— Вы что, хотите, чтобы я это надела? — не веря своим ушам, переспросила Джоун. — Конечно! А почему бы нет? Это как раз то, что нужно. Украшений, правда, многовато, так ведь на то вы и девушка. Этого не скроешь. Да я и не хочу. — Я эти вещи не надену, — решительно объявила Джоун. — Прошу прощения, — спокойно и весело ответил Келлз, — непременно наденете. — Ни за что! — крикнула Джоун, не в силах сдержаться. — Послушайте-ка, Джоун. Вам придется помногу со мной ездить, часто даже ночью. Иногда скакать сломя голову, спасаться от погони. Бывать со мной в лагерях. Вам нужна удобная, прочная одежда. Кроме того, вам надо будет носить маску. Ну, посмотрите же: все это как по заказу на вас сшито. Это же такая удача. Все добротное, прочное, будет хорошо носиться и для девушки вполне подходит… Ну-ка, примерьте! — Я уже сказала — не надену, — мотнула головой Джоун. — Но почему же? Ведь тот, кому эти вещи принадлежали, умер… Вот, смотрите: видите дырку в рубашке? Это от пули. Оставьте свою щепетильность. Вам же лучше будет. — Мистер Келлз, вы, кажется, совсем забыли, что я… девушка. Келлз посмотрел на нее в полном недоумении. — Может быть… Теперь буду помнить. Но вы же сами говорили, что носили мужскую одежду. — Я надевала рабочие брюки и куртку брата… я в них тонула… Келлз что-то напряженно соображал. И вдруг расхохотался. — А! Вот в чем дело! Вы боитесь, что эти вещи обтянут вас, как перчатка пальцы! Так это же прекрасно! Сгораю от нетерпения вас в них увидеть! — Этого никогда не будет! Келлз посерьезнел, глаза У него сверкнули. — Вы шуток не понимаете. Я ненадолго выйду. К моему приходу извольте переодеться. — Голос прозвучал жестко, так Келлз отдавал распоряжения своим людям. Джоун упрямо тряхнула головой. — Если вы не переоденетесь, я сам сорву с вас ваше рванье. Поверьте, мне это ничего не стоит. Конечно, вы сильный чертенок, а я, может, еще слабоват, чтобы натянуть на вас эти тряпки. Только я могу и на помощь кого позвать. А если вы уж совсем меня разозлите, я и самого Гулдена дождусь. У Джоун прямо ноги подкосились, она беспомощно опустилась на кровать. Ведь Келлз способен выполнить свою угрозу — все до последнего слова. Она вдруг поняла, почему у него такие странно переменчивые глаза: в нем живет то один человек, то, буквально через минуту, совсем другой. И этот другой — подсказала ей интуиция — и есть ее злейший враг. И ей остается только одно — собрать воедино все свои силы, ум, хитроумие, все свое женское очарование и во что бы то ни стало подчинить себе это другое его «я». Иначе катастрофа. — Ну, что ж, раз вы меня принуждаете силой, мне ничего не остается. Келлз молча вышел. Джоун сняла грязное, рваное платье, стоптанные сапоги и быстро, пока не вернулся Келлз, переоделась в костюм убитого мальчишки. Дэнди Дейл, наверно, был ее двойником — костюм пришелся совсем впору. Однако Джоун было в нем настолько не по себе, что она едва осмелилась посмотреться в зеркало. А когда все-таки взглянула, то и совсем смутилась. Если бы не лицо, она бы себя просто не узнала. Что сталось с ее рослой, стройной фигурой? Она походила теперь на дерзкую девчонку в лихом маскарадном костюме мальчишки. Джоун стало очень стыдно: ведь увидев себя в зеркале, она не в силах была подавить охвативший ее восторг. Костюм как ничто и никогда подчеркивал каждую линию, каждый изгиб ее тела, обнажал его женскую сущность. Постучался Келлз. — Джоун, вы одеты? — Да, — сама того не ожидая, ответила она. Келлз вошел. Совершенно непроизвольно, чисто инстинктивным движением Джоун схватила одеяло и завернулась в него. Краска стыда залила ей щеки, она дрожала с головы до пят и молча, широко раскрытыми глазами смотрела на Келлза, который вошел с обычной насмешливой улыбкой. Но улыбка тут же пропала. Он недоуменно уставился на лицо Джоун, перевел взгляд на одеяло. Потом, похоже, понял, что ее терзает. И ему стало ее жаль. — Зачем вы… Какая же вы дурочка! — воскликнул он горячо, поддавшись мгновенной острой жалости. И тотчас на себя за это рассердился. Отвернувшись, он стал смотреть в щель между бревнами. Казалось, снова, как уже не раз, мысли его обратились к прошлому — смутному, туманному, о котором не хотелось вспоминать. Как ни взволнована была Джоун, она не могла не почувствовать, какое впечатление произвело на него ее неожиданное, бессознательное, чисто девическое стыдливое движение. Об этом доложил зреющий в ней женский ум: в Джоун, как и в Келлзе, сосуществовали две личности. — Я стараюсь быть с вами порядочным, — продолжал Келлз, не оборачиваясь, — я хочу помочь вам как можно легче перенести трудности положения, в какое вы попали. Но вы еще совсем ребенок, девушка!.. А я бандит, человек, для которого нет ничего святого… и который вас добивается. — Не говорите, что для вас нет ничего святого, — серьезно ответила Джоун, — не знаю, как объяснить, что я чувствую, только я знаю, что будь на вашем месте Гулден, я бы не стала прятаться, кутаться в одеяло. Я вас больше не боюсь… Вот я и спряталась, как… как девочка, которую застигли… господи, неужели вы не понимаете? — Нет, не понимаю, — ответил Келлз. — Зря я вас сюда затащил. Лучше бы ничего этого не было. Только теперь уже поздно. — Совсем не поздно… Вы ведь не сделали мне ничего дурного. — Я люблю вас, — воскликнул он. — Не так, как бывало раньше. Я понял… что никогда еще не любил ни одну женщину. Я попался. У меня словно петля на шее, как тогда, когда меня хотели повесить. Горячий поток страстных слов, невольно вырвавшийся из груди этого странного, сильного мужчины, потряс Джоун. Она совсем растерялась, задрожала и не нашлась, что ответить. Однако поняв, чем это для нее чревато, собралась с духом. Келлз долго молчал, глядя на зеленый склон за хижиной. Потом, как бы про себя, сказал: — Тасуя колоду, я передернул и ненароком сдал себе… проигрышную карту… А теперь хочешь не хочешь — играй. И он обернулся к Джоун. Его холодный пронизывающий взгляд заставил ее вспомнить о роли, какую ей предстояло играть. Она выпустила из рук одеяло. И тотчас всю суровость Келлза как рукой сняло. Он улыбнулся — такой улыбки она у него еще ни разу не видела. В этой улыбке, в его безмолвном восхищенном взгляде она прочитала, как потрясло его то, что он увидел. И, хотя костюм был такой неженственный, хотя Келлз пользовался вполне определенной славой, Джоун поняла, что такого комплимента еще никогда не получала. Наконец Келлз обрел голос. — Джоун, я в жизни не видел никого красивее вас! — Все равно я к нему никогда не привыкну. Я не могу… В таком виде я ни за что не выйду из комнаты. — Обязательно выйдете. Посмотрите-ка, может быть, вот это все изменит. Какая вы стеснительная! Келлз протянул ей широкую полосу черного фетра, отрезанную от сомбреро. Прикинув ленту ей по голове, он ножом вырезал нужную форму и отверстия для глаз, а потом приделал кожаную тесьму. — Примерьте-ка!.. Передвиньте ниже, по глазам. Вот так! А теперь посмотритесь в зеркало! Джоун повернулась к зеркалу и вместо себя увидела какого-то незнакомого человека в маске. От Джоун Рэндел ничего не осталось! — Никому… никому из знакомых меня теперь не узнать! — пробормотала она, но, конечно, эта успокоительная мысль относилась только к Джиму Кливу. — Я-то не об этом заботился, — заметил Келлз, — но вы правы. Знаете, Джоун, вы скоро станете притчей во языцех во всех старательских поселках, у каждого костра. Это замечание еще раз показало, как дорожил и гордился Келлз своей славой, подтвердило и всяческие невероятные истории о бандитах и об их отчаянных спутницах, наводивших страх по всей границе. Раньше Джоун этим россказням просто не верила. Они были как бы неотъемлемой частью жизни этих глухих, неустроенных мест. Какой-нибудь забредший на огонек старатель расскажет ночью одну-две страшные истории, а утром уйдет, и больше никто никогда его не увидит. А разве может быть, думала Джоун, что-нибудь невероятнее той жизни, что ей, похоже, придется вести? В голове у нее стремительно проносились мысли: о Келлзе, его банде, диких тропах, лагерях и поселках, золоте, почтовых каретах, ограблениях, драках, убийствах, безумных налетах под покровом темноты; потом о Джиме Кливе и его гибели. Вдруг Келлз, подойдя к ней сзади, крепко обхватил ее руками. Джоун оцепенела. Как это. она потеряла бдительность! И вот она в его объятьях и не может даже повернуться к нему лицом. — Джоун, поцелуйте меня, — прошептал он глухим, проникновенным голосом. — Нет! — что было сил крикнула Джоун. Наступила тишина. Келлз все сжимал и сжимал объятья; Джоун чувствовала, как дышит его грудь. — Тогда я вас заставлю, — процедил Келлз. Голос был совсем другим, словно бы вовсе не его. Келлз наклонил ее назад и, высвободив руку, взял под подбородок, стараясь приподнять ей голову. Джоун отчаянно сопротивлялась. Она понимала, что обречена, но это только прибавляло ей сил и злости. И, пригнув голову, напрягая что есть мочи руки, не давая расслабиться телу, выворачиваясь, брыкаясь, она металась по комнате, натыкаясь на ящики, стол, налетала на стены, пока наконец они оба не упали на кровать и она не вырвалась. Она тут же вскочила — задыхающаяся, растрепанная — и отбежала подальше. Она боролась, как безумная; не на жизнь, а на смерть, и оказалась сильнее. Келлз был еще нездоров. Он поднялся, прижимая к груди руку. Лицо у него, все еще искаженное страстью, осунулось, посерело и было мокро от пота. В схватке Джоун, похоже, что-то ему повредила, возможно, снова открылась рана. — Вы что, пырнули меня ножом? Откуда эта боль? — задыхаясь, спросил он. Руки у него дрожали. — Нет, я ничего… я только… защищалась, — тоже задыхаясь, крикнула Джоун. — Вы же, черт возьми, опять меня ранили! Мне и так от боли деться некуда, а теперь еще хуже!.. А я трус… собака… калека!.. Не справиться с девчонкой! На Келлза было страшно смотреть — его терзали боль и стыд, и Джоун пожалела его, хотя и понимала, что боль и стыд вскоре уступят место ожесточению и злости оскорбленного мужчины. И она оказалась права. Все в нем вдруг переменилось. Горькая гордость вытеснила слабость и растерянность. Он схватил с кровати пояс Дэнди Дейла, вытащил из кобуры револьвер и, удостоверившись, что он заряжен, бросил к ногам Джоун. — Вот! Берите и стреляйте, только получше, чем в тот раз! — приказал он. Невольно подчиняясь властному голосу, Джоун подобрала револьвер. — Что… что вы хотите сказать? — вся дрожа, еле пролепетала она. — Застрелите меня. Избавьте от боли, от страданий. Мне тошно от всего этого. Я хочу, чтобы вы меня убили. — Келлз! — только и могла чуть слышно произнести Джоун. — Пользуйтесь случаем… Сейчас, когда у меня нет сил заставить вас… Цельтесь получше… Убейте меня!.. Голос звучал так проникновенно, так настойчиво, что Джоун едва не поддалась его гипнотической силе, едва не выполнила требование. — Вы с ума сошли, — тут же взяв себя в руки, возразила она, — я совсем не хочу вас убивать. Я никогда не смогла бы… Я только хочу, чтобы вы… обращались со мной прилично. — Это я и делал, как мог. Когда я вас… схватил… это была всего лишь шутка. Но, Боже, что я почувствовал! Я больше не могу себя сдерживать. Теперь это ясно. Джоун Рэнд ел, убейте меня или уступите мне!