Над аэродромом свистел ветер, хлестал холодный ноябрьский дождь. Неприятно в такую погоду стоять в карауле, но что поделаешь — такова теперь была у Козырева служба. Находился в наряде и Маркин. Встретились они с Козыревым еще вечером, когда Семен, будучи дежурным по стоянке, зашел в караулку сдавать под охрану самолеты. — Чего заскучал, Сеня? — спросил Козырев. — А чему радоваться? Люди танцуют, а ты под дождем кисни. Уже стемнело, когда Козырев сдал караул. Тут же зашел в дежурку к Семену пригласить его на танцы. Но Маркина не было. На вешалке висела лишь его непросохшая плащ-накидка. Семен ушел пораньше, так как собирался в командировку. Перед танцами Козырев заглянул в бильярдную. На всех столах играли. В сумрачном помещении висел табачный дым. Маркер Никитыч сидел за своим столиком и хмуро посматривал в зал. Вскоре вошел рыжеватый подполковник с капитаном из особого отдела. Мельникова Козырев знал, подполковника видел впервые. Догадался, что это новый начальник штаба. Слышал, будто он доводится родственником Мельникову. — Давненько, капитан, не был у нас. Просьба твоя выполнена. Два новых комплекта шаров уже имеется, — поднялся маркер. — Отлично, Никитыч! Только я их что-то не вижу. — Знаешь, капитан! По правде сказать, не всем я их даю. Люд всякий бильярдную посещает. Вчерась, например, лейтенант прикомандированный играл. Ему только молотом в кузне орудовать. Кий начисто расклепал. Шар отколол. И смылся. Начальник Дома офицеров приказал новые шары только по документику давать. — И с меня документ потребуешь? — А что сделаешь? Знаю тебя хорошо, да другие что скажут? Офицеры подошли к столу, где ожидал очереди Козырев. — Выходит, вы не только баскетболом, а и бильярдом увлекаетесь? — спросил Мельников. — Немного, — машинально вытянулся перед начальством Козырев. В разговор вмешался подошедший Никитыч: — Скромничает. Не верь, капитан! Всех высаживает. Глаза у Мельникова азартно заблестели. Он любил сильных соперников. Как раз закончилась игра на крайнем столе. — Пожалуйста, товарищ подполковник! Уступаю вам очередь, — вежливо сказал Козырев. — Благодарю, лейтенант! Прихворнул я. Сыграй с капитаном. Волкову действительно нездоровилось. Он зашел сюда ради знакомства. Вчера возобновили старый разговор с Мельниковым. Выяснилось, что Волков прав. «Кто-то, где-то, что-то» неосознанно сболтнул. Этими «кто-то» оказались солдаты Яковлев и Карамышев, выезжавшие с Мельниковым на место происшествия. В суете Александр Васильевич забыл их предупредить, и о своих чекистских «подвигах» они поделились с некоторыми сослуживцами. Словом, основным виновником неудачи Мельников самокритично признал себя. Ценные улики, сапоги и покрышки, видимо, были уничтожены. Волков не упрекнул его, но заметил: — Да, Александр Васильевич, длинный язык — это лестница, по которой в дом входит несчастье. Есть такая пословица. Плохо было и другое. Вражеские агенты будут действовать осторожнее. Чуя кошку, мыши боятся вылезти из норки. А надо выманить их оттуда. И Волков решил, что Мельникову, как в былые времена, следует чаще появляться в общественных местах, меньше мотаться по объектам, будто ничего серьезного он не заподозрил. Так после длительного перерыва Александр Васильевич появился в бильярдной. Оставив Мельникова с Козыревым за игрой, Волков ушел в гостиницу, где занимал номер. Его знобило, усилилась головная боль. Никитыч был прав. В лице Козырева Александр Васильевич встретил достойного соперника. Первую партию он сравнительно легко выиграл у Мельникова. Но за бильярдным столом чекист терпел поражения редко. Отвлекся от дум, стал играть аккуратнее и... победил. Пришлось играть контровую. Эту игру Мельников выиграл увереннее. — Может быть, еще сыграем? — предложил он Козыреву. — С удовольствием, но я на танцы настроился. — Молчу. Был в вашем возрасте. Собрав шары, офицеры направились к столу Никитыча. Маркер проверил каждый шар и отдал Александру Васильевичу удостоверение личности. Вместе с Козыревым пошли к танцевальному фойе. Танцы были в разгаре. Оркестр играл «Амурские волны». Мельникову вспомнился тихий летний вечер и парк. Благоухают цветы, шуршат листвою молодые липы. Танцплощадка пестрит от женских нарядов. Как сейчас, плыли те же «Амурские волны». Семь лет они вместе с Людмилой Ивановной, а кажется, что тот первый вальс звучал для них вчера. Александр Васильевич с завистью посмотрел на Козырева. Высок. Плечи крутые, крепкие. Такие парни, должно быть, нравятся девушкам. — Вы о чем-то размечтались? — нарушил молчание Козырев. — Да так... Лирическое настроение нахлынуло. — Пойдемте потанцуем. — Нет, Козырев! Без жены неудобно. А где ваша девушка? Козырев ответить не успел: увидел Зиночку. Оркестр умолк, и она, сияющая, шла с Маркиным к ним. «Так вот он почему сюда рвался?» — подумал Александр Васильевич. Зину Мельников знал хорошо. Тихая. Застенчивая. Любит людей смелых, волевых. Ее идеал — человек подвига. Видимо, поэтому и не найдет себе подходящего хлопца. Она остановилась перед Козыревым смущенная, будто загипнотизированная. — Ой, здравствуйте, Александр Васильевич! Я и не заметила. — Куда уж репей заметить, коль рядом пион расцвел. Мельниковская шутка огнем обожгла Семена: — Кстати, не одна Б-буланова от пехоты без ума, — с издевкой сказал Маркин. — Непонятно, п-почему ты свой адрес от прежней любви скрыл? — Семен вынул из кармана сложенный вдвое конверт, расправил и протянул растерявшемуся Козыреву. В нижней части конверта Мельников машинально прочел: «...Жаровой Ирине». И сразу Маркин стал ему противен. Не любил Александр Васильевич людей, которые пакостили. Зина тоже расстроилась. С неохотой пошла танцевать с Маркиным. — Письмо действительно от вашей девушки? — спросил Мельников. — Да. Нравилась когда-то, — Козырев только сейчас запрятал конверт. — Ну, что ж, до свиданья, лейтенант! — До свиданья, товарищ капитан! Так вышло... Даже неудобно. — Ничего. В молодости все бывает. Только не запутайся. Закончился танец, и Зина быстро пошла в раздевалку. За нею спешил Семен. Что-то ей говорил. На улицу Козырев вышел следом за ними. Падали на подмороженную землю снежинки, шуршали под ногами пожухлые листья. Козырев прибавил шаг. Он слышал, как Семен пытался завязать с девушкой разговор: — Что же вам привезти из Ленинграда? — допытывался Маркин. Козырев не сдержался: — Совесть себе! Подленький ты человек! — Он чувствовал, что погорячился, но отступать было поздно. Оборвала Зина: — Прежде чем судить о нравственности других, надо заглянуть в свою душонку. — Зина... — Хватит. Поспешите, Козырев, вы еще успеете на автобус! Недолго продолжалось блаженство и для Семена. Едва Козырев поотстал, Зина резко повернула лицо к Маркину. — И вы хороши!.. Не провожайте меня. Так может сделать только, только... — круто повернулась и вдруг побежала. Маркин долго стоял на дороге. С хмурого неба сыпал крупный снег. Было обидно. Но ему нравилась Зиночка. Ох, как нравилась! Посмотрел на часы. Скоро десять. Поплелся в ресторан. Было почти одиннадцать, а Козырев не ложился. Взволновало письмо Ирины. Решал, что делать, перед глазами стояла Зина. Еще раз перечитал письмо и прошелся по комнате. Да, нужно срочно ответить. Вырвал из тетради лист бумаги. Утром он перепечатал письмо на машинке и отправил Ирине. 7 Катастрофа Едва забрезжил рассвет, капитан Шевцов был уже на ногах. Сегодня предстоял вылет на новом истребителе. Ему первому доверили этот ответственный полет. Чтобы не разбудить жену и дочь, Шевцов на носках подошел к окну и всмотрелся в редеющую темноту. На улице не то туман, не то еще не рассвело. Отошел от окна, и начал собираться. — Ни пуха ни пера, Леша! Будь осторожен, — беспокойно прошептала с постели жена. И так всякий раз, отправляя его в полеты. Шевцов поцеловал ее и вышел из комнаты. Деревья густо покрылись иглами инея. Видимость скверная. Получив «добро» на вылет у врача, Шевцов поднялся на третий этаж, где располагались синоптики.