– Если и так, мой Лопеш, то можно полагать, что эти острова преддверие Катая. Марко Поло тоже писал про большое количество островов в океане. Чего стоят одни острова Сипанго[2]! А дальше их должно быть ещё больше. Лопеш с сомнением посмотрел на странного сеньора, который никак не хочет его понять. А на спор сил не доставало. Пусть думает, как хочет. А я, мол, точно знаю, что это не Катай с Индией. И близко не похоже. Ещё почти две недели сеньор Колон приходил к капитану и выпытывал про пути-дорожки и условия плавания. Потом дней на пять пропал. И в это время несчастный капитан Лопеш отдал Богу душу, так и не получив признания у окружающих, а добраться до Португалии сил уже не было. И денег, естественно. И всё же сеньор Колон отправился на кладбище, постоял у свежей могилы, перекрестился, прошептав молитву, и ушел, тяжко вздохнув. Подумал ещё, что хорошо бы посетить сынка того сеньора, что был с капитаном, но до Мадейры было довольно далеко, а с деньгами вовсе плохо. Впереди трудные годы попыток добиться организации экспедиции, а короли слишком скупы и недоверчивы. Даже португальские. ----- [1] Шестьдесят четвертый год – имеется в виду 1464 г. [2] «Сипанго», или «Чипангу»,– так называли в то время Японию. Глава 21 Пере сидел на камне у самой воды. Лёгкие волны с лёгким шорохом набегали на песок и, оставляя пузырьки, отступали. Он поглядывал на восток. Это стало его привычкой за те годы, что он остался здесь один. Он прикинул в уме и решил, что со времени отъезда Лопеша прошло не менее десяти лет. А никто сюда не заявляется. Может, капитан не доплыл до родных островов и всё исчезло, чего так опасался стареющий Пере. Подбежал сын, от его последней и единственной теперь жены, Сути, как он её называл покороче. – Отец! – закричал он на местном наречии. – Тебя мама зовёт! – Энрике, я тебе запрещаю со мной говорить на этом наречии! – строго заявил Пере. – Так ты можешь говорить только с матерью и друзьями. Со мной – только на испанском. Мальчик потупился. Он был недоволен, но высказать этого не смел. Затем с хорошим произношением выпалил: – Зачем мне этот язык, если почти никто на нём не говорит? Только мои братья и сестры. – Я хочу, чтобы ты избежал рабства, мой сынок. А этого можно избежать в будущем, только зная язык испанцев. Или португальцев, но этот я сам знаю весьма посредственно. – Так где они, твои испанцы? Ты столько раз говоришь о них, а никого нет! – Энрике, они обязательно появятся. И тогда я вам не позавидую. Это не калина. Они намного страшнее и опаснее. А я не хочу лишиться вас или видеть, как вы будете умирать от непосильного труда и телесных истязаний. – А мама говорит, что ничего этого не будет. – Твоя мама ничего не знает про мой народ. А я его знаю, и поэтому боюсь за вас. – Разве можно вот так просто приспособиться к новому народу, па? – Можно, сын. Если сильно захотеть. Ты должен знать, что одежда должна соответствовать их обычаям. Тогда вас не тронут, и вы сможете остаться с ними и жить спокойно. Правда, для этого необходимы деньги. Ты о них почти ничего не знаешь, но я тебе много о них говорил. Однако у нас есть золото. – Оно лежит и никому не нужно. Что с него? – К этому я и веду, Энрикито. Сейчас у нас оно ничего не значит. А для белого человека – оно всё. Ради него будут убивать, мучить и истязать несчастный ваш народ, пока вы все не исчезнете. – Ты так непонятно всё это говоришь, что тебя трудно понять. Педро недавно мне говорил, что, если придут испанцы, то он пойдёт войной на них. Твой меч он уже несколько раз брал, и с ним занимался, разя кустарник. – Он так же глуп, как и ты, сынок. Но он знает от меня, что никому из вас не справиться с ними. Они не только лучше вооружены, но и голова у них настолько коварна и зла, что вам с ними никак не справиться. – А ты? Разве ты не сможешь с ними побороться и завоевать свободу для всех нас? Вон как ты отпугиваешь этих страшных калина. Никто на нас больше не смеет нападать. Твоя... кулеврина так сильно пугает всех. – Такого оружия у испанцев будет в сотни раз больше. К тому же у меня пороха осталась на два-три выстрела. А без пороха наша кулеврина ничего не стоит. Так что можно забыть про это оружие. Даже пуль у меня больше не осталось из свинца. Пришлось отлить из золота две пули. Мальчик с сомнением посмотрел на отца. Он был смугл, гол и мускулист. Прямые коричневые волосы подстрижены кружком, карие глаза светились задором и детским озорством. Подбежала девочка лет восьми и опять заговорила на местном наречии: – Мама сердится! Скорей иди в хижину кушать! Энрике злорадно глядел на сестру, ожидая, что отец станет её ругать. Но Пере не обратил на это внимания. Встал, положил руку на голову дочери, и не спеша побрёл к хижине. Она виднелась среди зелени шагах в полутораста. – Ты опять ругал детей за разговор? – тихо спросила Сути, не поднимая на мужа глаз. – Так надо, Сути, – недовольно ответил Пере. – Я не хочу, чтобы они стали рабами испанцев. Попробуй докажи, что вы мои родные. Я не вечен. А они могут появиться в любой день. – Ты об этом говоришь уже десять дождей. – И дальше буду так поступать. И ты не должна мне в этом мешать. Где Педро? А Селина? – Ты же знаешь, супруг мой, что у них уже своя жизнь. Педро стал мужчиной, а Селина тоже готовится вступить в брак. Им не до нас. Пере недовольно засопел. С некоторых пор он раздражался по пустякам, и Сути как могла, успокаивала его. Летом пошли свадьбы детей, и думать про испанцев он почти перестал. После появились слухи про набеги калина с юга – пришлось готовиться к отпору. Он больше не мог надеяться на свою кулеврину. Один раз она не выстрелила, а что произойдёт, коль это повторится в самый ответственный момент? – Вы никак не хотите понять, уважаемые старейшины и вожди, – говорил он на Большом Совете деревни. – Спасаться от нападения только бегством бесполезно. Надо как-то защищаться. У нас для этого строят замки, крепости, и вооружаются. Вы же предпочитаете спасаться бегством. По лесам вас ловят, с легкостью убивают, а вы так и не можете изменить своё отношение. – Так было всегда, о Буаракутара! – отвечал престарелый и уже немощный вождь. – Мы живём по заветам предков и никогда не откажемся от них. – Тогда вам придётся всю жизнь бегать от любого врага, как перепуганным куропаткам или зайцам. – Так заведено, о Буаракутара! Пере с возмущением и негодованием ушел с Совета. А про себя решил, что мириться не станет, а примется за сооружение башни, как когда-то. От неё не осталось и следа, но теперь он был намерен построить новую. Если никто ему не станет помогать, он с детьми это осилит. Два старых арбалета он постоянно старался содержать в порядке, как и кулеврину, но старость делала своё гнусное дело. – Педро, ты должен мне помочь изготовить новые арбалеты. Старые приходят в негодность, а без них мне трудно будет отбиваться от калина. Юноша согласно кивнул, но видно было, что это ему не по душе. Он самостоятельный мужчина и не нуждается ни в чьих-либо понуждениях. Но всё же перечить отцу он не мог. За месяц смастерили новые арбалеты. Но на этом дело не закончилось. Пере настоял на умении стрелять из них. Энрике с удовольствием принял это, а Педро посчитал для себя неудобным пользоваться оружием белых людей. Но и тут не смог отказать отцу. Стрел с железными наконечниками было очень мало, поэтому Пере стал использовать вулканическое стекло. Его привозили с соседнего островка, где слегка дымил вулкан, сотрясалась почва, и дыбилось море вокруг. Он подсчитал, и выходило, что ему сейчас шел уже сорок девятый или даже пятидесятый год. Но точно он не знал. А, может, и того больше. Здесь никто не заботился о счёте лет. Это никому не было нужно. Зато Пере с удовольствием наблюдал, как Энрикито с упоением метал камни, раскручивая их пращой. Это тоже отцовская затея. Никто из остальных товарищей мальчика не стал осваивать это оружие кроме, одного, чуть постарше. И сейчас Пере с улыбкой отметил про себя, что его сын из десяти бросков с расстояния в двадцать пять шагов попадал в ствол пальмы шесть раз. Это вполне сносная меткость. Сам он редко этим занимался и не хотел опозориться в соревновании с мальчиками. Башню они всё же построили, но немного в стороне от деревни. Она высилась на шестнадцать локтей на низком холмике и вызывала насмешки жителей. Педро злился, а Энрике играл с мальчишками на верхнем этаже, изображая сражение с калина. – Сути, что ты будешь делать, коль калина нагрянут сюда? – спросил Пере жену, уже лёжа на жесткой постели. – Мы всегда убегали на гору и пережидали там. – Они и туда могут добраться. – Может случиться. Там много убежищ. Мы спрячемся. А разве ты ничего об этом не знаешь? – Знаю, но считаю, что это не выход. Надо так проучить этих людоедов, чтобы им неповадно было продолжать набеги на нас. Я намерен построить укреплённое сооружение. У нас такие называются замком или крепостью. Оттуда можно будет расстреливать нападающих их амбразур. – У нас так никто не делает. Тебя никто не поддержит. Ты потеряешь уважение, мой супруг! – Меня больше беспокоит будущее моих детей, Сути. Ты разве этого не понимаешь? Белые люди обязательно сюда придут. Это просто неизбежно. И я должен побеспокоиться об их безопасности. Сути не понимала и стояла на своём. А Пере всё же приступил к постройке башни из стволов деревьев. Старый топор по-прежнему служил ему с сыновьями. Даже Селина помогала им. Эта девушка больше всех преуспела в испанском, и лучше всех понимала отца. Она даже интересовалась, как выглядят испанские женщины, и что они носят. – Мне трудно тебе объяснить это, моя Селина. Лучше я тебе попробую нарисовать на куске коры. Может, ты и поймёшь меня. Пере вооружился угольком, и на светлой внутренней стороне коры стал рисовать платья и украшения, которые носили женщины, когда он жил среди них. – Ну, как тебе? Нравится? – А для чего они так много на себя надевают всяких тканей? – У нас зимой достаточно холодно, поэтому приходится тепло одеваться. А мой дедушка жил ещё севернее, там вода становилась твёрдой, и её можно было сосать, как что-то сладкое. Или она может летать, как пух от птиц.