— Минуты три, четыре. — Так... Хорошо. — Волков что-то записывал. — Выстрелов во время этой паузы из трубки не слышал? — Нет. А вот треск, шум... да! — Треск и шум ты услышал сразу или попозже? Александр Васильевич задумался. Да, вначале трубка глухо замолчала, но почти тут же на том конце провода сильно затрещало, словно там что-то ломали. Преступник ломал окно, чтоб скрыться. Но зачем Волкову все эти повторения? Это и так ясно из показаний Козырева. Выстрелы я тоже слышать не мог. Они прогремели без пяти восемь, как показал Лопахин. Правильно. Показания Козырева и Лопахина сходятся. — Да. Треск послышался почти сразу. — Не вспомнишь, когда телефонистка тебе ответила, что трубка у Яковлева не положена, треск еще слышался? — Отлично помню. Шум и треск были сравнительно недолго. Я тарабанил по рычагам, а трубка мертво молчала. — Отменно. Это как раз и надо, — резюмировал Волков. Мельников старался угадать ход его мыслей, но не мог. — Может быть, поделитесь, с чем связаны ваши вопросы? — С проверкой имеющихся данных. — Волков что-то снова записывал, высчитывал, а Мельникова так и подмывало быстрее вырваться на допрос к Маркину. Словно разгадав его мысли, Степан Герасимович прервался от своих арифметических дел: — Александр Васильевич, излагая сейчас версию убийства, ты назвал убийцей Маркина и, рассудительно проследив за ходом событий, прикинул, что для операции убийце потребовалось десять минут. Это время проверялось имитацией или?.. — Время названо примерно. — Примерно?! А говорил с таким апломбом, словно шаг за шагом за преступником с секундомером шел. — Степан Герасимович был недоволен. Посмотрел на Мельникова в упор. — Вот что, капитан Мельников, в последний раз прощаю подобные неточности. В нашем деле слово — золото! Мельников стоял навытяжку. Оправдываться было нечем. Александр Васильевич заметил, что если на первых порах знакомства с Волковым Степан Герасимович относился к нему с терпеливым пониманием: много объяснял, убеждал логикой, то теперь стал резок, рубил прямо и твердо, видимо, давал понять, что хватит — учение прошло, пора соображать самому. Виновато ответил: — Учту, товарищ подполковник! Волков посмотрел на часы. Было без пяти час. — Пока все, Александр Васильевич! В шесть вечера встречаемся здесь. Пройдемся с секундомером. Обедай... и к Маркину! Мельников ушел, а Волков прошелся по кабинету. После бессонной ночи и умственного напряжения пропал аппетит. Нехотя направился к вешалке, чтобы одеться, но вдруг торопливо возвратился к телефону. — Коменданта! — Подполковник Устимцев слушает! — Срочно переведите Маркина под следствие. О моем решении передайте капитану Мельникову! 28 Очная ставка Гауптвахта находилась недалеко от центральных ворот. Мельников шел пешком. Морозный ветер срывал с тополей рыхлые хлопья снега, забивался за воротник шинели, и Александру Васильевичу казалось, что кто-то длинными холодными пальцами рвется к спине. Он спешил. К двум часам должна была прийти для очной ставки с Маркиным Маргарита Азарова — жена инженера эскадрильи. Ее еще не было. Мельников прошел в комнату начальника гауптвахты и стал перечитывать протокол утреннего допроса. ...Маркин встретил Александра Васильевича заискивающей улыбкой. Лицо бледное, обмороженные кисти рук забинтованы. — Глупо все п-получилось. Поехал друга встретить и вот... Мельников промолчал. Подумал: «Артист. Посмотрим, как дальше ты будешь выкручиваться?» Из рассказа Маркина следовало. Три дня назад, вечером двадцать пятого декабря, Маркин вернулся с аэродрома в общежитие и увидел на тумбочке телеграмму: «Буду проездом Верхнесалтыково московским 23 часа 55 минут вагон шесть. Страшно желаю увидеться. Желудев». Слава Желудев и Семей Маркин были закадычными дружками. И вот Слава ехал почти мимо городка, где «приземлился» Семен. Маркин позвонил на автовокзал. Рейсовый автобус на Верхнесалтыково уходил в половине девятого вечера. Было около семи. Семен решил, что успеет и, как был, в технической одежде, не переодеваясь, сменив, правда, китель на штатский пиджак да сняв кокарду с шапки, побежал в столовую. Потом помчался в городок. Пока искал одного начальника, чтоб отпроситься, потом другого — ушло много времени. На автовокзале автобус показал ему хвост. Пригорюнился. Повернул идти домой, а тут тормознула перед ним «Победа». Водитель спросил, не знает ли он дорогу на Верхнесалтыково? Маркин показал, в какую сторону ушел рейсовый автобус и набрался смелости напроситься к нему в пассажиры. Почти всю дорогу ехали молча и небыстро. В машине было тепло, Маркин задремал. Сколько времени ехали — не знает. Хорошо помнит, что когда проснулся, машина стояла. Водителя рядом не было. Почему остановились, тоже не знает. То ли поломка, то ли другая причина. Помнит лишь, что владелец автомобиля открыл дверцу и что-то громко говорил. Спросонок плохо соображая, Маркин стал вылезать из машины. Едва высунул голову — последовал страшный удар. В глазах вспыхнул огонь, словно его ослепило фарами, и сразу все потемнело. Кто ударил, не знает. То ли встречная машина, то ли... Когда пришел в себя, кругом был снег, слева гора, а вверху звезды. Лежал в овраге. Как выбрался из оврага, один бог знает. Добрался до вершины, где тянулась грейдерная дорога, увидел вдали пучки света, наверное, от какой-то машины, и потерял сознание. Куда делась «Победа» и ее владелец, понятия не имеет. У Мельникова внутри все клокотало. Как красиво врет! Впрочем, времени было достаточно, чтобы байку придумать. Жестко спросил: — Где телеграмма? Маркин сконфузился: — Н-не знаю, товарищ капитан. Как будто брал ее с собой. — В ваших вещах телеграммы не было. — Тогда можно проверить на почте. Они ведь не соврут. С телеграммой мог что-то сам нашельмовать, раз о почте заговорил, подумал Мельников, но проверить надо. Снова спросил: — Номер «Победы», цвет ее можете сообщить? Маркин опять сконфузился. Виновато улыбнулся: — Не посмотрел. Как-то... Цвет не разобрал. Темно было. Мельников записывал, но ничему не верил. Врет. Все врет! — Водителя в лицо запомнили? — Как сказать? Вроде да и вроде... Н-наверное, узнаю. — Давайте без «вроде». Опишите его внешность. Маркин немного подумал. Нервно мигнул глазом. — Лицо широкое. Клином борода. Как у Гитлера, усики. Здесь особых примет, хоть отбавляй, думал Мельников, а он: «вроде»... Нажал и сразу выложил и бороду и усики. Предупредил: — Учтите, Маркин! За правдивость показаний вы несете... — Б-борода т-точно была и усики, — поспешил заверить разволновавшийся Семен. — Вот к-клинышком ли? — Дело не в мелочах, — прервал Мельников. — Что еще вы можете добавить к внешности водителя? — Тучный. Голос грубоватый. Думаю, ему лет за п-пятьдесят. У Мельникова на миг прорвалось: «Тучный... Тот, что о нем сообщил Яковлев, тоже был тучный. Неужто специально подбросил эту знакомую примету. Считайте, что тут замешан тот же тип. А борода и усы?» Но Мельников оборвал эти мысли: — Маркин, неужели вы были в таком состоянии, что не помните, как вам нанесли удар по голове? — Не помню, т-товарищ капитан! Я уснул. Вылезал из машины, можно сказать, б-бессознательно, полуспящим. И т-тут... — И все же?