Он уже снова повернулся к машине, когда мягкий голос позади него задумчиво произнес: — Я думал, дождь никогда не начнется. Чеймберс резко обернулся, но не увидел ничего, кроме повторяющегося проволочного узора. Он взглянул в сторону белого свечения прожектора, раздумывая, стоит ли окликнуть свою команду, хоть и знал, что они никак не смогли бы получить доступ со своей стороны. Передумав, он подошел к забору, схватился пальцами за сетку и прислонился лбом к холодному металлу. Когда его глаза привыкли к темноте, он различил приближающуюся к нему темную фигуру. — Мне нужно было убедиться, что вы ее найдете, — гордо сказал Коутс, останавливаясь всего в нескольких футах от преграды между ними. Его лицо было окутано тенью, как чистый холст, которым он и являлся. Он развернулся, чтобы уйти. — Вы до нее не доберетесь, знаете? — крикнул Чеймберс в пустоту. — До Элоизы. Она у нас. В безопасности… Мы знаем про лавровые листья! — в отчаянии выпалил он. Прошло несколько мгновений, прежде чем Коутс вернулся. Побежденный любопытством, он подошел прямо к забору, чтобы посмотреть Чеймберсу в глаза. Их лица находились всего в нескольких дюймах друг от друга. — Значит, мы все же были правы? — дразняще спросил Чеймберс. — Эти статуи для нее. На лице подражателя появились скорбь и сожаление. — Это все делалось для нее — когда я убивал… когда не убивал. — Коутс, похоже, погрузился в воспоминания. — У вас есть хоть малейшее представление, как тяжело отрицать свое естество? Полностью изменить себя ради кого-то другого? Вы когда-нибудь любили достаточно сильно, чтобы это сделать? Чеймберс пристыженно молчал, потому что он совсем не поменялся, нарушая обещания, чтобы преследовать серийных убийц. — Семь лет я держался, — продолжил Коутс, доверяясь Чеймберсу, как старому другу. — …Когда я ухаживал за ней, когда мы были вместе, даже после, когда я хотел одного — вернуть ее. Я так старался быть нормальным… А потом вы вернулись ко мне. Вы показали мне, как сильно я обманывался, веря, что я никогда не получу свой счастливый конец, что бы ни делал. — Он печально рассмеялся. — Знаете, мне кажется, ненадолго даже я поверил, что поменялся. Чеймберс ощутил, как пальто Коутса соприкоснулось с его пальцами. — Я не позволю вам ей навредить. — Навредить ей? — растерянно сказал Коутс. — С чего бы мне хотеть ей навредить? — Потому что вы — больной ублюдок, который винит всех, кроме себя, в своей врожденной посредственности. — Даже в тени Чеймберс видел, как на его лице отражается злость. — А, вы все же способны испытывать эмоции? — издевательски сказал он. — Я не был уверен. Коутс несколько мгновений обдумывал свой ответ. Он опустил глаза. — Как нога? — спросил он насмешливо, а затем и вовсе улыбнулся, когда Чеймберс неловко замялся. — Будьте спокойны, детектив, я бы не хотел провести ни единого дня на планете без нее. Чеймберс нахмурился — что-то в его тоне выдавало искренность этих слов. Коутс внезапно схватился за проволоку между ними, заставив волну лязга пронестись по забору вдаль, затем он вцепился в руку Чеймберса и прижался лицом к металлу. — Я бы не тронул ее так же, как не тронул бы вас, — выплюнул он, пока Чеймберс вырывался. — Ибо только живые могут страдать так, как будете вы, — выдал он и улыбнулся, прежде чем отпустить его. От команды возле прожектора послышались крики и приближающиеся шаги. Инстинктивно взглянув на них, Чеймберс обнаружил, что снова остался один. — Коутс? — отчаянно позвал он. — Роберт? — Осталось недолго, детектив, — прошипел голос из темноты за несколько секунд до того, как к ним добрались остальные. — Все уже почти кончено. Глава 29 Чеймберс задержался на пороге. Он потратил годы, вежливо разделяя причудливое разнообразие верований и обычаев Евы, но никогда не придавал им большого значения. И все же он поколебался, зная, что если во всем этом была хоть крупица правды, если все зло в мире действительно было проделками вредоносных демонов, подталкивающих неверных к аду, то сейчас они кружили, выжидая, рядом с ним. Оглянувшись через плечо, он нагнулся за пакетом риса, спрятанным позади цветочного горшка — еще одна странность карибского фольклора. Насыпав щедрую кучку на пол для одержимых джумби, которые, по поверьям, должны пересчитывать каждое зернышко до рассвета, он повозился с замком и захлопнул за собой дверь, но грязные отпечатки, следующие за ним из коридора, предполагали, что недостаточно быстро. Пытаясь сбросить ботинки, он подвернул лодыжку и неуклюже повалился на пол. Эта мелкая неприятность даже довела его до слез. Сонная Ева, вооруженная крикетной клюшкой своего мужа, выглянула из-за угла. — Бен? — спросила она, щурясь против яркого света. — Что ты… — Но она тут же замолчала, разглядев состояние своего промокшего супруга. — Бен! — охнула она, бросаясь к нему. — Что случилось? — Ничего, — ответил он, стыдливо вытирая слезы. — Я поскользнулся. Только и всего. Возвращайся в кровать. Я в порядке. — Ерунда, — сказала она, вытирая засохшее на его коже пятно грязи. — Ты ушибся? Это из-за ноги? Глаза Чеймберса наполнились злостью. Он встал на ноги, оставив дорожку из черных отпечатков на стене по дороге в ванную. Он включил душ и прямо в одежде вошел в кабину. Ева тоже зашла вслед за ним в ванную комнату. — Бен, ты меня пугаешь! — воскликнула она, глядя, как он стаскивает свою испорченную рубашку и бросает ее в ванну. — Расскажи мне, что случилось. Закрыв глаза под приятным потоком воды, он опустил голову — от потрясения, от поражения, от скорби по собственной угасающей остроте мышления. — Зачем кому-либо сваливать груду пепла посреди строительной площадки? — расстроенно сказал он. — Она мешает на пути. И это далеко от всех входов, чтобы ее вывезти. — Он горько засмеялся: — Она была выше очищенного пространства! — Несколько раз хлопнув себя по голове, он в сердцах прошептал самому себе: — Идиот! Идиот! Идиот! — Эй! — завопила Ева, хватая его за руку, пока он не успел сильнее себе навредить. — Прекрати это! О чем ты говоришь? С пустым взглядом он ей ответил: — Крылатая девушка… Он добрался до нее. Ева молча положила руку ему на грудь, прямо над сердцем. — Отрезал ей голову, — продолжил он. Со стороны казалось, что его сейчас стошнит. — И руки тоже. — О, Бен, — сочувственно прошептала она. — Он был у меня в руках, — признался он, пока вода у его ног постепенно светлела от черного к серому. — Я прикоснулся к нему. Я чувствовал его дыхание на своем лице… И не мог ничего с этим сделать. Выглядя обоснованно встревоженной, Ева доблестно попыталась сохранить спокойный тон. — В каком смысле — «ты к нему прикоснулся»? К кому? — спросила она, хотя боялась, что уже знает ответ. — К Коутсу! — с отвращением выплюнул он. — Он говорил со мной. — С тобой говорил серийный убийца? — Возясь с пуговицей на штанах, Чеймберс кивнул. — Давай я, — предложила она, но он оттолкнул ее руку. — Я сам могу это сделать! — проревел он. — И не смотри на меня так! Я могу это вынести! — Вынести что? — Все это! — закричал он, начисто отрывая пуговицу и сбрасывая свои промокшие штаны. — И даже больше!.. Все, с чем я столкнусь! Потому что вопреки тому, как считаешь ты, я не слабак! Ева выглядела одновременно обеспокоенной, обиженной и растерянной: — С чего мне считать тебя слабаком? — Как будто ты когда-либо относилась ко мне по-другому после этого, — фыркнул он, указывая на шрамы, змеящиеся вниз по его правой ноге. — Так вот к чему это все? — спросила она его, когда он швырнул истекающие водой штаны в ванну рядом с рубашкой. — Ты пытаешься что-то доказать? Поэтому ты согласился взять это дело? Поэтому ты теперь ведешь личные беседы с серийными убийцами? — Не то чтобы я его для этого искал. — И все же ты каким-то образом оказался в ситуации, когда он смог застать тебя одного. — Глядя сквозь него, она вздохнула. — Но ты прав. Я смотрела на тебя по-другому после аварии. И это правда, что возможно с меньшим уважением, чем раньше. — Хоть он всегда это подозревал, Чеймберса ранило услышать, как она произносит это вслух. — Но не потому, что я считаю тебя слабым, Бенджамин, — продолжила она. — А потому, что считаю тебя безрассудным. Потому что я думаю, ты слишком гордый. Потому как я верю, что ты не знаешь, когда нужно остановиться… и не остановился бы, даже если бы знал. — Такова работа, — сказал он. — Тогда увольняйся, — просто ответила она. — Ты помнишь последний раз, когда ты приходил домой и говорил о ней что-нибудь хорошее? — Я не могу просто все бросить! — Почему нет? — Потому… — Потому что? — Потому! — Потому что нашей спокойной жизни тебе мало, без того, чтобы рисковать своей шкурой каждый раз, когда мы не вместе? Осознав, что ему нечего ответить, он не мог посмотреть ей в глаза. — Знаешь, чего я хочу? — спросила она. — Я хочу, чтобы ты ушел с этого ужасного дела. Я хочу, чтобы ты сказал им просто назначить кого-то другого. Чтобы ты взял перерыв, пока все это не утихнет. Чтобы ты остался здесь… со мной. — Этого я сделать не могу, — виновато сказал Чеймберс.