— Прости, — повинился Обри Марин. — Я обожаю драматизировать. Это сильнее меня. Барнаби рухнул в кресло посреди патио в нескольких футах от недавно перекопанного пятачка земли. Он промокал платком багровое лицо и издавал странные звуки — то ли вздохи, то ли рыдания. — Ты в порядке, Том? — Нет, не в порядке. И все по твоей милости. — Мне следовало бы сказать, что нашлось вполне приемлемое факсимиле миссис X. Ее воспроизведение, так сказать. Хотя «приемлемое» не совсем то слово, как ты увидишь. — Он двинулся к распахнутому настежь французскому окну. — Взгляни на это! Вся собравшаяся в гостиной команда экспертов и Трой обступили стол, на котором лежал испачканный в земле полиэтиленовый пакет с логотипом супермаркета «Асда» и маленькая полупрозрачная файловая папка-конверт. Не снимая перчаток, Обри отогнул клапан конверта, вынул пинцетом полароидный снимок, размером примерно пять на пять дюймов, и положил на стол. Барнаби наклонился, чтобы лучше рассмотреть. Та же женщина, что и на свадебной фотографии. Сомнений быть не могло, несмотря на отсутствие косметики. Лицо искажено гримасой отчаяния, губы сжаты так сильно, что от соблазнительного «купидонова лука» не осталось и следа. Кожа сероватая, хотя, подумал Барнаби, в этом, возможно, следует винить слишком яркую вспышку. Обеими руками женщина прижимала к груди выпуск газеты «Ивнинг стэндард» за четверг шестого июня. Старший инспектор хотел заговорить, но Обри жестом остановил его, сказав: — Подожди, это еще не все. Похоже, проникшая под пластик влага все же не лучшим образом сказалась на содержимом папки. Опять-таки пользуясь пинцетом, Обри отогнул левый уголок фотографии. Под нею оказалась еще одна. На втором снимке потемневшие расширенные глаза выглядели распухшими от слез. На лбу и сразу под челюстью темнели пятна, похожие на синяки. Пальцы, сжимавшие газету, были грязны и тоже с какими-то пятнами. Газета была от седьмого июня. Самым скверным оказалось последнее, третье фото. На прелестный ротик миссис Холлингсворт невозможно было смотреть без содрогания. Нижняя губа разбита, на подбородке и шее запеклись струйки крови. На правой скуле след сильного удара, правого глаза почти не видно, так он опух. Она больше не казалась испуганной. Просто безучастно сидела, повесив голову. Сдавшаяся, избитая, неспособная сопротивляться. Волосы кое-как обрезаны, местами вроде бы просвечивает кожа, как будто выдран клок. Во рту — комок газеты, блузка на груди разорвана, к бюстгальтеру пришпилена страница «Сан» за субботу от восьмого июня. — Иисусе… — выдохнул Трой. Барнаби молча созерцал эту эскалацию страдания, лежавшую перед ним. За долгие годы службы ему, понятное дело, приходилось видеть и кое-что похуже, намного хуже, так что шок, который он испытывал, лишь отчасти был естественным следствием жалости и отвращения. К этим чувствам примешивалось возбуждение, вызванное тем, какой драматический поворот вдруг наметился в деле. Он уже давно принял тот факт, что такого рода возбуждение перед лицом чужих страданий — особенность его натуры, усугубляемая (если не требуемая) его профессией. Старший инспектор давно перестал корить себя за бесчувствие. — Прямо целая куча дерьма подвалила, босс! — воскликнул сержант Трой, как всегда не лезущий за словом в карман. Барнаби, в мозгу которого роилось множество новых предположений и догадок, не ответил. Переворачивая снимки пинцетом, он осмотрел обратные стороны, но не обнаружил ничего, кроме влажных пятен. — А конверты? — спросил инспектор. — Не помню, чтобы они нам попадались, но мы посмотрим еще. — Поищите как следует. — Если на клейкой полосе конвертов остались следы слюны, это бы очень помогло следствию. — Выбор обоев не впечатляет. Обои были полосатые, с умильными изображениями щенков, занятых своим естественным делом. Пускаемые ими струйки изгибались дугами в разных направлениях. — Такие встречались чуть не повсюду, — согласился Обри. — Несколько лет назад. — Сможешь заняться моим делом в первую очередь? — Ладно. — Обри уложил пакет из супермаркета в прозрачный мешок с биркой. — Зачем, как думаешь, он их закопал? — Может, не вынес их присутствия в доме, — пожал плечами Барнаби. — Почему же тогда не сжег, не разорвал, не выбросил? — Возможно, потому, что, если бы после выполнения всех требований его обманули, эти фото стали бы единственным, что он мог бы предъявить полиции. — Выходит, это похищение с целью вымогательства? — Похоже на то. — Как-то подозрительно быстро они всё успели провернуть, — вмешался Трой. — Я не имею в виду сами фотографии. Если ее схватили во вторник, во второй половине дня, то вполне могли сделать первый снимок вечером. Но ведь доставка по почте требовала времени. — Пожалуй, ты прав. — Получается, все три фотографии уже были здесь, самое позднее, в понедельник вечером. Могли не поспеть, даже при отправке с пометой «срочно». — Почтовое ведомство предоставляет в качестве дополнительной услуги доставку в течение суток, — сказал Обри. — Стоит недорого, но нужно заполнить бланк, а я сильно сомневаюсь, чтобы это понравилось нашим ребятам. Хотя ведь всегда можно самолично кинуть письмо в почтовый ящик. — Рискованно, черт побери, — усомнился сержант Трой. — Не особенно. Если делать это посреди ночи, когда все спят, — возразил Обри. И, осведомившись, нужны ли еще Барнаби снимки, Марин бережно убрал их обратно в пластиковый конверт. — Должен признать, это проливает новый свет на рапорт Перро, — произнес Барнаби, покидая дом через то же французское окно. — Неудивительно, что Холлингсворт хотел от него избавиться поскорее. — И объясняет, почему он так поспешно втащил констебля в дом, а не держал на пороге, — добавил Трой. — Эти ублюдки первым делом грозят убить жертву, если близкие обратятся в полицию. — И он продолжил: — Сказать, что я думаю? Барнаби издал низкий, хриплый звук. Не тот, каким побуждают к откровенности. — Я тут поразмыслил, это доказывает, что Холлингсворт сам себя порешил. Заплатил денежки, — видать, за тем он и мотался ночью в понедельник, — а когда вернулся, они связались с ним и известили, что она того, не выдержала. Без нее жить незачем, и он кончает с собой. Что думаете? Барнаби думал, что пока это в корне противоречит его внутреннему убеждению, но вполне правдоподобно. Не желая принимать во внимание это малоприятное обстоятельство, он успокоил себя мыслью, что, если речь идет о похищении и предстоит поиск бренных останков, удастся получить под это больше людей и денег. Перро, который снова дежурил возле ворот в переулке, при виде начальства подобрался. Однако на сей раз Трой удовольствовался грубым жестом, соединив большой и указательный пальцы, и брошенным вскользь: «Тупая задница». Барнаби взглянул на жилище Брокли. Поставив на стекло передние лапки, в окно снова выглядывал пудель. Позади собаки маячила Айрис, бледная и неподвижная. Хотя лицо ее обращено было вовне, взгляд, настороженный и непонимающий, как будто принадлежал незрячей. Она выглядела растерянной и словно бы съежившейся. Было почти семь, и старший инспектор почувствовал сильное отторжение при мысли, что должен добавить еще толику горя в копилку без того богатого несчастьями дня. Пусть кто-нибудь другой пойдет и поговорит с Брокли. С него на сегодня довольно. — Констебль! — Сэр? — Перро, стоявший по стойке смирно, подтянулся еще больше. — Любую почту, адресованную в «Соловушки», — мне на стол. Немедленно. — Лично доставлю, старший инспектор. У меня мотоцикл. — Не переусердствуйте, Перро. — Слушаюсь, сэр! Колин Перро смотрел вслед двум удаляющимся полицейским, и плечи его слегка расслабились. Сначала он прогуливался взад-вперед перед домом, затем позволил себе войти в черные с позолотой ворота и расхаживать по гравийной дорожке. Постоял немного на ступенях перед входом. Чтобы люди знали, что полиция бдит. Правда, зрителей почти не осталось, и мало кто провожал взглядами отъезжающий микроавтобус экспертов. Перро взглянул на часы: семь тридцать. Тогда все понятно. Экспертам трудно конкурировать с очередной серией «Жителей Ист-Энда». Перро вздохнул и подумал, не принести ли ему из патио к парадному входу стул и не присесть ли, раз уж за ним не надзирает никто из начальства. Он был на ногах уже девять часов, ноги и поясница болели нещадно. Тем не менее переработка его устраивала. Через месяц у сына день рождения, Робби давно хотел горный велосипед. Мальчик уже смирился с мыслью, что байк будет не новый, как и многое из подаренного детям. Папа приведет велик в порядок, и тот будет выглядеть не хуже. Но как приятно было бы удивить паренька, купив ему новый велосипед… Перро обогнул дом, направляясь на задворки. В конце концов, и за ними нужно приглядывать. Может, даже еще внимательнее, поскольку те не на виду. Сад был неподвижен и тих. Деревья и кустарники купались в лимонных лучах закатного солнца. Слышалось лишь жужжание пчел, копошащихся в дремотно полураскрытых цветах, плеск лягушек в пруду да ленивая перебранка собаки с лисом где-то на краю поля. Перро присел на синий, в ромашках гамак и смаковал тишину. Дышал он медленно и глубоко, наслаждаясь пряными, мускусными ароматами. Казалось невероятным, что совсем недавно здесь копошилась тьма людей, мужчин и женщин, извлекающих из сладко пахнущей земли безобразные свидетельства человеческой жестокости. В этом теплом и мягком воздухе раны, нанесенные самолюбию Перро, потихоньку затягивались. Он очень близко к сердцу принял неприкрытое пренебрежение, с которым старший инспектор разговаривал с ним в Каустоне. Но сильнее обиды и стыда, что не смог действовать оперативно и смело, было чувство страха. Констебля теперь постоянно преследовали слова о том, что он «напрочь отстал от жизни там, в своей глуши». Перро был человек деревенский. Вырви его из здешней почвы — и он зачахнет, умрет. Не взаправду, конечно. Трикси наверняка назвала бы его дурачком за подобные мысли. Когда он делился с ней своими тревогами, она уверяла его, что все будет хорошо, пока они вместе. На самом деле все не так просто. Место меняет человека. Бывая на курсах переподготовки, он многое повидал. И эти копы из небольших городков, они… Эта их манера говорить между собой, их отношение к людям… Этот цинизм. Они разговаривали так, будто только и делали, что воевали. Постоянно толковали о «зачистках». Перро в их компании чувствовал себя совсем чужим. Он даже не пытался рассказывать им о своей работе, заранее чувствуя презрение, с которым будут восприняты его слова. Никого не интересовали три деревушки, находившиеся на его попечении. Плевать они хотели на задиристых мальчишек, включая его собственного, которые гурьбой вырывались в три тридцать из дверей новенькой начальной школы с пластилиновыми и бумажными моделями самолетиков или еще не просохшими от красок рисунками. Или на то, с каким нетерпением ждали его стука в дверь одинокие старики. Какой смысл было там рассказывать, как в свободное от дежурства время он судил местные футбольные матчи или соревнования в клубе юных велосипедистов? Нет слов, в его работе было много неприятного. Кражи со взломом, случаи избиения детей (о них становилось известно быстро, и деревенское сообщество разбиралось с ними безотлагательно), пьяные драки, нездоровые отношения в семье. Но не было ничего такого, что требовало бы зачисток. Однако Перро категорически не согласился бы с тем, кто назвал бы его будничную работу бесполезной. Тем более этот зловредный сквернослов и подхалим, рыжий сержант из городского полицейского участка. Когда Перро рассказал своей Трикси о том, как подставил его этот ублюдок, она сначала даже не поверила. Пыталась убедить мужа, что тот просто неправильно понял сержанта Троя. Говорила, что ни один коллега не способен на подобную низость. Тут-то Перро и объявил ей, что, если его переведут в Каустон, он уйдет из полиции. Он откинулся в гамаке, закрыл глаза и постарался выкинуть все эти мысли из головы. Зачем пугаться заранее? Очень может быть, что старший инспектор и забыл уже о своих словах. А если он, Перро, отныне проявит себя как энергичный и решительный помощник, то начальство и не вспомнит о его промахах. Именно на это и нужно себя настроить. Перро вытянулся в полный рост, подложил под голову подушечку и следующие четверть часа провел в созерцании тихо раскачивающегося клематиса, китайских ваз и жаровни для барбекю. По небу пролегли лиловые и золотые полосы. Близились сумерки. «Вот было бы здорово, — сонно подумал Перро, уже почти не слыша плюхавшихся в прудик лягушек, — исключительно хорошо… обнаружить верный для раскрытия дела ключ… а еще лучше — застичь кого-то… кого-то совершенно неожиданного… поймать за руку… и чтобы это привело к успеху… к выводу… мы поражены… все мы… прекрасная работа, констебль… теперь и речи нет…» И Перро заснул крепким сном. Глава шестая