— Жаль, что нет особого корня, приложить к ранке, или дома-парилки, чтобы подержать там этого тассентасса. Но у этих людей такого дома нет. Переминавшиеся взмокшие от пережитого страха рабочие ругались и выглядели несчастными. Словно дьявол поразил их новый дом. Сколько же всего неизвестного в этой земле, сколько опасного. Один из мужчин сплюнул сквозь пальцы. Глядя на них, Покахонтас подумала, что может прочесть все их мысли. Они думают, что я тоже зло, сказала она себе. Я и змея для них одно, они вовсе не благодарны мне за помощь. Она заметила, что некоторые мужчины смотрели на нее подозрительно и угрюмо. Интересно, они вообще не жалуют женщин? Они что, не терпят их рядом с собой? Она увидела, что к рабочим подошел Джон Смит, Он посмотрел на нее, потом снова на мужчин. Казалось, он оценивает положение. Затем он приблизился и мягко тронул ее за руку. Она поняла, он хочет, чтобы она знала — он считает ее смелой и благодарит За помощь укушенному рабочему. Верно ли, что она услышала заботу в его голосе? Или он просто хотел увести ее от ругавшихся рабочих? К ним присоединился высокий мужчина, одетый в черное, с белой полоской на воротнике. Джон указал на мужчину и сказал: — Жрец. Покахонтас изумилась, что жрец так свободно говорит с людьми. Во время предыдущего прихода она обратила внимание, что он беседовал и работал вместе с другими, но она не поняла, кто он такой. Никто из жрецов Паухэтана никогда не участвовал в повседневной жизни остальных людей. При взгляде на него Покахонтас не почувствовала страха. У него было доброе лицо и седые волосы. И он явно не собирался накладывать на нее заклинание или требовать жертвоприношений и смотрел на нее не строго. После трех или четырех попыток она смогла произнести его имя — преподобный мистер Хант, — которое Смит терпеливо повторял для нее. Она повернулась к Памоуику: — Они хотят, чтобы я увидела их богов, и жрец собирается отвести меня в их капище. Думаю, я должна пойти с ним. Я узнаю, сильнее их боги или слабее наших. Это может иметь значения для битвы. Она слушала и пыталась понять или запомнить хоть несколько слов, пока мистер Хант говорил, повернувшись к Смиту: — Из нее получится идеальная обращенная. Как принцесса она понесет слово своему народу. Я должен постараться научить ее слову Господа нашего. Она пошла за Хантом по полю, усеянному множеством корней, пней, поваленных деревьев. Они подошли к навесу из паруса, натянутого между двух деревьев. Он защищал несколько грубых скамей и длинный деревянный стол — нечто вроде возвышения. Хант не верил своей удаче. Принцесса королевской крови стала первой из дикарей, ступившей во временную церковь. Он слышал спор капитанов о том, что лучше — воевать с дикарями или умиротворять их, а сам знал ответ: единственный способ покорить дикарей — обратить их. Христианство было ключом к упрочению положения Англии в Новом Свете — не христианство продажных римских пап, а чистая, возвышенная религия англиканской церкви. В конце концов, разве Господь не скрывал Америку до прихода Реформации? На родине широко укоренилось мнение, что Господь приберег Северную Америку для протестантов. И вот перед ним стоит первая овца его новой паствы, прекрасный материал для обращения. Он не сомневался, что она примет истинного Бога. Она молода, впечатлительна и готова к тому, чтобы ее очистили от первородного греха. — Мы должны молиться, — сказал Хант и опустился на колени перед подобием алтаря. — Молиться, — повторила Покахонтас. Она сложила ладони вместе, как делала, когда обращалась к Ахонэ или Океусу. Их Бог не производит впечатления, подумала она, глядя на деревянный стол. Но этот жрец молится ему. Он наверное могущественный, раз дал тассентассам столько всего красивого и чудесного, столько всяких вещей. Она огляделась. "Они молятся, как и мы, — подумала она, — только где же жертвы? Не было ни жертвенников, ни приношений. Она встала на колени рядом с преподобным мистером Хантом, сложила ладони, как он. Она закрыла глаза, когда он закрыл свои. Она попыталась представить, что этот непонятный Бог может для нее сделать, если она предложит ему жертвы. Трудно было что-нибудь определить. У него не было лица. Хант был рад, что Покахонтас уделила ему столько внимания, что сложила ладони и с готовностью преклонила вместе с ним колени. Да, она прекрасный материал. Всеблагой Господь с радостью примет ее в лоно своей церкви. Покахонтас решила вернуться в лагерь и принести особые жертвы своим богам, чтобы уверить их, что она не отреклась от них. Она поймает куницу или норку. А чтобы доставить удовольствие своему новому другу, жрецу, она сделает ему какое-нибудь маленькое подношение — морскую чайку или крысу, — чтобы принести в жертву перед его непонятным Богом. Она с сомнением посмотрела на деревянный стол. Она окажет ему немного уважения, но не так много, чтобы прогневить и заставить ревновать своих собственных богов. Преподобный мистер Хант монотонно читал молитвы, проходили минуты, а мысли Покахонтас вернулись к тому, что беспокоило ее. Кто бросил тот камень, который чуть не попал ей в висок? Если бы она не двинула головой, то получила бы удар прямо в это, самое уязвимое место. Ее всегда учили целиться в висок, если она собирается убить. Памоуик и Секотин полностью отвечают за свои броски. Они никогда не делают ошибок, и она была уверена, что никто из них не бросал этого камня. Кто еще был позади нее? Она видела только своих братьев, но, конечно, в это время Сна быстро бежала. Она встряхнулась, чтобы обрести уверенность. Я должна молиться Ахонэ и благодарить ее, что в меня не попали. Спустя долгое время преподобный мистер Хант завершил свои молитвы. Положив руку ей на голову, он быстро благословил ее и подумал о том, какая она прилежная ученица. Потом оба они поднялись с колен, освеженные молитвами и мыслями о Боге. Глава 8 Джеймстаун, 20 июня 1607 года Смит и Арчер припали к земле в высокой по пояс траве. Этим утром они на рассвете покинули осажденный форт, чтобы поохотиться. Хотя день подходил к концу, все еще стояла сильная жара. Тяжелый, влажный воздух гудел от москитов. Мужчины хлопали себя по лицу и радовались, что их тела прикрыты одеждой и доспехами. Кожа по-прежнему горела под кирасами и шлемами, но уже не так немилосердно, как днем при солнце в зените. Оба крепко сжимали мушкеты. Голубое небо над головой все еще имело металлический оттенок и сверкало, словно огромное отражение их кирас. — Еще час, и мы сможем вернуться в форт, — пошевелился на топкой земле Арчер. Смит согласился. Его занимала мысль, сколько пасапегов ищут случая пустить стрелу в его плоть. За все время своих военных походов по многим странам Европы он никогда не сталкивался с таким яростным противником. Безо всякого предупреждения человек мог быть утыкан стрелами, прежде чем успевал насыпать пороху в мушкет, а уж тем более спастись бегством. Доспехи служили некоторой защитой, если до этого ты не умирал от теплового удара. Смит в сотый раз проклял Эдварда Марию Уингфилда за его недальновидность. Не прошло и недели со дня неудачного праздника с оленем, как пасапеги вернулись числом не менее четырех сотен и пошли на штурм форта. Трое поселенцев были убиты до того, как начали стрелять корабельные орудия. Дикарей отогнали, и пушечный грохот сыграл тут даже большую роль, чем сам огонь. Но по меньшей мере человек двадцать пять джентльменов были убиты или ранены. С этого времени поселенцы оказались запертыми в форте. Невидимые луки посылали стрелы через ограду, если кто-нибудь имел глупость высунуться наружу при свете дня. Война не прекращалась и, по мнению Смита, была абсолютно бессмысленной. Если бы те меры предосторожности, о которых он говорил, были приняты, положение сейчас было бы совершенно иным. Он стиснул с досады зубы. Орудия все же доставили на берег и разместили на трех башнях форта. Но какая в том радость, думал Арчер, если свою правоту надо доказывать непрерывной войной, а теперь перед ними встала еще и угроза голода. Колонисты уже во второй раз предприняли попытку поохотиться. Первая закончилась неудачей, но сегодня они подстрелили шесть зайцев и четыре индейки. Этого все равно недостаточно, подумал Смит. Запасов у колонистов оставалось опасно мало. Даже кукурузы хватит ненадолго. Урожай в этом году был плохой, а когда он наносил визит Починсу, то узнал, что там колонистам поживиться почти нечем. Он застонал при воспоминании о щедром угощении, приготовленном для него женщинами Починса. Первая охотничья вылазка закончилась тем, что все три охотника были ранены и, истекая кровью, остались лежать под палящим солнцем с раннего утра до заката. Только в сумерки стало возможно перетащить их в форт. Они не работали, и добровольно вызвались пойти на промысел. Арчеру пришлось признать, что в создавшейся ситуации они держались довольно мужественно. Они были хорошими стрелками, подумал он, во всяком случае, они так утверждали. — Темнеет, Арчер, — сказал Смит. — Мы можем постепенно выбираться из травы на луг. «Нет ничего хуже такого противостояния, — думал Смит, проползая на животе по влажной земле. — Нельзя встать во весь рост и сразиться, как подобает мужчине. Но приходится вести их игру. Нам необходима еда. Мы должны найти способ установить с дикарями дружеские отношения, чтобы они помогли нам возделывать эту землю». Когда зажглась первая вечерняя звезда, мужчины бегом добрались до форта. Их обступили, нетерпеливые руки помогли им избавиться от груза на спине, ножи были наготове, чтобы разделать добычу. — Сколько человек мы потеряли сегодня на кукурузном поле? — спросил Смит. — Тома Кейзена, Уильяма Тэнкарда и Ричарда Симона, — ответил Госнолд. — Они приняли меры предосторожности? — Смит устало снял кирасу, доспехи со звоном упали на землю. Госнолд потер бровь. — Мы обеспечили им пушечное прикрытие, орудия были наведены и готовы к стрельбе. Но нападение оказалось слишком быстрым. Все трое получили стрелы в горло, как раз между шлемом и кирасой. Смит почувствовал смертельную усталость. Убиты три человека. «При таком развороте событий мы все погибнем еще до декабря, — подумал он. — Чертов глупец Уингфилд. Если бы он построил форт попросторнее, мы сейчас могли бы его засеять кукурузой. Мы не можем посылать людей на расчистку земли и посадку, даже на охоту. Это верная смерть. Мы в безопасности только внутри форта». — Госнолд, как ты думаешь, люди пойдут в поле ночью? — спросил Смит. — Нет. Они слишком напуганы. Арчер подал Смиту воды. Он сделал большой глоток и передернулся. Вода была отвратительной! Он вполголоса выругался. Нет доступа даже к чистому источнику. Проклятые дикари нападали не каждый день, а только тогда, когда поселенцы набирались смелости покинуть форт. Тут уж стрелы сыпались дождем. Смит подошел к ближайшему поваленному дереву и сел на него. Приключение оказалось вовсе не прибыльным, как он мечтал, и не принесло ему славы колонизатора Нового Света, как он ожидал, подписывая бумаги. Вот они здесь, застряли в болоте, привязаны к плохо выстроенному форту, золота не видно, невидимый и неслышный враг может напасть в любой момент. «С нашими орудиями мы превосходим их по силе в пятьдесят раз, но не можем этим воспользоваться, — подумал он. — Они растворяются в воздухе, прежде чем мы успеваем выстрелить». В сгущавшейся темноте Смит устало обвел глазами ограду. — А в форте люди сегодня работали, Госнолд? Если работали, то большая часть ограды должна быть укреплена. — Об этом позаботились. У нас новые трудности. Фрэнсиса Перкинса поймали за кражей еды. Но что хуже всего, нескольких человек застигли за разграблением могил за стенами форта. — Ради Христа, Госнолд, какие могилы? — Из того, что мне удалось выяснить, двое наших завязали дружбу с одним из дикарей. Как-то случилось, что эти люди узнали, где находятся могилы дикарей. Они также смогли благополучно выбраться из форта. Мы не говорили с ними, потому что хотим проследить, и поймать их на месте. Один из их приятелей рабочих сказал нам о них. — А Перкинс? Он не рабочий, уж кому воровать, только не ему, — заметил Смит. — Люди голодают. Сейчас Перкинс заперт на «Годспиде», — ответил Госнолд. — Бедняга, но мы должны пресекать воровство. Иначе оно выкосит наши ряды подобно лихорадке. Кто-нибудь еще заболел сегодня? — спросил Смит. — Нет, кроме тех пятерых. Но при такой жаре, боюсь, на этом не остановится. — А что Уингфилд думает делать с этим случаем воровства? — поинтересовался Смит. — Он разозлен. И в таком настроении, я уверен, назначит строгое наказание. Совет соберется утром. А сейчас я принесу вам с Арчером поесть, — сказал Госнолд. Смит посмотрел вслед Госнолду. Он хороший человек, подумал он, но слишком устал и с каждым днем усыхает все больше. Смит провел ладонью по глазам. «Я не могу позволить себе слишком устать. Низина, москиты — очень похоже на Анатолию». Он глянул на Арчера, тяжело осевшего у дерева. Никто из этих людей, напомнил он себе, не сталкивался с настоящими трудностями. Путешествие через океан было далеко не легким, но пищи и воды было вдоволь. Он смотрел, как возвращается Госнолд, неся две миски с водянистой кашицей. Неважнецкая еда, но все лучше, чем личинки и листья. Он благодарно похлопал Госнолда по руке. Кусок зайчатины или индейки будет только завтра на обед. Уже месяц они провели в Джеймстауне. За это время Смит был восстановлен в совете, и между ним и Уингфилдом установилось враждебное перемирие. Смит удачно выменял у короля Починса кукурузу, и это заставило Уингфилда привлечь его к принятию решений. Но Смит знал, что он все еще под наблюдением. За исключением Госнолда, все члены совета поддерживали Уингфилда. Этот месяц многое выявил в характере поселенцев. Большинство джентльменов, людей праздных, проявили хладнокровие под огнем и первыми добровольно шли навстречу опасности, но ручным трудом не занимались. Остальные работали так, как может работать человек под жгучим солнцем, какого никогда не бывает в Англии. И сейчас форт был почти закончен. Сооружения внутри будут достроены еще не скоро, но укрепления были надежны, насколько это возможно. Они далеки от идеала, но выстояли под дождем стрел. Дикари оставили надежду взять форт штурмом. Ярким воспоминанием первых дней в Джеймстауне были ежедневные визиты Покахонтас и ее свиты. Она приходила каждое утро сразу же после восхода солнца, с ней было шесть или семь ее людей, и они приносили в подарок столь необходимую им еду. Она и ее спутники тихо двигались среди рабочих, похожие на необычных ярких птиц, любознательных и бесстрашных. Они рассматривали все — лопату, миски и кружки, незаряженный мушкет или пистолет. Каждые несколько дней они справлялись о зеркале. Они нависали над ним, смеялись и улыбались, а потом с серьезным видом возвращали его Смиту. Англичане привыкли к их посещениям. Их враждебность испарилась, как только они узнали, что Покахонтас принцесса и дочь великого короля, с которым все они хотели встретиться. Они оказывали ей уважение, как делали бы это по отношению к принцессе у себя на родине, и были глубоко благодарны за приносимую ею пищу. Благодушно настроенные в ожидании очередного визита, рабочие даже допускали погрешности в работе. Они иногда останавливались поболтать с воинами, торжественно стоявшими на страже у ближайшего дерева. Каждый день Смит брал Покахонтас за руку и вел к бревну, где они сидели и учили друг друга новым словам. Он обнаружил, что ждет ее приходов с растущим нетерпением и огорчается, когда она со своим эскортом вдруг надолго исчезает так же внезапно, как появилась в первый раз. Но его вдвойне огорчало то, что тогда они лишались кукурузы, которую она приносила с собой. Он знал, что ни один из подданных ее отца не причинит вреда принцессе. Поэтому ей ничто не угрожало. Она могла совершенно беспрепятственно входить и выходить из него. Но, может быть в форт из-за неважного урожая, кукурузы у Покахонтас было мало, и она не хотела приходить с пустыми руками. Его забавляло, что он скучает по ее любопытным глазам, быстрому уму и благородным манерам. Несмотря на юность, она была властной, но ни в коей мере не требовательной или высокомерной. Да, сразу было видно, почему она любимица своего отца. Смит поймал себя на том, что время от времени вспоминает о ней, и это его удивило. Она была нисколько не похожа на женщин, которых он знал. В воздухе не заметно было дуновенья ветерка, когда мужчины стали устраиваться на ночь. Слышался то смешок, то чей-то голос. Случайное облачко набежало на молодой месяц и темнота стала еще гуще. Приглушенные звуки леса — уханье совы, резкий крик какого-то маленького животного, слабые неопределенные шорохи — доносились до обитателей форта. Время перед сном было самым тяжелым. В этот час необъятность леса за фортом и притаившийся там враг казались непреодолимой силой. Только поздно ночью напряжение слегка отпускало их тела, и люди ложились поудобнее, прислушиваясь к ободряющим звукам размеренно ударяющей в берег речной волны. Запах воды и моря, там, дальше, обещал возвращение в Англию, и, убаюканные этим обещанием, они засыпали. Совет собрался рано на рассвете, воздух еще был чуть прохладным, но москиты уже осаждали людей. Они похожи на врага за стенами, подумал Смит, невидимы, пока не нападают. Он сел на бревно между Бартоломью Госнолдом и Джоном Мартином, не обращая внимания на свободное место рядом с Уингфилдом. Джордж Кэндалл и Джон Рэтклиф дополнили собрание. Уингфилд не потрудился встать. Все мужчины двигались медленно, сберегая силы для жаркого дня. — Мы собрались здесь, чтобы решить, что делать с Фрэнсисом Перкинсом, — начал Уингфилд. — Повесить его, — сказал Смит, и все глаза обратились к нему. Они помнили, что совсем недавно, во время плавания к берегам Виргинии, Смит сам был близок к такому концу.