*** Автоматика заставляет меня очнуться на подлёте к пункту назначения. Следовало ожидать: Скалистые горы я только что проспал. А моменты пробуждения еле выношу в принципе – независимо от планеты, времени суток и сопутствующих обстоятельств. Возможно, дело в каких-то несбалансированных биохимических реакциях или в том, что новый этап бодрствования наверняка обещает какой-нибудь предлагаемый жизнью нескончаемый квест. Но сейчас я ещё и собираюсь совершить унылый и идиотский одновременно поступок, поэтому удержаться от резкого побега в обратном направлении стоит серьёзных усилий. А потом приходится приземлиться в зоне для частных летательных аппаратов, вытерпеть несколько американских улыбок, адресованных распознанному системой доблестному защитнику Земли, смириться с полётом в такси, не позволяющем переключить себя в ручной режим управления, и перешагнуть порог дома, прекрасно обходившегося без меня практически семь лет. Вроде бы они поменяли всю мебель. Женя выкрасилась в тёмный цвет и ещё больше стала похожа на женщину из конца XX века. Стивен, кажется, начал седеть. И у них появился огромный флегматичного вида белый кот – его мне представили как Франческо. В честь Петрарки, ага… чего ещё ожидать… Кот молчит, восседая на полированной антикварной столешнице, а супруги поддерживают диалог фразами, достойными первых страниц англо-тулисанского разговорника, составленного в превентивно политкорректном ключе на заре налаживания межпланетного взаимодействия. Игнорирую большую часть беседы и переключаюсь на племянницу – вручаю ей подарок – причудливый минерал с Ёжика. Ритка сказала, это хорошая идея, а Алекс так и вовсе обиделся, что я не привёз ему такой же… На самом деле привёз, просто наслаждаюсь реакцией… Вроде бы презент у девочки отторжения не вызывает… Занудно рассказываю о своей миссии, опасаясь вопросов, ответы на которые придётся адаптировать для её возраста. Потому стараюсь излагать в романтическом ключе – выходит не очень… Да и сама тема беседы не показалась Мелиссе привлекательной изначально – что подтверждает заданный невпопад вопрос: – Дядя Иван, а теперь ты найдёшь себе девушку? Смеюсь: – Как это относится к космосу? – Ну… – её щёки краснеют. – Я прилетел сегодня на «Гермесе». Хочешь, покатаю тебя? Точно такой же космолёт был у меня на Ёжике. – Ваня, ну ты же знаешь, что дети на эти летательные аппараты просто так не допускаются! – обрывает Женя, сталкивая Франческо со стола и с глухим звуком водружая вместо него огромную ёмкость с салатом. Уже открываю рот, чтобы катастрофически аргументированно возразить, но ребёнок протестует: – Я правда не хочу! Не люблю летать! – О… А что ты любишь? – Строительство! Пойдём покажу! Улыбаюсь, вспоминая конструкторский беспредел, который творился в комнате у Алекса, когда нам было по десять лет… Но не особенно удивляюсь, когда вместо небоскрёбов и причудливых мостов вижу пару многоэтажных кукольных коттеджей. Как-то Тихорецкий соорудил один такой для Ритки – но мы с ней населили его робозлодеями, которых я криворуко по-детски запрограммировал – хотел, чтобы они вырабатывали сложные стратегии взаимодействия… Вместо этого они в кратчайшие сроки разнесли коттедж до основания… Как мы с ней скрывали потом происшествие от Алекса – отдельная история… Окончательно погружаюсь в воспоминания, вполуха потребляя истории обитателей кукольных особняков. А потом так же отрешённо участвую в семейном обеде, незаметно скармливая оккупировавшему мои колени Франческо креветки из салата. Просыпаюсь только от вопроса: – Ваня, это правда, что ваше командование объявило войну расе двадцать шесть? – Боже мой, Женя, нет! О расе просто особо ничего не известно. – Говорят, они могут быть носителями просветления, новой философии. Примиряющей, объединяющей Вселенную, открывающей глаза! Борьба бессмысленна, оружие против них бесполезно. Что ты думаешь, Ваня? Ты встречался с расой? – Не встречался. Бредятина! Кто хоть говорит это всё? – Девочки из нашего… клуба по интересам. – Хых… ну хорошо хоть не мальчики… Стивен осаживает меня нервным предупреждающим жестом. После трапезы мы покоряем ближайшие к побережью воды на его забавном катерке. Ребёнку (а значит, к счастью, и Жене, потому что услугами няни они пользуются только в крайних случаях) опять нельзя участвовать: вроде как в ноябре ближе к вечеру морской воздух имеет какие-то недопустимые для детей характеристики… Есть ли у Стивена топовая яхта из каталога, реклама которой проецируется повсюду в местном аэропорту, я не в курсе и спрашивать не хочу… Достаточно и того, что он понимает: мне это неинтересно. А я понимаю, что ему не особенно интересен шурин, не имеющий никакого отношения к среде, в которой он фактически существует. Поэтому мы перекидываемся немногословными репликами о Петербурге – городе, где он бывает довольно часто по каким-то своим связанным с высоким искусством делам. – I wish to be in your place sometimes, – в какой-то момент ошарашивает Стивен, нерешительно улыбаясь. – What’s that? To be born in Peterburg? – пытаюсь связать с остальным разговором. – To spend few years in space, – усмехается он. – It’s hard to get a decent sleep over there! – не теряю надежды отшутиться. – I’ve got enough sleep, enough for a lifetime. Ясно… Но не я же тебя заставлял… Догадливо трясу головой, транслируя согласие, но развивать тему не рвусь. А когда под вечер мы возвращаемся в коттедж, я, утомившись и почти растеряв запал неприязни к этому несчастному визиту вежливости, начинаю уже верить, что сестра с горем пополам смирилась с фактом моего реального существования, но всё-таки получаю Разговор – очередной из сотен, от большинства которых я смотался уже на третьей фразе: – Ваня, ты не думал о том, как совершить что-нибудь во благо человечества? – стряхивая кота с диванной подушки, начинает Женя. – Я всё ещё недостаточно сделал для человечества? – устраиваюсь прямо на краю журнального столика, вытянув ноги и стараясь достать ими до кадки с каким-то непонятным растением. Франческо тут же с энтузиазмом взбирается по моим гражданским штанам, больно цепляясь сквозь не особенно высокотехнологичную ткань когтями в попытках балансировать своим немаленьким телом. Стивен, по шею увязший в мохнатом кресле, украдкой посмеивается: он всё ещё плохо говорит по-русски, но определённо улавливает сейчас мою мысль. – Ну хотя бы… С твоим заработком ты мог бы уже немного заняться благотворительностью или… меценатством. По-прежнему не интересуешься подлинным искусством? Пора хотя бы до этого дорасти. – Я родился уже выросшим из этого, Женя. – Так надеялась, служба вдали от дома тебя хоть чему-то научит! Уважать человеческие ценности! – Что, прости? – Душевная щедрость, душевное тепло – для тебя пустой звук! Семья, наконец! Всю жизнь будешь строить мне такие гримасы? Я просто молчу. Молчу и размышляю о том, что, может, для меня и есть вещи, которые не «пустой звук», даже в области «подлинного искусства», но мало что оказывается настолько же отвратительным, как обсуждать их с собственной сестрой. – Думаешь, до ста лет сможешь вести себя как мальчишка? – не унимается она. – Женя, – выплёвываю в манере, от которой Франческо спрыгивает на пол, а Стивен подаётся вперёд, готовый в любой момент не дать мне совершить какой-то резкий манёвр. – Во-первых, на носу XXII век! Если ты не прекратишь жить в своих иллюзиях, твоему ребёнку потребуется тридцать лет, чтобы освоить все знания, накопленные человечеством… Я уж молчу о психологических эффектах. Личное пространство, адекватная социальная адаптация. Мелиссу надо отдать в пансион! И мне пофиг, что ты всё равно сделаешь по-своему. Я тебе сказал – и умываю руки! – Фыф… это вообще не твоё дело! Воспитатель выискался! – Душевное тепло! – продолжаю, вскакивая на ноги. – Даже если бы ты была на него способна, ты не была бы единственным его источником на планете. Но, как я себя помню, за душевное тепло ты принимаешь собственное малодушие! – Ты ещё будешь меня поучать?! – взвизгивает она, вскакивая и надвигаясь навстречу. – Мистер Всё-Под-Контролем! Вот что дала тебе хвалёная социальная адаптация и поощрение самостоятельности. Ты на ней помешался! Тебе не страшно? Кому ты нужен, если не хочешь научиться жертвовать своим эгоизмом? О да, снова о том, как я не умею обходить острые углы. Сама она достигла такого мастерства, что углы исчезли насовсем и всё вокруг отполировалось до склизкости, даже привалиться не к чему… Не сомневаюсь, я прав. Но выгляжу как герой, залипший в ширпотребном сюжете, противопоставляя свою высокую сознательность беспробудной косности окружающих… Что ещё более забавно, сестрица наверняка воспринимает расклад точно так же – только со своей стороны. Ну и как тут не расхохотаться от души? Да плевать. В буквальном смысле взмахиваю рукой, обозначая напрасность продолжения. Хозяин дома вздрагивает, Франческо, с перепугу рванув с места, удирает в непонятном направлении, поскальзываясь на глянцевом полу, Женя стремительно исчезает из комнаты. *** Но когда я, пожав протянутую Стивеном руку, задумчиво смотрю на отражение убитого дня в огромном зеркале в холле, она появляется – с вычурной бутылкой вина в обнимку. – Женя, я, скорее всего, больше не приеду, – исчерпываю несколько десятилетий одной фразой. – Да уж поняла. Маргарите… передавай привет. Ну конечно… и забыл… Как не расхохотаться сейчас, ёлки-палки… – Рита прекрасно обойдётся без такой щедрости от тебя, – говорить это вслух – уже лишнее, но ничего не могу с собой поделать. – Ну ты-то хоть раз можешь воспользоваться моей щедростью! Стивен специально для тебя привёз это вино… – протягивает бутылку. – Такое есть только в коллекциях самых высокопоставленных…