Занятный он все-таки, его старикан. Если бы Трой собственными глазами не видел, как, загнанный в угол, Барнаби борется до последнего… Как производит арест напичканного амфетаминами вооруженного бандита… Как, цепляясь за край скалы, пытается уговорить не прыгать и сдаться женщину, только что утопившую свое дитя… Если бы Трой не видел этого всего и многого другого, он считал бы, что шеф у него малость блаженный. Они спустились в дежурное помещение. Оба молчали, сержант косился куда-то в угол. У Барнаби вид был суровый. «Непоколебимый», сказали бы вы, если бы вам посчастливилось заглянуть в словарь, купленный заботливым отцом для Талисы Лин. Сержант решил, что шеф недоволен отсутствием кого-либо, кто годится на роль подозреваемого, и не мог заблуждаться сильнее. Это его оруженосец предпочитал, чтобы все мигом обретало четкие и ясные очертания, насколько подобное в человеческой власти. Сам же Барнаби блаженно дрейфовал (какое-то время, по крайней мере) в «облаке неведения», по выражению раннего средневекового мистика. Он также тихо радовался про себя недавнему отбытию своего bête noire[44], инспектора Йена Мередита, всезнайки оксфордско-кембриджского розлива, недавнего выпускника Брэмшилла, полицейского колледжа для элиты. Вообразивший себя, по примеру Александра Македонского, богом в тридцать два года, он и вознесся при жизни — был переведен в летучий отряд. Весь полицейский участок вздохнул с облегчением. Кому захочется, чтобы под носом крутился племянник главного констебля графства, высматривая, где и что не так?! Дежурную комнату никто бы не назвал особенно приятным местом. Здесь без конца надрывались телефоны. Сотрудники изучали материалы, вывешенные на доски, где фиксировался ход расследования. Вновь открывшиеся обстоятельства следовало упорядочить, связать, сопоставить, перепроверить, и потому в дежурке стоял бесконечный гул голосов — полицейские, подключенные к расследованию, обменивались информацией. Но сейчас тут не наблюдалось той лихорадочно-сосредоточенной активности, какую вызывает известие об особо драматическом происшествии. Поскольку сержанта Брирли в зоне видимости не обнаружилось, Барнаби подошел к информационной доске, чтобы ознакомиться с текущим положением дел. Как он и ожидал, ничего, кроме домыслов и непроверенных фактов. Дюжина человек якобы видела Симону. На пароме, направлявшемся во Францию. Спящей в подворотне в Глазго. В бистро на Олд-Комптон-стрит, явно под кайфом. Танцующей на столе паба «Старая буренка» в Милтон-Кейнсе. Гораздо интереснее оказались свидетельства пассажиров автобуса. Две дамочки с малышом в коляске проследовали вместе с Симоной до «Боббис», единственного на весь Каустон универмага, и с ней же завернули в женский туалет. Но вот, когда дамочки оттуда выходили, Симона еще оставалась внутри. Теперь, крепкие задним умом, они уверяли, будто «бедная миссис Холлингсворт» спряталась в туалете «от тех ужасных людей, что ее преследовали». Допросили первую жену Алана Холлингсворта. Она все еще жила в Биркенхеде, где занималась врачебной практикой. Барнаби взял несколько факсимильных листков и присел за стол, чтобы с ними ознакомиться. Мириам Андерсон (такова была теперь ее фамилия) последний раз имела известия от первого мужа перед его повторной женитьбой. Он прислал ей с супругом приглашение на свадьбу, а вместе с ним — письмо, которое доктор Андерсон назвала жалким и ребяческим. Алан в выспренных выражениях сообщал, сколь безмерно он счастлив. А еще долго распространялся о том, как молода и хороша его невеста. Как горячо она любит своего избранника. «Полагаю, — читал Барнаби, — идея заключалась в том, чтобы я осознала наконец, от какого счастья отказалась, и кусала себе локти. Если честно, он заставил меня расхохотаться. Никогда в жизни я не была так счастлива избавиться от кого-то, как от Алана Холлингсворта. Надо сказать, это было совсем не просто. Недели спустя после того, как я поселилась здесь, он донимал меня телефонными звонками, умоляя вернуться, или приезжал и закатывал сцены. Отстал только после того, как я пригрозила обратиться в полицию. Но и тогда еще несколько месяцев закидывал письмами. В конце концов я стала просто выкидывать их, не распечатывая». В ответ на более подробные вопросы о первом браке она повторила все то же, что он уже слышал от Грея Паттерсона. Узнав о смерти Холлингсворта, предположила, что он сам лишил себя жизни. Ей он ни разу не угрожал, но не единожды клялся наложить на себя руки, когда она пыталась от него уйти. Относительно похищения Симоны доктору Андерсон сказать было решительно нечего. В оба интересующих следствие дня она, как подтвердила проверка, была занята в других местах. Барнаби отложил листки. Да-а, здесь поживиться нечем. Существенно лишь то, что допрос хотя бы частично подтверждает показания Паттерсона. — Доброе утро, сэр. — А, это ты, Одри… — Старший инспектор поглядел на нее с улыбкой. Блестящая копна светлых волос, персиковая кожа, спокойные, ясные глаза — как тут не улыбнуться? Она тоже слегка улыбнулась в ответ. Но сдержанно. — Я хотела подождать до совещания, но Гевин сказал, вы хотите получить отчет об опросе соседей как можно скорее. Не командир, не сержант — просто Гевин!.. После ее повышения в чине все официальные обращения к Трою остались в прошлом. И до чего же он это переживал… Годы Трой козырял своим высоким рангом. Ведь никто так его не выпячивает, как люди хронически неуверенные в себе. И вот в одно мгновение всему пришел конец. Барнаби с приятным удивлением наблюдал за метаморфозой. Одри держалась как ни в чем не бывало, уверенно и естественно. — Совершенно верно. Как там дела у Брокли? — Они сами не свои, сэр. Дочь так и не вернулась. — И больше никаких сообщений от нее? — Никаких. Они думают, что мы активно занимаемся ее поисками. Тяжело на них смотреть, сэр. — Представляло. — Я не решилась им сказать, что мы не можем тратить время и средства на поиски пропавшего, если на то нет особых причин. — Будем надеяться, что таковые не возникнут. — По вашему указанию я спросила, не заметили ли они каких-либо необычных передвижений возле соседнего дома, и получила интересную информацию. — Прекрасно. Выкладывай! — Они оба почти не спали. Как я поняла, большую часть времени они провели у окна, ожидая возвращения дочери. В отличие от мистера Доулиша, они слышали не только, как Холлингсворт уехал, но и как он вернулся. Около одиннадцати вечера. Более того, они его видели. — Так-так, — произнес Барнаби, чувствуя, что у него перехватывает дыхание. — Отчетливо видели? — Абсолютно. На гараже «Соловушек» установлена мощная галогеновая лампа. Она загорается при появлении любого движущегося объекта. Холлингсворт не выходил из машины — гараж открывается дистанционно, но Айрис абсолютно уверена, что это был Алан. Оба супруга разглядывали его крайне внимательно. Видите ли, они очень нервничали и сильно взволновались, когда в переулок свернула машина. — Бедняги, их можно понять. Он был один? — Да. Редж сказал, что салон «ауди» хорошо просматривался. Кроме Алана, в машине никого не было. — Ну а после того? — Мускулы его живота напряглись, внутренности сжались в комок, словно в ожидании удара. — Мне жаль, сэр. Нет, никто не появился. — Пощади, Одри! — В дом никто не входил, старший инспектор. Айрис простояла у окна до часу ночи. Потом ее сменил Редж и ждал до рассвета. — Это которое окно? — В спальне Бренды. Из него видна подъездная дорожка соседнего коттеджа. — Кто-то из двоих мог задремать. — Они утверждают, что не спали. — Ну, может, чай ставили? Или в уборную бегали? Они ведь живые люди, черт возьми! — Конечно, сэр. — Ему и требовалась-то всего минута. Даже секунда. Все, что нам нужно, это отыскать момент, когда Брокли отвлеклись, а убийца проскочил через двор к передней двери и постучал. — То есть вы считаете, что он прятался где-то и улучил момент? — Да. Иначе и быть не могло. Конечно не могло. Потому что альтернатива — в доме никого не было, и Холлингсворт наложил на себя руки — не выдерживала никакой критики. Барнаби отверг ее с самого начала, едва нашли тело, и не имел намерения к ней возвращаться. — И они не видели, чтобы кто-то выходил? — Не видели, старший инспектор. — Что-нибудь еще? — Ничего существенного. Они по-прежнему следили за происходившим, но видели лишь то же, что и все остальные: как прибыла полиция, как поставили оцепление вокруг дома и тому подобное. — Чтоб им провалиться! Где-то в то же время, чуть ли не с точностью до секунды, миссис Молфри воскликнула: «Эврика!» Правда, это случилось не в ванне, а в саду, когда она рыхлила землю возле наперстянки и дельфиниумов. «Вот всегда так бывает, — сокрушалась она, бросив тяпку и семеня по дорожке со всем проворством, на какое еще были способны слабые старческие ноги, — ломаешь голову, прикидываешь, ночей не спишь. И где оказываешься? Все там же: в полном тупике… Но стоит махнуть на разгадку рукой, даже показать ей нос — она тут как тут, ясная как божий день!» Визитную карточку Барнаби миссис Молфри положила под тяжелый бакелитовый телефон, чтобы в нужный момент не разыскивать по всему дому. Выудив ее, она дрожащими пальцами стала набирать номер. Пока ждала ответа, губы у нее тоже тряслись, а мысли скакали и путались от осознания важности того, что она наконец вспомнила. Ей на память пришло «Дело о шоколадном скорпионе». В этом детективе тридцатых годов (ух, и забористый был сюжет!) пожилая дама, отчасти похожая на нее (только слишком уж эксцентричная), во время игры в баккара уловила обрывок чужого разговора через слуховую трубку. Сам по себе он казался незначительным, но у старой леди хватило смекалки связать его с целым клубком преступлений, который не могла распутать полиция пяти континентов. В финале ее наградили орденом Британской империи. «Теперь уже никто не пишет таких захватывающих романов», — вздохнула с сожалением миссис Молфри. Она попала на автоответчик и с перепугу тотчас опустила трубку, поскольку испытывала неподдельный ужас перед современными техническими новшествами. Она-то рассчитывала, что старший инспектор Барнаби сидит в кабинете и ждет ее звонка. Как было глупо с ее стороны на это полагаться! Наверняка он сейчас на месте преступления — измеряет следы, изучает сигарный пепел или соскребает в высшей степени любопытную грязь со зловещей пары галош. Миссис Молфри приостановилась, пытаясь сообразить, как это будет во множественном числе: «галош» или «галошей», и заторопилась обратно в сад. Она не могла и минуты держать при себе столь волнующее открытие. Кабби понес на продажу в «Конюшню» немного брокколи и должен был вот-вот вернуться. Достигнув калитки, миссис Молфри облокотилась на нее, чтобы перевести дух, и тут — о радость! — увидела — кого бы вы думали? — констебля Перро собственной персоной. Хотя по рангу он вряд ли годился в конфиденты, но в силу профессии мог послужить вполне надежным курьером. — Эй! Ау! — окрикнула его миссис Молфри и замахала пелериной в тигровых полосках. Констебль Перро как раз выводил со двора «Соловушек» свою «хонду». Чтобы забирать письма, он взял за правило подкатывать к коттеджу минут на тридцать раньше почтальона. Он даже не забывал прихватить перчатки для работы в саду, чтобы не оставить своих следов на корреспонденции, если такая появится. Сегодня пришло три письма, и Перро бережно убрал их в свой планшет. — Доброе утро, миссис Молфри! — Меня всю просто колотит! — сказала она, впервые употребляя любимую фразочку бабушки Хизер. — Могу ли я вам чем-то помочь? — Можете, вне всякого сомнения. Требуется доставить «добрую весть из Гента в Ахен»[45]. Вы мой человек, констебль Перро? — Простите? — Могу я на вас положиться? — Конечно, — ответил Перро опрометчиво. Может, он и не имел понятия, где находятся эти самые Гент и Ахен, но в собственной надежности не сомневался ни минуты. — Ваш шеф ждет от меня вестей. Он даже дал мне свой личный телефон, но, судя по всему, его нет на месте. Срочное дело, надо полагать. — Более чем вероятно.