Стучал майор Отто Грюнке, с которым Ткаченко сотрудничал больше месяца, а сегодня вместе выпивал. — Что за шум у вас? — сердито спросил Грюнке, едва вошел. — Дяденька, там моя мамка, — как из-под земли вырос Олег и потянул Грюнке в спальню. Ткаченко поплелся следом. Язык у него заплетался: — Мы тут малость... поиграли... Грюнке сдернул с Анюты одеяло и цинично улыбнулся: — В Германии русских называют дикарями. Но даже дикари, когда играют в любовь, обнимают не за горло. — Так я... так она... На шее мертвой женщины уже проступил синий обруч от его тисков-пальцев. — Кто она? — Жена советского военного летчика, — Ткаченко заметно оживился. — Ей-то поделом, а вот как быть с малым? Он все видел. Я... Грюнке договорить ему не дал: — Как зовут тебя, малыш? — Олежка, — мальчик держал Грюнке за руку и так доверительно смотрел ему в глаза, что немец смягчился. — Олежка?.. Олежка?.. Как же по-немецки? Альберт! Хорошо? — Угу, — согласился Олег. Грюнке был в форме, а Олег привык видеть у себя дома военных. Грюнке ласково увел мальчугана в другую комнату. — Кого еще опасаетесь, Ткаченко? — Сестра ее днями должна зайти. Как теперь?.. — Вы пустомеля, Ткаченко! Есть, кажется, у вас такое слово? — улыбнулся немец. — Завтра я улетаю в Берлин. Заберу Альберта. Мне понравился мальчишка. Типичный ариец. Думаю, моя бездетная сестра Грета будет довольна подарком. А? Ткаченко кисло улыбнулся. Дело оборачивалось неплохо. — А как же?.. — Выкручивайтесь. И благодарите бога, что я снисходительно забираю у вас свидетеля. А теперь расскажите, как попала к вам эта женщина? Ткаченко рассказал. Рассказал о неудавшейся любви, не забыл и про двойнят. А на следующий день состоялись похороны «тифозных». Их хоронили в закрытых гробах. Только в маленьком гробике лежали доски в тряпках. Олег в это время летел в Берлин... В сентябре сорок третьего фашисты драпали из Полтавы. Грюнке страшно клял маньяка Гитлера, сравнивал Россию с могучим дубом. Своей священной обязанностью считал подготовить идейных «жучков-короедов», чтобы подточить русское дерево. В отличие от Зайцева-Крайнина, которому Грюнке дал задание поселиться в Коврове, Ткаченко получил приказ законсервироваться в Уральске. До 1949 года никто его не беспокоил. Жил скромно, работал в больнице. Посланец прибыл неожиданно. Ткаченко его не сразу узнал. А узнав, ахнул! Собственной персоной заявился сам Отто Грюнке. Он улыбнулся, чуть перекося тонкогубый рот. — Неужели не рады, Приходько? Разговоры, расспросы... Ночевать отказался. Объяснил, что приехал в Уральск проведать и узнать, не нуждается ли коллега в деньгах? Показал фотографию. — Узнаете? На Ткаченко глядел красивый мальчуган с мужественным лицом. — Да. Это Витя Козырев. — Витя?... Это же Альберт. Ну... Олег, отданный мне! — И тут же Грюнке признался: — Я думал, вы станете отказываться работать с нами. Прихватил фото — кое о чем напомнить. Но вы, господин Приходько, умница! Кстати, о каком Вите вы сейчас сказали? — вдруг спросил Грюнке. — Да это так... Показалось, — Ткаченко стал очень бледен. — Не плутуйте, Приходько! Вам удалось найти второго близнеца. Да? — Да. — Интересно. Как? ...Примерно год назад группа врачей была направлена в Уральский детдом для диспансеризации. В кабинет Ткаченко вошел мальчик. — Фамилия? — небрежно спросил врач, не поднимая глаз от стола, где лежали карточки детдомовцев. — Витя Козырев. Будто током ударило Ткаченко. Кинул на вошедшего взгляд, и сразу лицо мальчика ему напомнило Анюту. Не поверил. Хотя эшелон с эвакуированными ушел именно в сторону Уральска. — Как ты попал в детдом? Мальчуган пожал плечами: — Мать погибла под бомбежкой. Отец — на фронте... — Сам из здешних мест? — Не знаю. Наверное, нет. Несколько раз после того случая видел Ткаченко Витю Козырева, но не было уверенности, что мальчик из Полтавы. А вот сейчас... Какое поразительное сходство с Олегом. Так могут быть похожими лишь близнецы. Выслушав рассказ, Грюнке задумался. — Хорошо. Скоро к вам явится от меня человек. Добудьте и передайте ему фотографию Вити Козырева. Человек от Грюнке прибыл скоро. Передал Ткаченко изрядную сумму денег и получил нужную фотографию. А через полгода снова прибыл посланец. С деньгами привез и инструкции. Предлагалось установить наблюдение за Виктором и раз в два месяца письмом на Москву «до востребования» сообщать, чем мальчик увлекается, как идут занятия. Так за границей узнали, что Козырев отличный футболист и баскетболист, и стали натаскивать по этим видам спорта его двойника. В сентябре 1951 года Ткаченко снова встретился с Грюнке. Сидели за бутылкой коньяка. Грюнке был необычно мрачен. Изрядно подвыпив, проговорился: — Не для этого готовил Альберта. Ладно. Обсуждать не будем. Видно, будет у вас, Приходько, новое начальство. Выполняйте их волю, как мою. Слушайте задачу... План убийства Виктора Козырева и замены его Альбертом Креббом Ткаченко выслушал со страхом. Но отступать было некуда. 41 Обманутый и обворованный Мучительно тягостно укладывалось в сознании Олега Козырева все то, что произошло. Вчера, перед сном, в камеру вошел тот, в штатском, что рассказал его, Козырева, судьбу. Зашел с пожелтевшей фотографией. На ней молодая симпатичная женщина и военный летчик. Между взрослыми — двое ребят, не отличишь друг от друга. — Вот вы с Виктором, — указал чекист на мальчиков. — Это ваши отец и мать. Раннего детства Козырев не помнил. Только конец войны. Жили они с мамой Гретой на окраине Берлина. Отец с войны не вернулся. Мама говорила, что он был крупным начальником в гестапо, хотел русским людям добра, а партизаны его убили. Сразу после окончания войны вернулся в Берлин мамин брат дядя Отто Грюнке. Он не раз наведывался к ним и раньше. Дядя очень хорошо говорил по-русски и был рад, что этот язык так здорово «освоил» Альберт. Однажды, уложив Альберта спать, дядя с мамой очень долго о чем-то говорили. Утром у мамы были заплаканные глаза. — Нам придется уехать в Америку, — сказала она. — На днях там умер наш старший брат и оставил нам хорошее наследство. В Америке они поселились в Чикаго. Дядя Отто Грюнке со своей семьей жил неподалеку от них. Устроиться на хорошую работу маме не удавалось. Она часто плакала. Он как-то вытер ей ладошкой заплаканное лицо, погладил волосы и спросил: — Мама, ну почему ты все плачешь и плачешь? — Так, сынок. Папу часто вспоминаю. Но мама Грета, наверное, говорила неправду. Только сейчас это понял Козырев. Он вспомнил один разговор. Мама и дядя Отто считали, что мальчик спит, и вели разговор вполголоса. Мама была раздражена: — Зачем ты нас сюда привез? Лучше бы...