— Да, это вполне объяснимо. — Я свозила ее домой за чистой одеждой и всякими мелочами. Но она не захотела остаться там. — Как вы туда попали, миссис Дженнингс? — Джилл Гэмбл дала нам ключ. — Она с тревогой посмотрела на Барнаби. — Надеюсь, все в порядке? Мы были там лишь несколько минут. — И все это время вы находились рядом с миссис Холлингсворт? — Вообще-то да. — Эвис была глубоко озадачена. — Она положила пару платьев и белье в сумку. Это ее собственные вещи, инспектор. Барнаби, набивший рот аппетитным сыром, просто кивнул. — Ну что ж, пора мне обратно, к моим баранам, — сказала Эвис. — Хотелось бы, чтобы эти двое шотландцев не чувствовали себя здесь такими чужаками. Не сказать чтобы они были так уж подавлены горем. Симона утверждает, что Алан не разговаривал с ними годами. — Некоторые считают подобное поведение вполне уместным для похорон. — Ох! — Эвис фыркнула. — На мой взгляд, эта чопорность у них в крови. В те редкие минуты, когда Трой отводил взгляд от Симоны, он замечал, что все потихоньку перемещаются в сторону кухни. Хотя там определенно не было того, что можно назвать очередью, констебль Перро топтался возле дверного проема и проскользнул внутрь, когда оттуда выходила миссис Дженнингс. Миссис Молфри тоже потихоньку дрейфовала в этом направлении, как и Кобби Доулиш, который, двигаясь против часовой стрелки и на ходу прихлебывая из чашки прекрасный, крепкий чай, вскоре присоединился к ней с тарелкой окорока и салата. Так получилось, что все трое пришли на кухню одновременно. Перро остался стоять, но двое других сели. Кабби пил свой чай. Элфрида, счастливая оттого, что снова оказалась тет-а-тет с главным полицейским начальником, обратила к Барнаби сияющее лицо: — Я, конечно, не упрекаю вас, старший инспектор. Догадываюсь, как вы, должно быть, невероятно заняты. Но я была разочарована, не услышав от вас ничего по поводу моего открытия. — Боюсь, что не понимаю вас, миссис Молфри. — Ни звона, ни звяканья. Разве вам не… — Элфрида подняла глаза и в самый последний момент за спиной старшего инспектора узрела искаженную ужасом физиономию Колина Перро. — Вы получили мое сообщение? Я наговорила вам его на автоответчик. — Извините, — улыбнулся Барнаби. — Боюсь, это не всегда срабатывает. Что у вас случилось, миссис Молфри? — Как я уже говорила вам, в тот день, когда исчезла Симона, я шла по переулку с Сарой Лоусон. Она несла большую коробку. Сказала, что это банки для консервирования, которые Симона обещала ей, Сара собиралась участвовать в приходской ярмарке. Но когда мы подошли к калитке «Лавров», Сара перехватила коробку, и стало ясно, что она ужасно запыхалась. Знаете, так: уф-уф. — Не волнуйся так, милочка! — встревожился Кабби. — И вот что странно: не раздалось ни единого звука. И это при том, что в коробке как будто было полно стекла. Я тогда еще подумала: «Боже мой, зачем Симоне такая пропасть банок?» Думаю, она и готовить-то толком не умеет, не говоря уже о том, чтобы хлеб печь или варить джем. Не могу себе представить, чтобы она когда-нибудь закатывала фрукты или овощи. Кроме того… — Тут Элфрида бросила на Барнаби взгляд, который он сразу узнал. Таким же торжеством горели глаза Килмовски, когда кот притаскивал на коврик у двери особенно большой и сочный трупик птички. — По тому, как она держала коробку, было видно, какая та увесистая. Поверьте мне, инспектор, там было кое-что куда потяжелее, чем пустые стеклянные банки. — Очень интересно, миссис Молфри. — Так оно и было на самом деле. Никакой коробки они не видели ни в доме, ни в садовом сарае, когда обыскивали «Лавры». — Когда у вас должен состояться этот приходский праздник? — Не раньше августовского понедельника, когда начинаются банковские каникулы. — И кому Сара собиралась отдать банки? — Никому. Предполагалось, что у нее будет собственный прилавок. Вы могли бы справиться у миссис Перро. Она снова в оргкомитете в этом году, я полагаю, Колин? — Верно, миссис Молфри. — Перро, мысленно утирая пот облегчения со лба, благодарно улыбнулся своей спасительнице. — Я непременно спрошу, сэр, не переданы ли эти вещи кому-нибудь другому. — Да, будьте добры, констебль. Возможно, мне следует сказать вам обоим… Хотя вы, несомненно, услышите об этом завтра в новостях… Мисс Лоусон предъявлено обвинение. Она участвовала в похищении миссис Холлингсворт с целью получения выкупа. — О! Но это так… — Миссис Молфри не могла продолжать. Дрожащими пальцами она поправила черную шифоновую вуаль, накинутую на кудряшки. Отделанная марказитом, вуаль посверкивала под лучами солнца, проникшими сквозь кухонное окно. — Не могу поверить. Нет. Нет. — Совершенно верно. Нет, — твердо повторил Кабби. Его ярко-синие глаза горели убежденностью. — Она слишком… какие слова тут подходят, Элфи? — Уважает себя. — Совершенно верно — уважает себя. — Вы ошибаетесь, инспектор, — заявила Элфрида. — Простите, я знаю, как самонадеянно это звучит. — Мы не задерживаем людей, не имея твердых доказательств, миссис Молфри. Кроме того, Сара Лоусон призналась. — Но ее не волнуют деньги. Вы видели, как она живет? — Возможно, деньги ее не волнуют. Но человека, с которым у нее была связь, они очень даже волнуют. Это потрясло обоих. Барнаби видел, как в их головах роились предположения одно ужаснее другого. Больше никто не произнес ни слова. Несколько мгновений они сидели в растерянности, потом встали и пошли прочь. Кабби ласково поглаживал руку Элфриды. — Перро? — Сэр. — Констебль Перро бодро подошел к сосновому столу и опустил на него шлем. — Я намерен оставить здесь круглосуточную охрану, с тем чтобы переместить ее в «Соловушки», если миссис Холлингсворт решит вернуться к себе. — Думаете, она все еще в опасности? — Возможно. В любом случае нам нужно не спускать с нее глаз. Она очень важный свидетель. Я полагаюсь на вас. — Барнаби откинулся на спинку стула. — Когда разберемся со сменами, вы сможете передохнуть. — Никаких проблем, сэр. — Как насчет чая? — Эвис высунула голову из-за двери. — Я бы не отказался от еще одной чашки, — сказал Барнаби. — Но я возьму чай с собой. В гостиной Дженнингсов расстановка сил слегка изменилась. Элфриды и Кабби уже не было. Эдвард Холлингсворт устроился у окна и углубился в разговор с бухгалтером «Пенстемона». Его жена собирала грязные тарелки и складывала стопкой на большой деревянный поднос. Трой устроился рядом с Симоной, все так же сидевшей на зеленом бархатном кресле. Барнаби, незамеченный, наблюдал за ними обоими. Симона что-то говорила с запинкой, кусала губы, хмурилась, колебалась, снова говорила. Руки ее беспрестанно двигались. Они то касались белого израненного лба, то прижимались к груди, то приглаживали взъерошенные, отливающие серебром волосы. На ней было простое хлопковое платье в розово-белую полоску с приколотой к воротнику веточкой резеды. Под ним четко обозначалось напряженное, как струна, тело. Трой слушал, и все его существо было охвачено нежностью. Время от времени он кивал. Иногда говорил что-то. Барнаби, как ему показалось, прочел по губам: «Я так вам сочувствую». Он подошел к женщине возле стола, представился. — О, я знаю, кто вы. — Каждое слово получалось округлым, твердым, обособленным, как полированная галька. У нее был сильный шотландский акцент. — Вы тратите так много времени, чтобы выяснить, кто виноват в смерти моего деверя. — Когда вы приехали, миссис Холлингсворт? — Вчера. Мы получили сообщение от поверенного Алана и завтра утром встретимся с ним. А после этого сразу же вернемся домой. Мой муж должен готовиться к еженедельной проповеди. — И на случай, если Барнаби не до конца осознал все высокое положение супруга, добавила: — Эдвард посвящен в сан. «Да, — подумал старший инспектор, взглянув на бескровный профиль и ханжески поджатую нижнюю губу. — Очень на то похоже». — Насколько я понимаю, между вашим мужем и его братом несколько лет сохранялось какое-то отчуждение. — Нет-нет. Возможно, они общались не слишком часто, но отчуждения не было. На самом деле за последние несколько месяцев они говорили не один раз. — Но я прав, думая, что вы не одобрили его второй брак? — Поскольку мы не признаем развода, для нас не может быть и второго брака. — Она взяла поднос и обнажила в натянутой улыбке пожелтевшие, как могильные камни, зубы. — Думаю, Господь назвал бы это прелюбодеянием. Вот тебе и раз! Барнаби проводил взглядом ее удаляющуюся в сторону кухни фигуру. Длинную, тонкую, прямую, как шомпол, и жесткую, как кочерга. «Черт возьми… Не хотелось бы мне рядом с нею согревать свои ноги зимней ночью». Он направился к парочке в углу, заранее радуясь приятной перемене мизансцены. — Как вы себя чувствуете сегодня, миссис Холлингсворт? — О, инспектор! Они были как две белые голубки, эти ее руки. Красота, очарование возвращались к ней. Косметики совсем немного, и нанесена она с таким искусством, что почти незаметна. И до чего же длинные и шелковистые у нее ресницы… — Гораздо лучше, как я вижу. — О да. Спасибо. — Сержант, до дальнейших распоряжений здесь будет полиция. Это нужно объяснить миссис Дженнингс. Так что не окажете ли вы мне любезность? Позовите ее. — Прямо сейчас? — Да. Сейчас. Ударение на втором слове нельзя было не заметить. Трой неохотно поднялся на ноги. Он улыбнулся Симоне — смесь утешения и ободрения — и отступил. К несчастью для него, миссис Дженнингс выбрала этот момент, чтобы улизнуть в сад через французское окно. Все еще тревожно оглядываясь через плечо, Трой последовал за ней. — Эвис была так добра, — объяснила Симона, — и ее муж тоже. — Тем не менее вы, я думаю, с нетерпением ждете возвращения домой. — Домой? — В «Соловушки».