— Я тоже. — Тогда пошли. — Иди. Лена два часа просидела у приемника. Алик несколько раз заглядывал в дверь и шепотом сообщал своим приятелям-радиолюбителям: «Сидит!» Как ни хотелось мальчишкам поработать в эфире, они все же не мешали Лене. Она несколько раз отстучала общий вызов. Ее тут же позвал радиолюбитель из Липецка. Лена ответила без особой охоты. Она с тайной надеждой вслушивалась в эфир, но сигналы не повторялись. Лена закрыла комнату радиостанции и вышла на улицу. Привалившись плечом к газетному киоску, стоял Толя Сныков с карманными шахматами в руках. Сосредоточенно постукивая пальцами левой руки по металлической пуговице пиджака, он думал над очередной партией. Лена хотела прошмыгнуть за угол, но Толя заметил ее. Прятаться было уже бесполезно. — Кого ждешь? — она подошла к Толе. — Тебя, — покорно ответил тот. — Зачем? — Затем… — смутившись, Толя неловко двинул рукой, и шахматные фигурки посыпались на асфальт. Толя инстинктивно дернулся, чтобы собрать их, но натолкнулся на печальные глаза Лены, которая настолько была поглощена своими переживаниями, что даже не заметила рассыпавшихся фигурок. Толя застыл в нелепой позе, полусогнувшись, с растопыренными руками. Лена рассеянно посмотрела сначала на одну его руку, потом — на другую, по его взгляду, словно по туго натянутой ниточке, спустилась к рассыпавшимся фигуркам, присела и стала собирать их. Толя кинулся ей на помощь. Неловкий, он едва протягивал руку к фигурке, как та исчезала в Лениной руке. Толя уже было отчаялся, но увидел белую пешку, валявшуюся чуть поодаль, рядом со свернувшимся в желтую трубочку тополиным листком. Он потянулся за пешкой и почти лоб в лоб столкнулся с Леной. Его рука накрыла Ленину руку, он почувствовал, как его щеки защекотали мягкие Ленины волосы, увидел ее глаза близко-близко и не узнал их. Они были очень большими и словно бы мокрыми, потому что немного блестели. Толя почувствовал, что Ленина рука ускользает и, сам не зная зачем, сжал ее. Пытаясь высвободиться, ладошка Лены перевернулась. Пешка круглым донышком попала в углубление Толиной ладони, а острием уперлась в Ленину. Она тихонько ойкнула и разжала пальцы. Пешка осталась в Толиной руке. Лена поднялась и пошла. Кое-как ссыпав шахматы в портфель, Толя побежал за ней. Они молча шли до самого дома. Утром, за две минуты до звонка, к Лене прибежал Алик Воробьев и торжественно сообщил, что учитель физики Николаич установил на радиостанции постоянное дежурство. — Ты сама прикинь, — рассудительно сказал Алик, — наш шарик круглый. Сигнал мог обогнуть его и вернуться с другой стороны. Допустим такой вариант… Чтобы вычислить возвращение сигнала, надо периметр шарика поделить на скорость распространения радиоволн, то есть на триста тысяч километров в секунду. И тут кое-что получается. Мы с Николаичем считали… Получается похожее на правду. Но ты говоришь, что время повторения сигналов было разное? — Разное, — грустно подтвердила Лена. — Да ты не обижайся на меня! — сказал Алик. — Я думал, ты так… удивить хотела. А ты — серьезно. Я таких людей уважаю… — Обсуждается «Эффект Косичкиной»! Мировая обчественность в восторге! — нарочито коверкая слова, выкрикнул Юрка Белоглазов. — Заткнись, лопух! — не оборачиваясь, пригрозил Алик. Роста он был невеликого и сложением не атлет, но держался всегда подчеркнуто независимо. Если случалось драться, то стоял до последнего. — Тоже мне, радиопират! — хмыкнул Белоглазов и, поскольку его подмывало как-то еще подколоть Лену, но связываться с Воробьевым он опасался, Юрка выбежал из класса. Алик достал блокнот и показал расчеты. — Понимаешь, такую длинную фразу, как общий вызов, ты не могла услышать полностью. — Может, мне показалось, — Лена даже не заглянула в блокнот. — Ньютону тоже показалось, и он открыл закон тяготения. Эйнштейну тоже сначала показалось, и он создал теорию относительности. Выше голову! Приходи сегодня дежурить. Я буду день и ночь торчать на радиостанции, чтобы доказать этим профанам, что электричество — это серьезно! Что электричество и электросамовар — не одно и то же! Мы еще посмотрим! — Алик уверенно хлопнул по крышке парты, словно подводил черту под сказанным. — Спасибо, — тихо вздохнула Лена. Едва Алик вышел, как в дверях появился Белоглазов и громко спросил: — Робя, вы не усекли в этом пришельце ничего такого… необычного? По-моему, у него, как и у всех марсиан, кривые ноги. Вся школа теперь пребывала в ожидании важных сообщений. Каждую перемену около комнаты, в которой находилась радиостанция, собирались толпы ребят. На двери висела предостерегающая табличка: «Тихо! Идут наблюдения». Перешептываясь, все ожидающие прислушивались к тому, что делается на радиостанции. Иногда до их ушей долетала дробь «морзянки» или звуки, похожие на бульканье воды. И едва кто-нибудь из операторов появлялся в коридоре, его забрасывали вопросами. Лена ходила в героях. То, что учитель физики отнесся к ее словам со всей серьезностью, установил наблюдение на радиостанции и по вечерам сам сидел у приемника часов до двенадцати, многих заставило призадуматься. Школьная стенгазета взяла у Лены пространное интервью. И та, вдохновленная таким вниманием, высказала свои предположения и догадки о космических пришельцах, о трудностях речевого контакта, о возможности существования иных цивилизаций. В этом же номере редколлегия поместила новые сообщения о летающих тарелках, о далеких галактиках и солнечных бурях. Поэт Коля Лапиков из четвертого «в» написал такие стихи: Как здорово, что наша Лена нашла пришельцев во Вселенной. Ты просьбу выполни одну: на их настройся ты волну, и расскажи, как мы живем, как собираем металлолом! Не было в стенгазете лишь постоянного шахматного раздела, который вел Толя Сныков. Он сказал, что ему сейчас не до этого. В последние дни он неизвестно куда исчезал с третьего урока, чего с ним прежде никогда не случалось. Тамара Дмитриевна пробовала с ним поговорить. — Вы верите в то, что человеку иногда бывает надо поступить вопреки правилам, чтобы что-то доказать? — спросил он классную руководительницу. — Верю. Но при чем здесь побеги с уроков? Может, ты с кем-то поспорил? Дай дневник, я напишу твоему отцу. — Он об этом знает. — Как? — изумилась Тамара Дмитриевна. — Ничего не понимаю. То, что я ухожу с уроков, не сказывается на успеваемости. — Да, но на поведении сказывается. Нет, или я что-то не понимаю, или ты, Толя, попал под дурное влияние! Что-то странное… — Тамара Дмитриевна приложила ладонь ко лбу, словно хотела определить, нет ли у нее температуры. — Пока не буду портить тебе дневник. Я сначала поговорю с твоим папой. К концу недели операторы школьной радиостанции стали неразговорчивыми. Держались они бодро, но всем было ясно, что дела у них неважнецкие. Лена получила тройку по алгебре. Учительница математики недовольно проворчала: «Прямо не школа, а какая-то телефонная станция! Все только и думают о сигналах, а про учебу забыли. И когда это все кончится?» В четверг, на большой перемене, протолкаться к стенгазете было невозможно. Кто-то переиначил стихи Коли Лапикова, и все со смехом повторяли: Ты просьбу выполни одну: забудь скорей свою волну. И больше пользы будет в том — стащи приемник в металлолом! Когда Лена подошла к стенгазете, все притихли и расступились, пропуская ее. Она прочла стихи, наспех нацарапанные кем-то рядом с ее интервью. Сначала не поняла их смысла, повторила стихи — руки невольно дернулись к газете, но Лена сдержала себя. Она прижала маленькие кулачки к груди и, ничего не видя перед собой, пошла на стену ребят. Они сгрудились поплотнее, Лена шагнула в другую сторону, и снова ее не пропустили. И ей ничего не оставалось, как идти по длинному-длинному коридору. Спину жгли насмешливые, презрительные, сочувствующие взгляды. Ноги сами собой принесли Лену на радиостанцию. Василий Николаевич, засучив рукава зеленой рубашки, что-то подстраивал в передатчике длинной отверткой. Он обернулся на стук двери. Лена подняла на него глаза, полные слез. Учитель физики все понял, но виду не подал, зная, что кого-нибудь и нужно утешать в таком случае, только не Лену. Василий Николаевич еще ниже наклонился над передатчиком, словно хотел скрыться в этом зеленом, синем, красном, голубом лесу из конденсаторов и сопротивлений. Лена присела на стул возле окна, положила руки на белый подоконник, на них — голову. Во дворе, на спортивной площадке, третьеклашки гоняли в футбол. Через двойные рамы голоса их были не слышны. Мальчишки дико размахивали руками, толкались, падали и, выясняя отношения, петухами наскакивали друг на друга. Тонкая, словно игла, учительница физкультуры брала не в меру разбушевавшихся игроков за шкирки и растаскивала, словно котят. — Лена! — тихо позвал Василий Николаевич. Она не шевельнулась. Учитель физики положил отвертку на край стола — она скатилась и хлопнулась на крышку блока питания. От резкого звука Лена вздрогнула, со скрипом провела пальцем по стеклу и сказала, не оборачиваясь: — Василий Николаевич, я с мамой говорила уже… Наверное, перейду в другую школу. — Лена, ты не горячись! Может, я виноват, что установил наблюдение. Это лишь привлекло внимание. Вот не подумал! — Василий Николаевич в сердцах стукнул кулаком по столу.