— Тогда, полагаю, мы должны решить, в каком русле будет протекать наше свидание. Я действительно хороший слушатель, Джим. Но нам не обязательно разговаривать. Джим приподнял бровь, ухмылка скривила уголки его губ и я предположила, какие неприличные появились у него мысли. — Ты знаешь, что я имела в виду. Боже, — вздохнула я, закатывая глаза. — Мужчины. Он прекратил смеяться и поближе пододвинулся ко мне на скамейке. Теперь мое колено соприкасалось с его бедром. Пока Джим внимательно вглядывался в мое лицо, подобно театральному занавесу в его взгляде медленно и уверенно появилась серьезность. Прежде чем он перевел взгляд на мои волосы, я поняла, что у нас одинаковый цвет глаз. Почти черные при слабом освещении, но когда на них попадало солнце, они приобретали более теплый оттенок, цвета красного дерева. Джим накрутил мой хвост себе на палец и стал с ним играть, и сказал: — Моя бабушка была ирландкой, дед — шотландцем, и, как говорил отец, они оба гордились своим наследием. Они скончались, когда мне было четыре года. Автомобильная авария. — На секунду Джим бросил на меня взгляд, как бы проверяя мою реакцию, прежде чем вновь вернуться к наблюдению за своими пальцами, играющими с моими волосами. — Когда мой отец родился, дедушка предложил бабушке назвать его Донован МакАлистер. Донован было девичьей фамилией бабушки. И вот, мы с Родди ехали по трассе I-70, направляясь к шоссе-66 в Иллинойс. Мы остановились на заправке, и я увидел на рекламной доске объявление о поиске работников в супермаркет в Доноване. — Глядя на озеро, Джим слегка улыбнулся. — Черт, глупо, я знаю... Это... Я почувствовал, что нам нужно туда. — Это не глупо, — успокоила я его. Джим повернулся, чтобы одарить меня еще одним своим пытливым взглядом. — Да... Я начинаю думать, что это правильно. Не в силах выдержать его напряженный взгляд, я смущенно отвернулась, — он выбивал меня из колеи. Как ни крути неважно, как сильно мне нравился его акцент и насколько парень был мне симпатичен, я не была готова к Джиму МакАлистеру и тому, как он смотрел на меня, будто его ударило молнией. — Каким был твой отец? — Он был самым смешным парнем, которого я знал, — голос Джима был переполнен долей юмора и горя, из-за чего у меня сжалась грудь. — И у него почти для всех находилось время. Если кому-то нужна была помощь, — нет проблем. Он был моим лучшим другом. У Джима дрогнула улыбка, а в глазах появился яркий блеск набежавших слез. Я потянулась к его руке и обхватила своими ладонями, отчего блеск в его глазах исчез, и улыбка стала расслабленной. — Он учил меня, что семья всегда на первом месте. Что семья важнее того, сколько у меня денег, славы или прочего подобного дерьма. Он привил мне понятие, что не надо быть амбициозным в карьере, но надо быть амбициозным по отношению к жизни. Найти правильную девушку и завести семью. Я никогда не слышала раньше, чтобы о таких вещах говорил парень, ну, по крайней мере, уделял им приоритетное внимание. Также я заметила, что при воспоминании об отце акцент Джима становился сильнее. Казалось, со мной он расслаблялся. — Он был хорошим человеком. — Да. — Джим кивнул, но на лицо лег холод. — Но отец не был идеален, и все, похоже, пытались это скрыть. — Что ты имеешь в виду? — В частности маму. Не пойми меня неправильно. Отец любил ее, но был немного эгоистичным ублюдком. Он никогда не брал ее отдыхать и проводил с ней мало времени. Он всегда ходил в паб со своими приятелями и оставлял маму дома. А если она выходила куда-нибудь без него, начинал злиться. Как будто у нее не было права жить без него. — Джим бросил на меня молчаливый взгляд. — И однажды отец изменил ей, и из того, что я слышал, это был не просто секс. Он влюбился в другую. Мои родители стояли на грани развода. В конце концов, он выбрал маму, но не думаю, что она полностью его простила. — О… — Но теперь же мама говорит о нем так, будто он был святым, — сказал Джим гневно. — Я... просто... Я любил своего отца, и прощаю его за то, что он несовершенен, потому что никто из нас не... Но я хочу помнить своего отца, не в каком-то идеально вылощенном варианте, понимаешь? Я кивнула, сжимая его руку. — Это делает меня плохим человеком? — Боже, нет. Джим медленно вздохнул и посмотрел на воду. Я внимательно рассматривала его профиль, отметив, что с его лица и плеч спало напряжение. Наблюдая за птицами, которые покружившись над водой, полетели вглубь леса, он сказал: — Я рад, что встретил тебя, Нора О'Брайен. — Да? Джим снова посмотрел на меня, а затем осторожно высвободил руку из моей ладони, и провел по моему плечу. — Я бы хотел побыть еще немного вместе, если не возражаешь. — Конечно, у меня еще есть несколько свободных часов, перед работой. — Нет, — тихо рассмеялся он, покачав головой. — Нет, я имел в виду... Я бы хотел задержаться в Доноване. Чуть больше, чем до сегодня. Внезапно я поняла, о чем он говорит и, несмотря на то, что желание в глазах Джима меня пугало, я также была заинтригована тем, что он чужестранец. Он приехал из места, так отличающегося от Донована. Я видела Шотландию по телевизору и в кино, но представить какой была жизнь в городе, где он вырос, у меня не получалось. Какую-то часть меня это не волновало. Меня заботило то, что все это находилось настолько далеко от Индианы, насколько таинственно и маняще; словно приключение, которое должно случиться, отделенное от моей простой маленькой жизни океаном. И Джим был частью этого. Я кивнула, также не совсем готовая отпустить его. Глава 3 С двенадцати лет я ненавидела антисептический запах больниц. Он завязывал мой желудок в морские узлы. Но несмотря ни на что, каждый месяц, я прыгала в автобус и отправлялась в девяностоминутное путешествие в Индианаполис в детскую больницу. Я делала так в течение последних пяти лет, не считая этого года, когда мама позволяла посещать больницу чаще. Мама редко давала мне отдохнуть от обыденности, но в год, когда мне исполнилось двенадцать, она это сделала. Теперь мне кажется, она считала меня безумной. Мы спорили об этих ежемесячных визитах, но я не отказалась и не откажусь. В итоге мама перестала меня переубеждать. — Эй, Нора, — окликнула Энн-Мари, когда я шла по коридору в комнату отдыха на третьем этаже. — Ты становишься красивее день ото дня, дорогая, — она подошла и обняла меня. Я с любовью улыбнулась медсестре, с которой знакома с детства. — Как и вы. Энн-Мари закатила глаза, не отпуская из объятий. — Что ты сегодня принесла? Я подняла руку, в которой держала книгу: — «Ведьмы» Роальда Даля. Не слишком страшно, надеюсь. — Нет, — заверила меня она. Освободившись, я улыбнулась. Единственное, что позволяло мне забывать об узлах в желудке, это знание того, что благодаря мне, собравшиеся в комнате отдыха дети, на несколько часов забудут про вставленные в них трубки, респираторы, баллоны с кислородом, и полное отсутствие сил. Книги и пьесы я выбирала не слишком взрослые — для детей помладше, — но и достаточно забавные и интересные для более взрослых пациентов. Энн-Мари открыла дверь в комнату отдыха. — Эй, ребята, смотрите сюда! Я вошла в комнату и была встречена улыбками и выкриками — «Нора, привет!» — в какой-то степени и бурными и вялыми, но приветливыми. На меня смотрели дети всех возрастов и с различными заболеваниями. Некоторые сидели в колясках, некоторые отдыхали на стульях; одни играли в компьютерные игры, другие в настольные; одни лысые, другие с темными кругами под глазами и болезненным оттенком на юной коже; были и те, что выглядели чуть здоровее, чем при нашей последней встрече, и я была счастлива за них. — Вы готовы испугаться? — спросила я, широко улыбаясь, после того как Энн-Мари подбодрила меня и вышла. В этих детях нравилось то, что в отличие от их сверстников, они перестали играть в игры в телефонах и планшетах, оставили компьютерную консоль в углу, и отдали все свое внимание мне. Все потому, что я пришла не для того чтобы спросить их, как они себя сегодня чувствуют — лучше, или еще больше устали. Я была там, чтобы отвести их в другое место. Все расселись, а я, стоя перед ними, готовилась разыграть всю книгу, если хватит времени. Прежде чем приехать в больницу, я несколько раз перечитала ее, и решила, как будет звучать каждый персонаж: и маленький и большой. Перед детьми я превращалась в характерного актера из сдержанной измученной Норы. Я не знала, хорошо ли, ужасно ли у меня получалось. Все, что понимала — этим детям нравилось. И это радовало. — Самое главное, что вы должны знать о настоящих ведьмах… — начала я с наигранным английский акцентом, который вызвал у детей улыбки и заставил наклониться ближе. — Слушайте очень внимательно... ✽✽✽✽✽ Глядя на часы, я поняла, что закончила, как раз вовремя. Наконец, продекламировав последнее предложение, я закрыла книгу. Тишина. Затем Джейла, восьмилетняя девочка с лейкемией, начала хлопать. Другие присоединились к ней, хотя Майки, четырнадцатилетний мальчик с заболеванием почек, закатил глаза. — Это должно было быть страшно. — Это и было страшно, — настаивала Джейла, хмурясь. — Да, для детей как ты. — Мики скривил губы, оглядывая меня. — Ты слишком горячая, чтобы быть ведьмой. — Ведьма была красивой, — сказала Энни, тринадцатилетняя девочка из Грира, города в нескольких милях от Донована.