Однако Васька не принимал всепрощения деда Егора. Если кто-то в деревне браконьерничал, старый лесник ходил мрачный, старался встретить этого злоумышленника в лесу, пристыдить, хотя по закону имел полное право отобрать ружье и отдать под суд. Васька сначала старался не замечать этой «странности», а потом нашел ей подходящее объяснение: дед Егор грамоте не обучен, не все в нынешней жизни понимает, и он, Васька, должен ему в этом помочь. Поэтому он с безобидной снисходительностью выслушал рассуждения старого лесника и твердо сказал: — Акт я все же составлю. Нечего спускать, а то совсем избалуется! Дед Егор не шелохнулся, только рука его, похожая на высохшую еловую ветку, слегка коснулась Васькиного плеча и снова замерла на столе. В школьной тетради Васька написал под копирку акт на порубку строевого леса и отнес в правление. Положил на стол перед смешливой секретаршей Зиночкой. — Чего тебе? Опять насчет воробья? Пришел требовать расстрела для Данилкина? — пожалев, что в правлении пусто и некому по достоинству оценить ее остроты, Зиночка тут же отвернулась к окну, ожидая, что после такого, по ее мнению, «убийственного вступления» непрошеный посетитель сгорит со стыда. Когда же Зиночка снова повернулась, то глазам своим не поверила: Васька все так же стоял у стола и листки по-прежнему лежали рядом с пишущей машинкой. — Ты что… дурак? — еще не отвыкнув от школьной привычки общаться с мальчишками на их языке, рассердилась секретарша. — Один акт возьмешь себе, а на другом поставь число и распишись, чтобы по всей форме было. Не уйду, пока не возьмешь. — Васька сел на стул к стене и, запрокинув голову, стал рассматривать красные, желтые, синие змейки проводов, убегавших в дырку под самым потолком. Из кабинета председателя к Зиночкиному столу тянулись два: зеленый и красный. «Красный, наверное, звонок», — почему-то подумалось Ваське. — Ладно. Только без сидячих забастовок. Вали отсюда! — Зиночка смаху наложила на акт закорючистую роспись, поставила число и положила листок на край стола, а второй экземпляр по всем правилам подшила в папку и зарегистрировала в толстой книге с надписью «Входящая корреспонденция». Она уже представляла, как повеселит правление. И на очередном заседании, после того, как были решены все очередные вопросы, Зиночка, которая постоянно вела протоколы, зачитала в «разном» Васькин акт. Как она и ожидала, все рассмеялись. — Это чего же он мне лично не принес? — удивился председатель Никита Иванович, поскольку он уже давно приметил и опекал этого мальчишку. Как-то на пионерском сборе, рассказывая о колхозе, Никита Иванович шутливо упрекнул ребят: — Вот вы все тут в космонавты, в инженеры, врачи… собираетесь. Эти профессии — хорошие. Нужные! А вот кто же у нас останется хлеб растить? Без него не то что в космос, на дерево не залезешь! — Я останусь. Только не в деревне, а в лесу, — не обращая внимания на смешки одноклассников, серьезно уточнил Васька. Никита Иванович улыбнулся, а потом поговорил с Васькой в школьном коридоре и полностью одобрил его намерения. Он и не подозревал, что был первым, кто понял и поддержал Васькино желание. Даже дед Егор и тот советовал: «Сейчас, паренек, жисть иная. Каждый норовит в гору идти. А тут нынче — лесник и через двадцать лет опять же — лесник. Это место больше для тех, кто к закату идет…» С того дня председатель стал здороваться с Васькой за руку и даже домой несколько раз заходил, справлялся: как с дровами? Не течет ли крыша? — Ты, Полина Андреевна, не из горластых, промолчишь, — как всегда, резковато говорил он. — У нас же в колхозе, не то что пятнадцать лет назад, и шифер есть, и доски, и краска. Ты не стесняйся! А сыну твоему, раз сугубо конкретное желание имеет, дадим направление в лесной техникум. Я с директором лично переговорю! Председатель раза три перечитал акт и, привыкший к разного рода неграмотным заявлениям, которые именовал «писульками», поверх очков осмотрел членов правления: — А что? Составлено по всей форме. Зарегистрировано. Это вам — не писулька какая-нибудь, а документ! Выходит, мы должны отреагировать на это сугубо конкретное дело. Тем более, что подписано: «Школьный лесничий». Вокруг заулыбались. — Товарищи, я не шучу! Ведь человек-то о государственном добре печется. О нашем же с вами собственном!.. А мы же пока на лес сквозь пальцы смотрим. Привыкли с трибун говорить, что потомки не простят, а получается, вроде как этого и не особо боимся! Недолго раздумывая, члены правления решили для острастки и для того, чтобы другим неповадно было, оштрафовать Данилкина на десять рублей. Целую неделю Васька ходил в героях. Тогда-то Данилкин и окрестил его «прокурором». И этим утром, заметив в руках соседа остро отточенный топор, Васька сразу смекнул: собирается за колышками. Задумал Данилкин поставить перед домом палисадник. Они почему-то опять в моду вошли. Сосед уже врыл четыре столба и прибил к ним обтесанные слеги. — Смотри, Данилкин, по правую сторону от болотца не руби. Там молодняк почву закрепляет. Съезди на пустошь, не поленись! — предупредил Васька и на всякий случай, уже построже, добавил: — Я тебя предупредил… Потом не серчай! — На прокуроров не обижаются! — поблескивая желтоватым значком «Освоение космоса. Венера-5», — ответил Данилкин и весело спросил: — Грибы-то без путевок еще можно собирать? — Пока можно! — улыбнулся Васька и зашагал через луг по сверкающей росной тропинке, еще нехоженой в это раннее утро, к своим островкам. Он шел и думал о том, что ведь ничего не стоит навести порядок и в Сеженском лесу, и во всех лесах на земле. От этого людям — прямая выгода: будет малины впрок и костяники, и черники, и грибов разных… Ешь — не хочу!.. Принцесса УЛМ Ее появление в радиолаборатории нельзя было сравнить с приездом Золушки на бал. Лиду попросту не заметили. Она прошлась между рядами столов, загроможденных электронными приборами с тончайшими, словно нити паутинок, стрелками, ослепительными никелированными ручками, красными, желтыми, синими глазками индикаторных лампочек. С любопытством посмотрела на мальчишек. Каждый занимался своим делом: подпаивал детали, подкручивал винты, надевал наушники и, прикрыв глаза, вслушивался во что-то, неслышное ей, и потому загадочное. Толстый медлительный Стас — «главный конструктор» лаборатории, прихватив никелированным пинцетом золотистый проводок тоньше человеческого волоса, сматывал витки с зеленой ребристой катушки. Эта ювелирная работа казалась чуждой его пальцам — для них естественнее было сжимать ось штанги. Но гибкие колечки провода, не обрываясь, послушно тянулись за носиком пинцета. Лицо Стаса было спокойным, лишь крохотная капелька пота, зацепившаяся за еле заметный пушок на верхней губе, говорила о крайнем внутреннем напряжении. Отмотав витков десять, Стас, не глядя, клал пинцет рядом с паяльником, щелкал переключателем прибора и впивался взглядом в зеленую змейку синусоиды, пляшущей на круглом экране осциллографа. Брал он пинцет так же, не глядя, по памяти. Вдруг рука его легла на пустое место, пальцы пробежались по желтой поверхности стола сначала вправо, потом влево и, согнувшись, растерянно замерли. Стас оторвался от приборов — перед ним стояла невысокая насмешливая девчонка. Расклешенные джинсы, перетянутые в талии широченным ремнем, делали ее похожей на рыбку. — Привет! — пронзительно пропищала она и, повертев в руках пинцет, положила его на место. Генка Лыков, который, прикрыв глаза, осторожно слушал тишину в наушниках, заполошенно крутанул ручку громкости приемника до отказа назад. Он подумал, что его конструкция наконец-то ожила после двухнедельного молчания. — Стас, приемник зафурычил! — ликующим шепотом сообщил Генка. Тот как-то неопределенно пожал плечами и еще ниже склонился над столом. И тут Генка увидел Лиду. По его лицу пробежала тень подозрения. Он покрутил ручку громкости приемника, пощелкал выключателем, словно отдирая вцепившуюся в волосы колючку, недовольно стянул за дужку наушники и грозно прошипел: — А ну, брысь отсюда!.. — Ой, как страшно! Прямо жуть! — ни чуточки не испугавшись, Лида засунула руки поглубже в карманы джинсов и с неожиданным сочувствием спросила: — Не получается? По лаборатории волной прокатились смешки. Генка поспешно спрятался за спину сидевшего перед ним Стаса и с ожесточением вогнал горячее жало паяльника в большой кусок канифоли. Она, шипя, плавилась, и Генку обволакивало сизое облако дыма, сладко пахнущего сосной. Ему хотелось как-то укрыться от сочувствующих Лидиных глаз. Генка опасался, что эта бойкая девчонка, чего доброго, ляпнет еще что-нибудь. И так она с первого слова в самую точку попала — две недели Генка не может правильно собрать схему простейшего приемника. Лида не поняла, чем она обидела Генку. Вопросительно посмотрела на одного мальчишку, на другого… Все, словно по команде, склонились над столами. Так же методично отматывал витки Стас. Лида подсела к нему на краешек свободного стула. Вытягивая шею, она старалась смотреть туда, куда смотрел Стас. Порывалась спросить его о чем-то, но вид у него был до того серьезный, что всякий раз, едва решившись на вопрос, она застывала с приоткрытым ртом. Чернявый мальчишка, перегнувшись через стол, что-то шепнул на ухо Генке Лыкову и тот прыснул так, что зеленые сопротивления, которые, как маститый сапожник гвозди, он держал во рту, брызнули в спину Стаса. Очередной виток тончайшего провода завибрировал, сцепился с другим. Носик пинцета вздрогнул, и это неосторожное движение помогло — витки расцепились. Стас раздраженно положил пинцет на место. Но рука его описала большую дугу, чем обычно, и он пальцами задел горячий паяльник. Опрокидывая коробочки с деталями, Стас вскочил. — Больно? Очень больно? — Лицо Лиды болезненно сморщилось, но тут же его оживила улыбка: очень уж смешно приплясывал неуклюжий Стас, махая обожженными пальцами. — Зачем пришла? Тут тебе не кройка и шитье!.. Дуй домой! — возмущенно зашумели мальчишки. Они искренне обиделись за Стаса. Тот молниеносно разбирался в любой схеме, у него всегда были самые дефицитные детали. Он был кумиром новичков, которые старались запомнить каждое его слово. Их просто гипнотизировал блеск его медалей за первые места на областных выставках. И вдруг — такой конфуз!.. — Тут тебе ток! Тысяча вольт! Тут тебе каждый прибор миллион стоит! — угрожающе потрясал паяльником Генка Лыков. — Ну и что?.. Я тоже хочу радио заниматься. Вот! — Лида показала Генке язык, пересела на место Стаса и стала внимательно рассматривать шкалы приборов. Шевеля губами, она читала надписи под ручками управления. Такое поведение мальчишек озадачило. — Откуда ты? — упавшим голосом спросил Стас и опустил голову. — Из двадцатой школы. Шестой класс. Урюпина Лидия Михайловна! — УЛМ, — насмешливо сократил Генка. Получилась марка самого малогабаритного сопротивления УЛМ. — Принцесса УЛМ! — Можете звать меня УЛМ. Разрешаю… Я к вам из кукольного кружка пришла. И вот я уже — принцесса УЛМ! Такой принцессы еще ни в одной сказке не было! — восторженно захлопала Лида в ладошки и локтем смахнула самую большую коробку с деталями. Еле сдерживаясь, Стас ухватился двумя пальцами за один из своих многочисленных значков, в два ряда висевших на коричневой замшевой куртке, и яростно крутнул его сначала в одну сторону, потом в другую, словно с мясом вырвать хотел. — Я еще в детстве, еще во втором классе хотела записаться в радиокружок. А мне все: подрасти, подрасти… А теперь я — взрослая. Совсем взрослая! — Лида встала, словно хотела показать, что она действительно очень намного выросла. Ее голова не доставала даже до плеча Стаса. Она подошла к Генке Лыкову и, как старому приятелю, озорно подмигнула: — А это ты здорово придумал — принцесса УЛМ! Генкин левый глаз дернулся, словно у него был нервный тик. А Лида продолжала разгуливать между столами и, изображая то бабушку, то маму, то папу, рассказывала о том, как она разобрала и не смогла собрать утюг, испортила магнитофон, сожгла пробки. Не выдержав, отец сказал: «Пойдешь в кукольный кружок или бальных танцев. Дома тебе сидеть нельзя. А про радио — забудь!..» Каждому из мальчишек все это было знакомо. И хотя они притихли и внимательно слушали девчонку, но всем своим видом старались показать, что ее рассказ их совершенно не волнует. Поддернув брюки, чтобы не помялись стрелочки, Стас полез под стол собирать детали. Он тут же и сортировал их. Конденсаторы, сопротивления, транзисторы лежали у него в отдельных коробочках, а не валялись скопом, как у некоторых. Стас всегда работал своим паяльником — «личным», как говорили мальчишки. Носил он его в дерматиновом чехле, как музыкант скрипку. — Сейчас я тебе помогу! — с противоположного конца стола к нему полезла на коленях улыбающаяся Лида. Только этого Стасу и не хватало! Возмущенный, хотел он вскочить, но с треском грохнулся о крышку стола. Удар был до того сильным, что стрелки приборов, стоявших на столе, отклонились больше, чем на полшкалы.