– Простите? – Мне нужно, чтобы вы ее сняли с меня. – Нет никакой машины. – Почему вы отказываетесь спасти мою жизнь? – Потому что совершенно очевидно, что ее не нужно спасать. – Тогда почему вы отказываетесь спасти жизни, которые очевидно нужно спасать? – Потому что меня тоже придавила машина. – Господин Карский, такой человек, как я, в разговоре с таким человеком, как вы, должен быть полностью откровенен. – Кому сейчас есть дело до откровенности? – Господин Карский. Я уделил вам время, выслушал вас, сообщил вам свое мнение. Теперь вы должны уйти. – Я понимаю, что вы мне не верите. Я сам редко себе верю. Мне не нужно, чтобы вы мне верили. – Уходите! – Мне нужно, чтобы вы действовали. – В следующий раз я не пущу вас в эту комнату. – В следующий раз? – В следующий раз, когда буду проигрывать в уме этот разговор. – Ледниковый щит мог бы протиснуться под вашу дверь. – Разве это большая толщина? – Господин Карский, почему у вас нет детей? – Мы не хотели их заводить. – Почему не хотели? – Потому, что были счастливы и без них. – По той же причине, по которой вы тоже обречены вечно проигрывать в уме этот разговор? – Судья Франкфуртер, почему у вас нет детей? – Разве это ваше дело? – Зачем так реагировать на простой вопрос? – Марион много страдала. У нее было хрупкое здоровье. Она бы этого не вынесла. – Я не могу вам поверить. – Думаете, я лгу? – Я не сказал, что вы солгали. Думаю, вы не можете признаться, даже самому себе, что детей вам помешала завести перспектива осуждения с их стороны. – Господин Карский. – Ваш ум, ваше сердце. – Да. Они устроены так, что я не могу принять то, что вы мне рассказали. Не потому, что они устроены неправильно. Потому что они выполняют свои функции. Если бы я принял то, что вы мне рассказали, я бы сошел с ума. – Вы бы стали действовать. – Я бы понял, что никаких действий не хватит. – Вы могли бы отказаться от еды и питья, умереть медленной смертью на глазах у всего мира. – Этого было бы недостаточно. – Вы могли бы собрать группу влиятельных людей, чтобы они выслушали мой доклад, убедить Конгресс начать официальное расследование климатических зверств, использовать свой голос, чтобы сделать эти не терпящие отлагательств вопросы достоянием общественности. – Этого было бы недостаточно. – После моего ухода вы могли бы выбрать на обед что-нибудь другое, не то, что обычно. – Не знаю. – Господин Карский. – Я солгал насчет толщины ледяного щита. – Я не сказал, что вы солгали. – Но я солгал. – Ну, и какая у него толщина? – Вот такая. – Как стены в этой комнате? – Как страница, на которой написаны эти слова. Не настолько большая. Эта страница и есть стена. Ее изнанка. – Не понимаю. – Не важно, насколько далекими вам кажутся ваши обязательства, не важно, какова высота или толщина ледяного щита, который отделяет вас от них, они всего лишь на другой стороне. Прямо там. Прямо здесь. – Не знаю. – Господин Карский. – Чего вы не знаете?! – Не знаю. – Мне нужно идти. – Господин Карский! – Стена тает, и меня ждет срочное дело. – Еще более срочное? – Мне нужно вернуться назад и рассказать им, что здесь случилось, и умолять их спасти вас. – Спасти меня? – Они обязаны сделать больше: умирать в большем количестве, быстрее, нелепее. Они обязаны сыграть свою роль, создать из страдания спектакль, который потребует ответной реакции. – Говорите со мной. – И какой из этого толк? Ваш ум, ваше сердце устроены так, что вы не можете принять мои слова. – Они устроены не окончательно. – Я боюсь. – Что я не изменюсь? – Я боюсь, что они не поверят в ваше неверие.