«У нее возникнут неприятности». «Просто спроси, на месте ли она. Прикинься, что звонишь по делу. Что ты клиент». «Вот увидишь, в половине седьмого она будет дома». «Я не в силах ждать еще девять часов!» — крикнула Айрис. В конце концов под аккомпанемент стонов жены и собачьего лая Редж позвонил в Колпортскую и Национальную инвестиционную компанию. Его заставили ждать, бесконечно прослушивая исполняемую волынкой и электрическим органом песню на стихи Бёрнса «Берега Дуна». Песню, которую он уже до смертного своего часа не сможет слушать без леденящего кровь, тошнотворного воспоминания о пережитом ужасе. В конце концов его соединили с отделом кадров, и он узнал, что мисс Брокли не вышла на работу утром без всякого предупреждения. Редж опустил трубку, и супруги долго сидели, не произнося ни слова. Даже Шона тихо убралась в свою корзинку, хотя никто ее туда не загонял. Так прошли еще одни долгие сутки. Есть Брокли не могли. Бесконечно приготовляемые чашки чая стыли в разных местах, но к ним так никто и не притрагивался. Именно Айрис, которая к утру среды почти обезумела от тревоги, увидев полицейского на заднем дворе Холлингсвортов, под влиянием мгновенного порыва решилась с ним заговорить. Редж кинулся останавливать ее, но на секунду опоздал. — Думаете, — спрашивал теперь Барнаби, — она имела в виду своего бойфренда? Брокли отвергли это предположение с категоричностью, которая ему показалось странной. В конце концов, их дочери было почти тридцать, и хотя она не могла похвастать широким кругом общения, ей определенно приходилось иметь дело со многими людьми по роду своей работы. Фотографию Бренды он видел краем глаза, воспринимая ее всего лишь как часть обстановки. — Ничего подобного! — поспешно сказал Брокли. — Бренда очень разборчива в знакомствах. — Мы воспитали ее в строгих правилах. — Расскажите-ка мне, пожалуйста, о ее телефонном звонке, — попросил Барнаби. — И как можно точнее, если помните. Слово в слово. Помнят ли они?! Эти несколько торопливых фраз навеки врезались в их сердца. «Папочка! Боюсь, мне придется задержаться. Я тут неожиданно встретила приятеля. Мы собираемся перекусить. Не волнуйся, если я немного задержусь. Скоро приеду. Пока». — Самое странное… — Помимо самих слов… было похоже на то, что она звонила с вокзала. — Неужели? — насторожился Барнаби. — Да-да. Трой украдкой глянул на свои часы и зевнул, не разжимая губ. Он воровато покосился на остатки шоколадных печеньиц. Поразительно, в каком бы состоянии люди ни пребывали, без чая с печеньем они не могли обойтись никак. — Было много постороннего шума в трубке, — пояснил Редж. — Все время слышались какие-то объявления по трансляции. — Что ж, мистер Брокли, — Барнаби поднялся, и его крупная фигура едва ли не заслонила весь дневной свет, — я полагаю, если к завтрашнему утру Бренда не даст о себе знать, самым лучшим будет обратиться в полицию и подать письменное заявление о ее пропаже. — Прямо в полицию?! — Совершенно верно. — Не могли бы вы сделать это вместо нас, мистер Барнаби? — спросила Айрис. — Боюсь, что нет. Существуют определенные процедуры. Вам лично будет необходимо заполнить кое-какие формы. — В отличие от многих своих коллег, которые делали это с бездумной легкостью, он не стал произносить обнадеживающее: «Уверен, все у вас будет в порядке». Слишком часто ему приходилось стучаться в чужие двери, чтобы сообщить несчастным родителям, что с их ребенком далеко не все в порядке. Их проводили до выхода. Трой остановился у корзиночки с пуделем, нагнулся и потрепал уныло повисшие ушки. — Не грусти, — весело сказал он, — держи хвост пистолетом. Она скоро вернется. Предварительные результаты вскрытия поступили к шести часам. Полный рапорт должен был лечь на стол Барнаби ближе к полудню назавтра, но Джордж Буллард по телефону изложил ему все подробности. Алан Холлингсворт умер от передозировки, отравился транквилизатором галоперидолом, растворенным в виски. Остатков пищи в желудке не обнаружено. Препарат, продаваемый только по рецепту, выпускают под разными торговыми названиями, как правило — в форме капсул по полмиллиграмма. Можно предположить с большой вероятностью, что принята доза около шести-семи миллиграммов. Сами желатиновые капсулы, вероятно, не были проглочены. Никаких внешних повреждений на теле не выявлено. Как и сердечных патологий, болезней легких или других внутренних органов. — Мог бы вполне прожить еще лет сорок, — заключил Буллард. — А что насчет времени смерти? — Я бы сказал, поздняя ночь понедельника или утро вторника. Трудно сказать точнее спустя сорок восемь часов. — Ну же, Джордж, напрягись. — Барнаби снова проклял Перро за его нерасторопность. — Извини. Старший инспектор тяжело вздохнул и задал следующий вопрос: — Это смертельная доза? — Думаю, да. Особенно при таком количестве выпитого. Если судить по положению тела, я бы сказал, что он проглотил транквилизатор с виски, сидя на кушетке, затем, когда потерял сознание, скатился на пол. Коврик у камина очень толстый и мягкий, так что, честно говоря, умирал он в полном комфорте. Поэтому на теле ни ушибов, ни царапин. — А что значит «капсулы не были проглочены»? Может ли быть, что он принял таблетки? — Нет, не может. Этот препарат продается только в капсулах. — Погоди-ка… — Барнаби вдруг замолчал. К нему снова вернулось то странное, ничем не обоснованное чувство уверенности, которое его посетило при первом осмотре тела. — Эти транквилизаторы… они, должно быть, горькие? — Некоторые — да. Но не этот. Галоперидол не имеет выраженного вкуса. — А капсулы? Они не могли раствориться? — Возможно. Но тогда в желудке должны были бы оставаться следы желатина. — Ну да. Спасибо, Джордж. Итак, вроде бы совсем простая история. Человека бросает жена. Он пытается утопить горе в вине. Но вскоре алкоголь перестает действовать. Он выпивает еще. И еще. Тогда приходит решение покончить со всеми страданиями раз и навсегда. И как же ведет себя, придя к такому решению, пьяный Холлингсворт? Закидывает в рот капсулы, запивает их спиртным — и брык? Ничего подобного. Он садится на кушетку, аккуратно потрошит шестнадцать — или около того — капсул, высыпает содержимое в бокал с виски и размешивает, пока порошок до конца не растворится, а затем избавляется от капсул. Возможно, так оно и было на самом деле. Некоторые даже в экстремальных ситуациях способны действовать с поразительной четкостью и аккуратностью. Взять, к примеру, ту же чету Брокли. Однако это противоречит предшествующему поведению покойного. Ничего, кроме истеричных попыток справиться с отчаянием. Все еще колеблясь относительно того, начинать или нет полномасштабное расследование, Барнаби признал-таки неизбежность следующего шага. И назавтра ранним утром в переулок Святого Чеда прибыл фургончик передвижной лаборатории. Сразу вслед за тем, к великому волнению и удовольствию местных жителей, бригада криминалистов стала выгружать свою аппаратуру, приведя в движение безлично-неумолимый механизм расследования. Глава четвертая Извещенный, что внизу его ждет машина, Барнаби, пренебрегая лифтом, стал спускаться. Последнее время одышливый подъем с парковки наверх в кабинет и спуск оттуда, сопровождаемый натужным дыханием, составляли практически единственную его ежедневную физическую нагрузку. Работа в саду в счет не шла: во-первых, она была нерегулярной; а во-вторых, его старый, ухоженный сад не требовал приложения больших физических усилий вроде надобности вскапывать землю. Пыхтя и отдуваясь, он покрывал приличную дистанцию. Так уж повелось, что в полиции, как и в других государственных учреждениях, начальственный кабинет располагался тем выше, чем выше рангом была облеченная властью персона. Поговаривали, что Самый Главный вершил делами с верхушки радиомачты, в ящике из стали и пластика, снабженном громоотводом. Проходя через приемную, Барнаби увидел супругов Брокли и сразу заметил, как еще больше ослабли и расшатались несущие конструкции их жизни. Они сидели бок о бок на неудобных пластиковых стульях. Очевидно, их дочь так и не вернулась домой. В самой их наружности совершился печальный переворот. Редж выглядел таким же больным и несчастным, как накануне его жена. Айрис сидела будто каменная. Напряженные руки тесно прижимали к груди портрет в рамке. Лицо, совершенно бесстрастное, было безжалостно смято, искажено и словно бы выпятилось вперед, напоминая старую рекламу лимонада с изображением давленого желтого цитруса и надписью: «Идрис. Когда я выжат до капли». Они и вправду выждали, как посоветовал Барнаби, почти сутки, прежде чем прийти и заявить о том, что дочь пропала. Такая покорность представителю власти в подобных обстоятельствах показалась ему немыслимой. В чем-то даже нелепой. Он уже собрался заговорить с ними, когда из-за стойки вышла женщина-полицейский и направилась к супругам. Жара, которую уже несколько дней предрекали синоптики, явно набирала силу. Машина напоминала духовку. Все окна открыты, а горячая кожа сиденья прямо-таки обжигает сквозь брюки. Рубашка сразу прилипла к спине. Трой, в свежайшей яблочно-зеленой футболке (от «Лакоста», с фирменным логотипом в виде крокодила, три фунта на распродаже с машины), выглядел так, словно только что выпрыгнул из холодильника: нигде ни струйки пота. Он, как всегда, ныл, на сей раз — по поводу своей интимной жизни: — Если бы я хотел трахаться с мраморной статуей, пошел бы работать в Британский музей… Барнаби попытался еще больше раскрыть окна. — В конце концов я сказал: «Если тебе так трудно, можешь вообще не просыпаться». — И что? Она так и не проснулась? — Трудно сказать. Морин, она такая — не сразу и разберешь. Барнаби не стал утешать своего оруженосца, вскользь подумав, что вряд ли его главное оружие так и осталось без применения, и сосредоточился на единственной дочери четы Брокли. До сих пор о Бренде он почти не думал. С него вполне хватало одного трупа и одного исчезновения. Ее звонок родителям тоже, казалось бы, отвращал от активных розысков. Однако прошло уже сорок восемь часов, а она все еще не вернулась. И как бы решительно оба родителя ни отрицали причастности Бренды к делу Холлингсвортов, нельзя забывать, что они жили буквально дверь в дверь. Могла ли Бренда видеть или слышать нечто, поставившее ее жизнь под угрозу? Чем больше Барнаби раздумывал об этом, тем неспокойнее становилось на душе. Трой продолжал нудить. Они уже въезжали в Фосетт-Грин, и Барнаби встряхнулся, вернувшись в настоящее. На сей раз под молот критики угодила теща Троя, миссис Милберн: — …Не женщина, а гадюка. На ее донорской карточке есть пометка, запрещающая использовать после смерти внутренние органы в медицинских целях. Они все токсичны. — Чепуха полная.