– Принимается с превеликим удовольствием, – смеётся Том. – Какого хрена вы тут балаган разводите! И что, интересно, ты ему не позволять собирался? – Выпиздрючиваться как у себя дома, – хором отвечают два впавших в детство полудурка. – Я эту фразу даже записал! – радуется Том. – Для Ои. – Блядь… Давайте придадим инциденту какую-нибудь рациональную форму, иначе я сейчас катапультируюсь с борта, честное слово… Пошли вы все и правда со своей трихомудией… – Окей. Шансы у него есть. Если усвоит, что здесь – моя территория, – вытаскивая из-за уха стилус, Алекс одним взмахом очерчивает пространство вокруг, насколько может дотянуться. – Ваня, теперь ты перестанешь грозить концом света? – Ну а меня ничего не раздражает, даже наоборот… – влезает Том. – Всем давно уже ясно! – затыкаю его я. – Имей совесть, Алекс, он же тебе жизнь спас! И с каких пор это твоя территория? Всю жизнь она моя была! – Ещё больше мотайся по Ёжикам… Удачи вам, ребята, – многозначительно кивнув мне, сворачивает беседу Сашка. – До связи. – Да, давай, да… – отвечаю, хотя его лицо уже растворилось в трансляции отгорающего за бортом «Гермеса» рассвета. *** – А почему мы не можем попробовать им уступить? – допытываюсь у Тома в тесном техническом отсеке древнего мирабилианского звездолёта, куда он всё-таки зачем-то решил наведаться перед отлётом. – И что тогда будет? – выдвигает он встречный вопрос, вручную сканируя навигационный узел. Ну-ну… после ремонта и моих тестов на Ёжике готов поспорить, с навигацией у агрегата не будет никаких проблем ещё лет пятьдесят, даже если сам он прогниёт насквозь. – Мы не знаем, ведь так? То есть мы не можем точно знать, что это плохо… – Сейчас нас всё устраивает. Вот что важнее. Вот в чём дело. Те, кто думают иначе, уступают. Перебираемся в рубку. – Устраивает?! Всё это?! Тебе сто тридцать восемь лет… – Сто тридцать девять. Да. Устраивает. Не всё. Не важно. – Я пропустил твой день рождения?! – Если считать их по-земному, ты сто тридцать девять моих дней рождения пропустил! – Ну уж… большинство из них я просто не застал! – Так странно, да?.. – ностальгически посмотрев сквозь меня и добродушно фыркнув, Том стартует так резко, что внутри всё переворачивается. 13 апреля 2099 года, космос – Ваня! Разлепи глаза! Оп. Таращусь на экран – соображаю только одно: Солнечная система. Поспать-то почему нельзя? – Тридцать минут до червоточины. Ты же не собираешься войти в неё в бесчувственном виде? Блин. Логический анализатор наконец подгружается в сознание. Вот что значит шесть лет просидеть в одной точке космоса. – Мхы… да, не стоит… – Тогда побеседуем. – Ы-ы-ы… Больше всего на свете в последние дни, Том, я хочу – хотя бы ненадолго, немногого ведь прошу! – перестать беседовать с тобой! – Придётся чуть-чуть потерпеть, – следит за отчётами стандартного теста корабля, непрерывно сменяющего диаграммы на планшете. – На самом астероиде ведь тоже мирабилианцы, а не тулисианцы? – задумчиво глажу прохладный край панели управления перед собой. Сбоку она сделана из чего-то очень похожего на полированное дерево. – Да. – И как вам это удаётся? – Достаточно надеть фиолетовые линзы – и земляне начинают состязаться в толерантности по отношению к добросердечному «тулисианцу», – смеётся. – Думаю, торчи у нас при этом хоть зелёные рога, никто бы и внимания не обратил. – Том, мне придётся войти в Мираж одному, других вариантов нет, – в качестве визуального подтверждения окончательности решения прекращаю бесцельно водить пальцами и резко хлопаю по «деревяшке». – Да, – легко соглашается он. – Очевидно. – Спасибо, что не сказал Гончару. Коротко фыркает. Полюбовавшись чернотой за иллюминатором – кажущейся мягкой, обволакивающей, но в то же время непрочной и дребезжащей – продолжаю не молчать: – Эта хрень по ту сторону, которую я прочувствовал, когда замкнул Мираж… она… до того глубока в своей жути… Мы, скорее всего, в неё попадём… в конце, ну… в конце концов. Какой тогда вообще смысл во всём? Чем больше приходится всякого испытать, тем проще вопросы, которыми задаёшься. Пока не доходишь до того самого, который казался предельно глупым даже в детстве. – Ты же бываешь чему-то рад? – Том поворачивается налево, щёлкает ящиком, извлекает бутылку с очередным мирабилианским коктейлем и победоносно протягивает её мне. – Он не сладкий. – Бываю. Даже счастлив! – А если что-то когда-то имеет смысл, то оно имеет смысл вообще, – выводит нараспев. – Ну… если что-то имеет смысл только при каких-то условиях, то вообще оно как раз не имеет смысла, м… Если, конечно, у меня от последних приключений ещё не посыпалась логика… Отпиваю из бутылки (в самом деле, вкус уже ближе к тому, который хочется употреблять в жидком виде) и сильно сомневаюсь, что мы имеем в виду одно и то же. В конце концов, надо было для начала определиться с понятиями… А мой собеседник говорит на неродном языке… – Только если существует само это «вообще» как таковое, – припечатывает Том – и лицо у меня вытягивается помимо воли. – Но пока по всему выходит, что нет. Он не только меня понял – ещё и нашёл способ избавить от муторной зацикленной цепочки измышлений. Хотя бы ненадолго… Да и… может быть, даже не лжёт. Только хмурится, таращась в планшет: – С корабля расы двадцать шесть впервые передали сообщение. Переводчик не может определить язык. Но странное дело… и я не могу! Перекинувшись через подлокотник и мельком глянув на текст, не сомневаюсь: – Да это же просто скрипт. Написанный на языке примерно пятидесятилетней давности. К счастью. Иначе бы он сейчас запустился и заставил нас прослушать аудиофайл. Наверное, с агиткой «вы хотите знать». Да, похоже, у расы и впрямь специфическое восприятие времени… – Да ребята совсем идейно устарели! – смеётся Том. – Они бы ещё… как это… граммофонную пластинку нам отослали в деревянном ящике. С этой… сургучной печатью! – Я бы его тогда уничтожил не открывая! – Да уж, испепелил бы за милую душу! Упреждающая расправа – твой почерк… Дай волю – переломаешь руки всей галактике, – прищуривается, откупоривая зубами ещё одну бутылку с коктейлем. – Почему упреждающая?! Если ты про Ритку, что я должен был – вторую щёку подставить… или как там говорят?.. Да ты сам бы что сделал?! – У меня богатое воображение и дочь… Не располагает к необоснованному великодушию, знаешь ли… – Ну вот! Надо было вообще уебать его насовсем, как Сашка выражается, – обиженно не унимаюсь я. – Пацифист-то? – оторвавшись от напитка, расплывается в максимальной улыбке Том. – Одно другому не мешает! – звучит экспрессивно, но мысли уже утекают в знакомом направлении – как сразу-то не подумал, кого можно спросить: – Том… что бы ты сделал с уродом, который покалечил Лею в порыве безалаберности и тупой самоуверенности? – То есть с ребёнком, не рассчитавшим сил? – на лице у него почему-то проступает явное раздражение.