видел в Рехлине, как ваши летчики держали «кондоры» с работающими двигателями. — Фюрер был непростым человеком. Крушению подверглись его мечты и надежды, его внутренний мир, его вера в нацию. Он должен был уйти и ушел мужественно. Подумайте сами, Лоренц, что бы дала ему свобода где-нибудь в Латинской Америке или, скажем, на островах в южной части Индийского океана? Пусть даже он увез бы с собой государственную и партийную казну, все ценности рейха. А дальше что? Немцы устали, потеряли огромную, возможно, лучшую часть генофонда, вновь унижены. Нужно время. Нужны годы, чтобы нация возродилась. А она возродится, будьте уверены. — А что же с оружием возмездия? С ядерным проектом? — Всего я не знаю, Лоренц. Но точно знаю, мы не успевали. Думаю, не обошлось без предательства, об этом мне говорил Генрих Мюлллер. Не успевали всего ничего, месяца два-три. Это рок, Лоренц, это рок. Глава 18 Бурная деятельность Мильха распространялась на все германские авиапроизводящие предприятия. Вполне благополучно развивались его отношения с фирмами «Хейнкель» и «Дорнье». В июне тридцать третьего года он подписал контракт с Хейнкелем о строительстве нового современного завода в Ростоке. А уже в августе Мильх вместе с начальниками управлений в министерстве авиации полковниками Кессельрингом, Виммером, Штумпфом и начальником собственного штаба полковником Вевером ознакомились с чертежами бомбардировщика среднего радиуса действия Не-111. В феврале тридцать пятого машина поднялась в воздух, продемонстрировав полное соответствие требованиям министерства авиации. Этот цельнометаллический низкоплан с двумя моторами DB-601A-1 мощностью 1100 лошадиных сил (вскоре замененный на более мощный мотор Jumo-213A-1 концерна Юнкерса), с бомбовой нагрузкой в 2500 килограммов, достигавший скорости 480 километров в час, с сильным пушечно-пулеметным бортовым вооружением стал одним из основных самолетов люфтваффе. Отличительными его особенностями являлись современное и очень надежное навигационное оборудование, мощная радиостанция, а затем и чувствительный радар. Летчики очень любили эту машину за ее надежность, безотказность, прекрасную маневренность и управляемость. Вскоре за свою универсальность она получила уважительное прозвище «Девушка, обслуживающая всех». Не-111 применялся в качестве разведчика, ночного бомбардировщика, торпедоносца, постановщика мин, а в конце войны и ракетоносца, выводя на цель из-под своего брюха ракеты Фау-2. Несколько Не-111 по запросам абвера и РСХА в сороковом году переоборудовали в десантные самолеты для заброски разведывательных и диверсионных групп в тыл противника. Порядка двух десятков машин выпустили в варианте десантно-транспортном. Но я не стал просить эти машины для своей эскадрильи, так как достаточно узкий фюзеляж не позволял создать в них относительно комфортные условия для перевозки высокопоставленных пассажиров. В тридцать втором году, будучи руководителем «Люфтганзы», Мильх и я по приглашению К. Дорнье знакомились с его новым пассажирским самолетом Do-17. Я, после того как летчик-испытатель посадил машину, с разрешения хозяина и Мильха сел за штурвал и сделал круг над аэродромом. Цельнометаллический двухмоторный высокоплан с двухкилевым хвостовым оперением произвел на меня приятное впечатление за простоту и комфортность управления, маневренность, хороший обзор, отличную работу при посадке убирающихся шасси. Но я забраковал его в качестве пассажирской машины для «Люфтганзы». Малый объем фюзеляжа не позволял создать приличную пассажировместимость и комфортность. К. Дорнье очень на меня обиделся и при прощании не подал руки. Мильх согласился со мной, но через год позвонил и спросил, годится ли эта машина в качестве бомбардировщика среднего радиуса действия. Я дал положительный ответ. В тридцать шестом начался серийный выпуск бомбардировщика Do-17, продолжавшийся до конца сорок второго года. Машина, особенно в поздних модификациях, оказалась вполне приличным и надежным бомбардировщиком, ее уважали летчики и техники за простоту в обслуживании и неприхотливость. Но до Ju-88 и He-111 она недотягивала по скорости, грузоподъемности и дальности полета. Хотя в качестве рабочей лошади Do-17 проработал во всех боевых кампаниях 1936–1945 годов, от Испании в легионе «Кондор» до окончания войны. В тридцать третьем произошло несколько событий, о которых не могу не рассказать. Геринг, совмещавший посты председателя рейхстага, премьер-министра и министра внутренних дел Пруссии, рейхсминистра авиации и главнокомандующего только созданными люфтваффе, наконец-то добился от канцлера и фюрера в сентябре присвоения ему звания генерал-майора авиации. Мильху же вслед за Герингом присвоили звание полковника. Иерархическое старшинство в министерстве было наконец-то установлено. А то существовала некоторое время некая, как бы верно выразиться, неопределенность, что ли. Начальники управлений и отделов министерства, начальник штаба Мильха имели звания не ниже полковника, а он, статс-секретарь министерства, то есть первый заместитель рейхсминистра, продолжал числиться в капитанах запаса. Вскоре все руководство министерства и люфтваффе облачилось в новую форму военно-воздушных сил, которую лично отбирал Геринг. Не скрою, я с некоторой завистью относился ко всем этим изменениям. Я уже рассказывал ранее, что при зачислении в СС мне присвоили звание штурмбаннфюрера СС и майора полиции, в армии и люфтваффе это соответствовало званию майора и означало мое продвижение на ступень, ведь до этого я также имел чин капитана авиации запаса. Но присвоение Мильху и целому ряду его помощников, которые, как и я, окончили прежнюю войну обер-лейтенантами и капитанами, званий подполковников и полковников меня задело. Но не мог же я пойти к фюреру и сказать: «Мой фюрер, восстановите справедливость, присвойте и мне звание полковника!» «Бог с ним, со званием», — думал я. Меня вполне устраивали моя работа и то денежное содержание, которое установил специально для меня рейхсфюрер СС Гиммлер по поручению фюрера. Мой месячный оклад по должности командира особой правительственной эскадрильи составлял полторы тысячи марок. Триста марок мне платили за звание, четыреста — за стаж, пятьсот пятьдесят — так называемые полетные, около пятисот — на питание вне пределов дома и еще почти триста — месячное вещевое и расходное довольствие. Выходило чуть больше 3500 марок, что по тем временам составляло немалую сумму. Многие генералы имели месячное денежное содержание ниже моего. Кроме того, эта сумма не облагалась налогом, равно как и все мое движимое и недвижимое имущество. Я также, в соответствии с распоряжением канцлера, не платил в своем баварском доме за электричество, воду, газ и был освобожден от уплаты всех муниципальных налогов. В совокупности все это давало мне экономию еще примерно на такую же сумму. В итоге получалось, что мое фактическое месячное денежное содержание составляло не менее 7000 марок, столько же, сколько получал Геринг за должность председателя рейхстага. Именно поэтому моя семья, моя мать, младшая сестра могли жить в достатке, не задумываясь, как большинство немцев, о куске хлеба и о завтрашнем дне. После назначения Мильха вторым человеком в рейхсминистерстве авиации разразился скандал. Оказалось, Мильх скрыл от руководства НСДАП и правительственной канцелярии тот факт, что он наполовину еврей. По отцу, аптекарю из Бреслау. Герингу, считавшему Мильха своим старым боевым другом, это было абсолютно безразлично. Думаю, если бы Герингу сообщили, что Мильх — цыганский барон или вождь племени зулусов, он не повел бы и бровью. Мильх очень был нужен Герингу и фюреру тоже. Они прекрасно понимали роль Мильха в строительстве люфтваффе. Но иметь в своих заместителях нечистокровного арийца было просто нельзя. И Геринг быстро все устроил в своих лучших традициях. К матери Мильха, чистокровной арийке, прибыли чиновники МВД Пруссии и вежливо попросили ее дать письменное подтверждение о небольшой шалости в замужестве, о кратковременном романе с провинциальным аристократом, бароном Германом фон Биром. Любящая мать готова была сделать все для своего сына и написала, что от нее требовалось. Подлинник свидетельства о рождении у Мильха изъяли, а ему вручили новое, где отцом числился барон фон Бир. Те же манипуляции прусские полицейские чиновники произвели и с метрической книгой бургомистрата, выдрав из нее ненужный лист и вклеив новый с соответствующей записью. Геринг был доволен, Мильх, видимо, тоже. Однако у всех, кто знал об этом, остался какой-то гадкий осадок в душе. И у меня в том числе. Я всегда считал Мильха своим лучшим другом и верил ему безоговорочно. Но что-то надломилось в наших отношениях. Как-то Розенберг мне сказал, что Мильху никогда нельзя доверять, он в любой момент сбежит к евреям в Америку. Гесс, Лей, Франк, многие генералы вермахта перестали поддерживать с Мильхом отношения. Но фюрер и Геринг продолжали ему верить, и, следовательно, обязаны были верить все остальные. Однажды Ганфштенгль, немного перебрав, рассуждал по этому поводу: — Хорошо вам, приближенным к фюреру. Сегодня из евреев сделают арийцами, завтра, если потребуется, англосаксами, затем обрежут и объявят арабами. Здорово! А как, скажите, Баур, быть сотням тысяч тех, кто томится в концлагерях по милости паранойи Розенберга, Гесса, Гиммлера? Я, сведя все к шутке, заметил, что гореть господину Ганфштенглю на костре инквизиции. Видимо, в целях успокоить Мильха и доказать полную свою лояльность фюрер настоял на присвоении ему звания генерал-майора накануне Рождества. Геринг, естественно, стал генерал-лейтенантом. И Мильх, окрыленный таким вниманием, работал, словно одержимый. К началу тридцать четвертого года большинство германских заводов, выпускавших вагоны, локомотивы, корабли, радиоприемники, швейные машинки и иную бытовую технику, выполняли заказы министерства авиации по изготовлению самолетов, комплектующих к ним и авиаприборов. У меня иногда складывалось впечатление, что фюрер с Герингом готовы были взвалить на Мильха ответственность за, казалось бы, несвойственные его полномочиям вопросы. Его назначают руководить строительством бомбоубежищ в Берлине, огромного подземного командного центра близ Потсдама, курировать производство новых полимерных материалов и синтетического бензина, алюминия, современных мощных радиостанций, разработку радаров. Одновременно он со своим начальником штаба Вевером разрабатывал новую министерскую программу производства боевой авиации, утвержденную в тридцать четвертом году. Об этой злополучной программе я расскажу чуть позже. Теперь же, полагаю, самое время поведать о выходе на сцену Эрнста Удета. Да-да, того самого героя минувшей войны, одного из результативнейших летчиков-истребителей, сбившего 62 самолета противника, о котором я уже как-то упоминал ранее. Удет был прекрасным пилотом, мастером высшего пилотажа, тогда его популярность в Германии не имела границ. Он снимался в авиатрюках ведущих киностудий Европы и Америки, испытывал новейшие самолеты, принимал участие во всех европейских и международных состязаниях спортивной авиации, авиашоу. Еще в 1918 году Удета избрали председателем Ассоциации ветеранов эскадрильи Рихтгофена, и он бессменно оставался им почти двадцать лет. Удет был моим ровесником, такого же невысокого роста, как и я, крепкого телосложения, с почти квадратной фигурой, крупной головой. Я всегда его считал своим боевым товарищем, но другом — никогда. Весельчак и повеса, шумливый заводила громких кутежей, в которых принимало участие множество летчиков-однополчан, в том числе и Геринг, он, как я позже узнал, также не стремился к сближению со мной, считая меня сухарем, педантом, царедворцем и «паркетным» пилотом, обслуживавшим нужды сильных мира сего. Но с Мильхом они дружили. Более того, именно Удет научил Мильха летать. В мае тридцать третьего во время шестого учебного полета на двухместном биплане Arado-Ar-66 Удет крикнул Мильху, что тот вполне готов к самостоятельному управлению самолетом, открутил рукоятку управления у себя в задней кабине инструктора и выбросил ее за борт. Мильх, с его слов, поначалу впал в шок, но быстро сгруппировался, заложил плавный правый разворот и пошел на посадку, которую Удет оценил на «хорошо». Геринг осенью назначил Эрнста Удета инспектором истребительной авиации министерства, добившись вскоре присвоения тому звания полковника. Я, безусловно, могу ошибаться. Возможно, я крайне необъективен и имею предвзятое отношение к Удету, но никто меня не разубедит в том, что его приход в пору создания и бурного развития военной авиации рейха стал исходным пунктом начала крушения люфтваффе. Глава 19 Савельев вскрыл доставленный спецпочтой конверт из Центра и с облегчением вздохнул, обнаружив в нем ответ на его первый запрос. «Совершенно секретно Начальнику опергруппы ГУКР “Смерш” НКО СССР подполковнику Савельеву На ваш запрос от хххх № хххх сообщаем: В полосе действия вашей опергруппы в соответствии с международными и советско-польскими соглашениями работают несколько заготовительных подразделений Войска польского, которым поставлена задача вывозить на территорию Польши металлолом, электропровод, кирпич после разборки разрушенных зданий, цемент, слесарные и токарные станки и оборудование, лампы накаливания, гвозди, шурупы, скобы, иные метизные материалы, сельскохозяйственную технику и инструменты, складские запасы овощей. Указанные польские подразделения должны иметь специальные разрешения, подписанные представителями советского командования в Германии и командованием соответствующих соединений Войска польского. Форма разрешения прилагается. Командиром заготовительного подразделения 2-й Польской армии Войска польского, которое было обнаружено вами в г. Рослау, является майор пехоты Иероним Вертишек, родившийся 02.08.1911 г. в г. Новогрудок в семье земского врача Любомира Вертишека и Марии Перхович, дочери бывшего директора филиала банка “Банк сельскохозяйственного кредита”. И. Вертишек в 1929 г. окончил Новогрудскую мужскую гимназию, в 1932 г. — Виленское пехотное училище и в чине подпоручика был направлен в Ашмянский пограничный отряд, где служил помощником начальника разведки. В 1936 г. окончил высшие офицерские курсы в Кракове, затем до октября 1939 г. служил командиром пехотной роты, адъютантом пехотного батальона отдельной пограничной бригады. Был взят в плен Красной армией 22 октября 1939 г. в районе г. Гродно. Находился в лагере военнопленных и интернированных в Рязанской области. В числе иных польских военнослужащих был мобилизован в армию генерала Андерса, но уходить в Иран из СССР в составе соединений армии отказался. В 1943 г. вступил в 1-ю Польскую пехотную дивизию им. Т. Костюшко, прошел с нею до Германии, воевал, командуя последовательно пехотной ротой, разведротой, пехотным батальоном. В 1944 г. присвоено звание майора пехоты Войска польского. Советским командованием награжден медалями “За боевые заслуги” и “За отвагу”. Беспартийный. Не женат. В настоящее время — командир отдельного заготовительного отряда армейского подчинения. Его кандидатура рассматривается польским командованием на должность командира пехотного полка, представлен к очередному воинскому званию подполковника. Обнаруженные опергруппой плоскости и фюзеляжи самолетов резать не надо. На станцию Рослау отправлен товарный спецсостав № АЛ/1403 со взводом охраны ГУКР “Смерш”, который должен быть загружен указанной продукцией, а также иной, которая может быть обнаружена. Обращаю ваше внимание: главной задачей опергруппы являются: поиск и отправка в СССР изготовленных двигателей Jumo-004 и Jumo-012 и документации на них для реактивных самолетов конструкций фирмы Юнкерса; обнаружение изготовленных образцов, макетов реактивного бомбардировщика Ju-287 и документации на него. Прошу ускорить разыскные работы по сотрудникам заводов Юнкерса в Дессау, Рослау и других центрах авиастроения. Начальник 4 управления ГУКР “Смерш” генерал-майор Барышников». «Барышников все же голова. Ясно, лаконично, просто. Теперь хоть задачи понятны», — думал Савельев, заново перечитывая документ. Он хотел позвонить Снигиреву, дать распоряжение насчет погрузки плоскостей и фюзеляжей, но вспомнил, что тот уехал в штаб 52-й армии выяснять о поляках. Дежурный офицер доложил, что никого из заместителей на месте нет. Тогда Савельев вызвал майора Лобова, инженера-испытателя из НИИ ВВС. «Все равно вся трофейная техника к ним в институт на испытание пойдет. Вот пусть и руководит погрузкой». Лобов выслушал приказ и уже хотел просить разрешения отбыть, но Савельев задержал его, попросив составить компанию почаевничать. — Сергей Васильевич, скажите, а какая авиационная техника все же лучше, наша или немецкая? Лобов настороженно взглянул на начальника из-под густых седых бровей и опустил глаза. Он молчал, будто и не слышал вопроса. Лобов был стреляный воробей, пережил, сам удивлялся как, трех начальников НИИ ВВС. В тридцать седьмом расстреляли комкора Лаврова, через год — комдива Бажанова, в сорок втором — генерал-майора авиации Филина. А сколько вслед за ними исчезло начальников отделов, ведущих инженеров и испытателей, никто уже и не помнит. Он поднялся, одернул гимнастерку и спросил: — Разрешите идти, товарищ подполковник? Савельев улыбнулся, жестом усадил майора на место и придвинул к нему стакан крепкого чая в серебряном подстаканнике и плетеную корзинку с печеньем. — Уж поверьте, дорогой Сергей Васильевич, не провокатор я, а физик-оптик. Поэтому искренне желаю понять принципиальные отличия советских боевых самолетов от немецких. Центр ставит задачу добыть двигатели Jumo-004 и Jumo-012, найти реактивный бомбардировщик Ju-287. Как человек военный, я буду исполнять приказ и выполню его во что бы то ни стало. Но как профессиональному физику мне интересно: зачем нам нужна эта техника, что, мы сами не можем подобное сконструировать и создать? Слова начальника, видимо, убедили Лобова. Вообще ему нравился Савельев. Молодой, высокий, красивый, вся грудь в орденах, говорят, в начале войны во фронтовой разведке служил, а это многого стоит. Савельев, безусловно, интеллигентен, обладает хорошей речью, не кричит на подчиненных, не кичлив, не злопамятен. Но упрям и требователен. Попивая чай мелкими глотками, он начал: — Видите ли, Александр Васильевич, в нашем НИИ испытывались абсолютно все немецкие самолеты, как довоенные, по просьбе германского правительства, так и трофейные. Изучение этой техники привело сотрудников института к некоторым, я бы сказал, неутешительным для нас выводам. За эти выводы многие, очень многие лишились жизни, а другие гниют в лагерях. — Но ведь сейчас, насколько мне известно, с этими выводами знакомы руководители партии и страны? — Да, знакомы. Так вот, в конструкции немецких самолетов огромное внимание уделялось упрощению эксплуатации боевых машин в полевых условиях и удобству выполнения боевых задач. В этих целях немцы широко применяли автоматы для облегчения работы летчиков: автомат входа в пике и выхода из него, автомат установки горизонтального курса, автомат торможения закрылками при снижении скорости до определенного уровня. Конструкторы не ограничивались замечаниями летчиков-испытателей, они ездили в строевые авиационные части, беседовали с летчиками, выясняли у них нюансы, спорили с ними. В итоге всегда рождались идеи, направленные и на совершенствование боевых машин, и на создание более комфортных условий пилотам воевать на этих машинах. В кабинет вошел дежурный офицер: — Простите, товарищ подполковник, вы просили напомнить, у вас сегодня встреча с немецким инженером.