— А, господи, нет. Нет. Там только плохие новости. — Восхитительно. Они вошли в лабораторию судмедэкспертизы, где жертвы из больницы уже лежали на металлических каталках. К ним от стены был пододвинут стол, где разместились две груды заляпанных кровью крыльев. Чеймберс с отвращением вспомнил, как Элоиза описала Роберта Коутса — что он как ребенок, отрывающий крылья у стрекозы. — Он все больше изощряется, — сказал Сайкс, раздувая щеки. — Оба были и так под наркозом, поэтому следов уколов нет. Деваха… — Одри Фэйрчайлд, — просветил его Чеймберс, раздраженный его непрофессионализмом. — Ладно, Одри Фэйрчайлд. Она — показательный случай асфиксии. Он просто отключил ее ИВЛ и… конец игры. Но мужчина… — Они подошли к другой каталке. — Его крылья прикрепили, когда он был еще жив… Без сознания, но жив. Чеймберс бросил взгляд на кучу белых перьев, где торчала длинная сломанная кость, напоминающая клинок. — Господи. — И не говорите. Крылья пробили его легкие с обеих сторон сзади, провоцируя катастрофический гемопневмоторакс. Оттуда, кстати, и следы крови на перьях. Чеймберс выглядел непонимающе. — Проще говоря, он утонул в собственной крови, — объяснил Сайкс, и эта мысль, казалось, даже встряхнула его. — Асфиксия и утопление на следующий день после пересадки легкого, — задумался Чеймберс вслух. — Полагаю, где-то в этом есть извращенный трагизм. — Он взглянул на свои часы. — Вы выглядите ужасно. Как вы держитесь? — спросил Сайкс, словно был искренне обеспокоен. Должно быть, все плохо. — Я в норме. Просто меня ждут в другом месте. Что насчет чайника? — спросил он, замечая возле наваленных перьев улики, конфискованные из больницы. — Это абсолютно гениально, — ответил Сайкс, поглядывая на невинно выглядящий прибор. — Значит, все же он именно так одурманил всех разом? — Да, однозначно, — кивнул судмедэксперт. — Но это не чайник. — Я запутался, — непонимающе сказал Чеймберс. — Когда-то это был чайник, но его изменили: поменяли провода, нагревательный элемент заменили ультразвуковой мембраной, а носик сделали тоньше, разделили его и придали другую форму для лучшего распыления. — И… — начал Чеймберс, все еще недоумевая. — Это диффузор, маскирующийся под чайник. Вскипятить панкурониум бромид не сработало бы. У вас получилась бы вода, испаряющаяся при сотне градусов, и вещество, просто оседающее на дно. Но если настроить ультразвуковую мембрану на правильную частоту, вода и вещество испарятся сухим туманом. По всей видимости, рядом был вентилятор? — Ну, наверное, — пожал плечами Чеймберс. Он в тот момент был слегка отвлечен крылатым трупом в другой комнате. — Он распространил его на несколько метров во всех направлениях, таким образом обдавая всех поблизости обездвиживающей, но несмертельной дозой… Как я уже говорил: гениально. Будучи в меньшем восторге от этого открытия, Чеймберс устало потер глаза: — Значит, теперь ему даже не нужно никого колоть, чтобы парализовать их. Просто замечательно. Как будто все карты и без того не были у него в руках. — Но потом он нахмурился, когда его озарила мысль: — Есть лекарство, да?.. Чтобы обратить действие паралитика? — Есть — смесь атропина и неостигмина. — А в «Скорых» они есть? — Может, атропин, но они бы никогда не поняли, что его нужно дать… А что? — Тогда вы не думаете, что нам стоит иметь его при себе как людям, обычно прибывающим на место преступления первыми? Сайкс неловко замялся, наконец-то понимая: — Вы не доктор. — Это не значит, что я не могу спасти чью-то жизнь, — возразил Чеймберс, — особенно если он теперь отравляет газом целые комнаты людей одним махом. — Сайкс все еще выглядел неубежденным. — Ну же, Дрю. Это может спасти кому-то жизнь, возможно даже одному из нас. — Ничего не могу обещать, — вздохнул он. — Но я посмотрю, что можно сделать. — Спасибо. — Зная, что он и так откладывал это дело до последнего, Чеймберс спросил: — Есть какие-то результаты по почве? — Мы разобрали ее на компоненты, но все еще ждем образцы. — Чеймберс взглянул на часы во второй раз. — Но я тут подумал, — продолжил Сайкс, — мы могли бы применить тот же принцип для определения места, откуда взялся этот лебедь. — Он подошел к столу с крыльями. — На перьях есть остаточные следы воды, я мог бы взять пробу, разбить ее по процентным составляющим, а затем сравнить ее с другими образцами, взятыми по городу. Не переводя дух, он поспешил к компьютеру: — Конечно, это потребует много работы. И очевидно займет много времени. Но как говорится, хорошее приходит к тем, кто умеет… — Он поднял взгляд от экрана и обнаружил, что остался один. Растерянно заглянув под каталку, он задумался, как долго он разговаривал сам с собой. — …Ждать. — Я в порядке. — И возвращение к расследованию спустя столько лет не повлекло за собой возобновление снов о той ночи? — Нет, — солгал Винтер. Сотрудница отдела кадров сделала запись в бланке. — А работа с детективом Чеймберсом… как она вам? — Нормально. — Нет напряжения? — Винтер вспомнил, как он вышел из паба в Камдене. — Нет споров? — Он представил, как они втроем кричали друг на друга под дождем на берегу канала. — …Нет накала эмоций? Он, Маршалл и Чеймберс — все в слезах. Винтер выпятил нижнюю губу и покачал головой: — Ничего такого не приходит на ум. — Ваш доктор сообщает, что вы не продлевали свой рецепт на… — она взглянула на факс, — …пароксетин довольно давно. Вы считаете, он вам больше не требуется? Он ощущал давление пузырька в кармане на ногу. — Нет. Как я и сказал, я в порядке. Истон ждал у входа в садовый центр «Торнби» дольше десяти минут, наблюдая за гипнотически мигающими рождественскими гирляндами. — Детектив Истон? — спросил усатый мужчина, вырвав его из мечтаний. — Джастин Хьюм. Я здесь менеджер. — Они пожали руки. — Мы все ужасно беспокоимся за Эвана. Я не говорю это потому, что он пропал: он на самом деле один из самых добрых, самых мягких людей, которых я встречал. Он провел Истона через дверь, ведущую в невзрачный, неровно освещенный служебный коридор. — Чем Эван здесь занимается? — В основном выполняет поручения на задворках, — сказал ему мужчина с виноватой ноткой в голосе. — Наверное, звучит ужасно, но я уверяю вас, это никак не связано с его ростом. Я имею в виду, дети его обожают, а он обожает их. Настоящий великан, с которым можно поиграть! Но у него не очень хороший английский, и Эван немного… — Он на мгновение прервался, подбирая подходящее слово, — …отсталый, — объяснил он, ничего не придумав. — И это часто встречающаяся черта при гигантизме? — спросил Истон, когда его осенило, что у нанимателей Эвана должна быть его медицинская история, способная заполнить пробелы, которые не позволило прояснить ограниченное знание английского его матерью. — У Эвана нет гигантизма. От этой шокирующей новости Истон остановился и повернулся к мужчине: — Но в нем же чертовых восемь футов и четыре дюйма роста! — В медицинском смысле слова, я имею в виду, — прояснил менеджер. — У него фактически синдром Сотоса, который, насколько я понял, подразумевает аномальный рост в детях, замедляющийся при взрослении… Обычно. В этом причина его… — Особенностей развития? — подсказал Истон, прежде чем его собеседник мог сказать еще что-нибудь провокационное. — Точно. — Он открыл дверь в тесную комнату, где на столе высилась стопка видеокассет. — Это для вас. Сегодняшние записи с камер. — Я заберу их, когда буду уходить, — сказал Истон. — У Эвана есть здесь шкафчик или какие-то личные предметы? — Конечно. Сюда. Они прошли в унылую комнату для персонала, где вся дальняя стена была покрыта хлипкими синими дверцами. Когда менеджер открыл одну, как будто наугад, штанина джинсов исчезнувшего великана соскользнула на пол. Внутри дверцы была приклеена фотография Эвана, согнувшегося вдвое, чтобы обнять мать. Истон посмотрел на менеджера, а затем на его идентично одетых подчиненных, сидящих за столом. — Он тоже носит такую униформу? — спросил он. — Да.