Служащая полиции Титеридж, которая по его просьбе наводила справки, очень подробно проинструктировала старшего инспектора о местонахождении магазина. Это пришлось очень кстати, потому что магазинчик «Ле Парфюмери» притаился на крошечной булыжной улочке позади норманнской церкви. Барнаби мог бы кружить часами, но так его и не обнаружить. Парфюмерная лавка представляла собой восьмиугольную бонбоньерку с зеркальными стенами, где вновь и вновь множились хрустальные флаконы и перевязанные ленточками футляры, которыми были уставлены все полки. Миловидная женщина с облаком темных волос, одетая в розовый рабочий халатик, улыбнулась и спросила, требуется ли Барнаби ее совет. Он сказал, что ищет «Джой». — Духи или туалетную воду, сэр? — Хотелось бы духи. По случаю знаменательной даты. — Флаконы по одной унции[66] у нас закончились. Но есть упаковка по две унции. — Она сняла с полки сверкающую бело-золотую коробочку, перевязанную красной лентой. — Или вот эта, по пятнадцать миллилитров. Вторая была очень маленькой. Прямо-таки крошечной, на взгляд Барнаби. Как-то неловко дарить подобную малость госпоже своего сердца по случаю круглой даты. Пятьдесят как-никак. — Пожалуй, я возьму первую. — Спасибо за выбор, — улыбнулась ему женщина и стала упаковывать коробочку с флаконом в папиросную бумагу цвета фуксии, а затем в отливающий золотом станиоль. Она обвязала все шелковой лентой, сделала несколько затейливых бантов и, достав из-под прилавка бархатную розу, чуть более густого тона, чем ее халатик, закрепила стебель на ленте. — Очень мило, — похвалил Барнаби. К этому времени он уже открыл чековую книжку и снял колпачок с ручки. — Ну и какова сумма ущерба? Она назвала цифру и тут же вскрикнула: — Ой, вы, кажется, уронили… — Ах да, действительно. — Он наклонился и поднял колпачок. От быстрого движения ему сделалось дурно. Впрочем, не так дурно, как несколькими секундами ранее. — Четыре… — произнес он хрипло и прочистил горло, — четыре… — Четыреста семнадцать фунтов одиннадцать пенсов, сэр, — услужливо повторила продавщица и, наблюдая за тем, как перо, царапая бумагу, словно против его воли, выводит сумму цифрами и прописью, пропела: — Какой-то девушке крупно повезло! Она подумал, сообразил Барнаби, что это подарок любовнице. Подношение, призванное искупить вину за тайное прозябание в наемной квартире. — Это подарок жене. Скоро ей пятьдесят. Я хотел преподнести что-нибудь запоминающееся. — О господи боже! — Девушка моргнула, явно ошеломленная. — И давно вы женаты? — Тридцать лет. — Тридцать… Ах вот оно как!.. — Получается, духи даже не благодарность за искру, разворошенную в пепле. — Могу сказать лишь, что, наверное, она сумела дать вам много счастья. — Счастье даже не то слово, — ответствовал старший инспектор, забирая коробочку, и направился к выходу. — Выглядит очень даже ничего, — заметил Трой, когда Барнаби стал запихивать неуместно выглядевшую здесь коробочку в боковое отделение своего стола. Старший инспектор лишь крякнул. Он спокойно мог оставить подарок в машине. В конце концов, она была заперта и оставлена на полицейской парковке. Однако стоимость покупки заставляла проявлять предельную осторожность. Закрывая дверцу, он кинул последний взгляд на свое приобретение, и ему показалось, что его дар выглядит вульгарно и безвкусно. — A у моих на следующей неделе сразу два дня рождения, — заметил Трой. — У Морин и у мамы. — И что собираешься дарить? — Мор хочет эту книжку Джоан Коллинз про то, как поддерживать красоту[67]. Я ей говорю: «Морин, если бы каждая женщина выглядела как Коллинз, просто прочитав книжку, грош цена была бы самой Джоан». — Представляю, что она на это ответила. — А с моей старушенцией все вообще проще простого. Так оно и было на самом деле. Миссис Трой как дитя радовалась малейшему знаку внимания своих отпрысков. Да и вообще кого угодно. Самоуважение никогда не было сильной стороной ее характера. На сей раз Гевин решил подарить ей видеокассету с экранизацией диккенсовского «Мартина Чезлвита». Он пропустил половину сериала и теперь надеялся наверстать упущенное. Сержанту нравились костюмные драмы. Высокие ботиночки на шнуровке, чепчики с оборками, напудренные парики… Трой ожидал услышать одобрительный смех, но так и не дождался. Шеф был рассеян, задумчив и оставался таким до пяти тридцати. К этому времени вернулись все, кто опрашивал свидетелей в Блэкторн-колледже. Они принесли хорошую новость: все преподаватели и студенты должны были иметь удостоверение с фотографией. И в канцелярии отыскались целых три одинаковых фотографии Сары Лоусон, одну из которых охотно передали в распоряжение полиции. Плохая новость состояла в отсутствии других новостей. Беседы с классом Сары показали только то, человек она замкнутый. Во время перерывов на чай предпочитала оставаться в студии. Она радовалась успехам учеников и проявляла неподдельный интерес к их работам, но держалась особняком. Относительно Симоны мнение класса оказалось единодушным: очень хорошенькая, нравилась всем. Держалась просто, была не прочь поболтать, но о себе рассказывать не любила. Частенько позволяла себе хихикать или шептаться во время занятий, что временами мешало остальным. Иногда миссис Лоусон ее за это отчитывала. Все сожалели, что Симона перестала посещать занятия. Никакого толку не удалось добиться от других преподавателей и администрации. Проводя занятия раз в неделю во второй половине дня, Сара Лоусон ни разу не посетила общую комнату отдыха. Когда попросили подробно рассказать о ее последнем звонке, принявшая его женщина ответила, что, по словам мисс Лоусон, та упала со стремянки, вывихнула плечо, растянула руку и потому в этом семестре работать не будет. Сара не казалась особенно расстроенной. Говорила сухо, как всегда с легкой самоиронией. — Замечательно, — подвел итог старший инспектор, когда все отчитались. — Ноль минус ноль. И что в остатке? Сотрудники, зараженные его пессимизмом, восприняли вопрос как чисто риторический и молчали. Только сержант Брирли позволила себе утешительное замечание: — По крайней мере, у нас есть фотография Лоусон. Мы ее размножим, и кто-нибудь где-нибудь ее непременно опознает. — Как миссис Холлингсворт? — Позвольте заметить, сэр, что миссис Холлингсворт прячут. Лицо Барнаби не просветлело. Уже почти шесть, и нет никакой причины задерживать здесь людей. Более того, следующей смене, собственно, нечем заняться: некого проверять, не за кем следить, не у кого проводить обыск. Все стали собирать свои вещи. Зазвонил телефон. Личный телефон Барнаби. Он ждал звонка из полиции Хитроу. Там обследовали машину Холлингсворта с целью подтвердить, что именно его автомобиль сбил Бренду Брокли. Но звонили не из Хитроу. Барнаби повернулся спиной к присутствующим, что-то пробормотал в трубку и стремительно вышел. Очутившись возле лифта, он нажал кнопку «Наверх». Трой, который следовал за ним на почтительном расстоянии, понял, что это значит, и потому не ушел вместе с другими, а задержался у лифтов, якобы читая объявления. А ну как шеф сейчас появится и ему потребуется выпустить пар? Или о чем-то посоветоваться? Может, они даже зайдут куда-нибудь выпить. Однако его поддержка шефу не понадобилась. Минут через пятнадцать Барнаби выскочил из лифта, темный как туча, кинулся в дежурную комнату, схватил свой портфель и стал торопливо спускаться, даже не заметив преданного помощника. Сержанту Трою никогда не приходилось слышать пословицу про тьму, которая сгущается перед рассветом, иначе он обязательно добавил бы ее к своему затрепанному набору афоризмов. Подобно многим фразам с длинной бородой, она бывает справедлива не для всех и не всегда. Однако в ту ночь Барнаби спалось бы куда спокойнее, знай он, что скоро эта избитая истина окажется верной лично для него. Вот как все начиналось. Когда Трой вернулся к семейному очагу, нелюбимый им кузен Колин со своей девушкой Мирандой и Морин сидели в садике позади дома под зонтом для барбекю и пили шампанское. Талиса Лин брызгалась на всех апельсиновым соком с капелькой игристого из кружки с Микки-Маусом. Раздираемый противоречивыми чувствами — удовольствием от перспективы выпить у себя дома за чужой счет и неприязнью к Колу, объявившему о помолвке с Мирандой (тоже мне, большой сюрприз), Трой присоединился к ним с твердым намерением накатить как следует невинтажного[68] шампанского из супермаркета «Асда». Разговор не очень клеился. У этих четверых было мало общего. К тому же Трой устал, Морин отвлекалась на ребенка, а Колин с Мирандой просто объезжали всех родных и знакомых, чтобы поделиться радостью, как это свойственно всем влюбленным и счастливым. — Как работается, Гев? — шутя спросил Колин. — Все еще пытаетесь сделать улицы безопасными для бандитов и толкачей? Морин рассмеялась, а Миранда одернула: — Перестань, Кол! — Разыскиваем кое-кого из твоего заведения, — сказал Трой, обращаясь к Миранде. — Она там преподавала по средам, на кафедре прикладного искусства. — Я там никого не знаю. Я же учусь на дневном, на кафедре бизнеса. — Сара Лоусон. Может, слышала? Миранда покачала головой: — Это та, что пропала? — Совершенно верно. Три… нет, уже четыре дня назад. — И что вы будете делать теперь? Я хочу сказать, как вы будете ее разыскивать? — Не заводи его, милая, — вмешался Колин. — Но это же действительно интересно. — Ну да. Так же интересно, как ждать, пока высохнет краска на заборе. — Талиса Лин, перестань сейчас же! — прикрикнула на дочку Морин. — А-а-а-и! — Передай мне салфетку, Гев. — Ну что тебе сказать, — вяло ответил Трой, передавая затребованное. — Мы распространяем повсюду фотографию, если таковая имеется. Обращаемся к прессе и к гражданам с просьбой помочь. Опрашиваем знакомых. Шерстим риелторские агентства — на случай, если у нее есть где-то съемная норка. Когда сети закидываются на крупную рыбу, скажем проворовавшегося финансиста, мы оповещаем морские порты и аэровокзалы. Звучит довольно интересно, когда описываешь. Но между этой благостной картинкой и каждодневной рутиной, когда ты ноги сбиваешь в кровь, огромная разница. Миранда что-то сказала, но за протестующими воплями Талисы Лин этого никто не расслышал. — Отдай ты ей эту несчастную кружку, — посоветовал Трой. — Да? Чтобы она снова начала всех обливать? — Ей же всего три.