— Что, простите? — Я просто говорю, что я это сделал. В этом нет никакого «якобы». Я это сделал, и я признался. Конец истории. — Конечно, — улыбнулась Маршалл. Она взглянула на одну из стопок файлов перед ней. — Из вашего дела я вижу, что вы постоянно попадали в тюрьму с восемнадцатилетнего возраста, а до этого — в исправительные учреждения для несовершеннолетних. Всегда за ненасильственные преступления: воровство, кража со взломом, незаконное проникновение. — Верно. — И вы пытались покончить с собой в восемьдесят шестом? — Это был просто крик о помощи, — равнодушно ответил Джимми. — Вы спрыгнули с моста. — Но не очень высокого. — Если верить записям, вы провели в больнице почти пять месяцев. — Он просто пожал плечами, поэтому Маршалл продолжила: — Самый длинный ваш период на свободе был с января восемьдесят седьмого до октября того же года. Что изменилось? — Впервые за всю жизнь за мной кто-то приглядывал. — И что произошло? — Он не приглядывал за собой, — поведал Джимми, который выглядел раздавленным еще слишком болезненными воспоминаниями. — Но таковы улицы, — продолжил он, снова взяв себя в руки. — Так или иначе, теряешь всех. — Он взял бутылку и открыл ее, сглатывая ком в горле. — Мне жаль, — искренне сказала Маршалл, прежде чем немного отвлечься. — Я надеюсь, вы не будете против, если я скажу, что вы совсем не такой, как я ожидала. — А что вы ожидали? — О, не знаю. Напуганного, истощенного, грязного наркомана, как в отчете об аресте. Но вы абсолютно не похожи на того человека, совсем наоборот. Складывается впечатление, что вам подходит тюремная жизнь, — польстила она ему, добавив лишь чуточку флирта, но достаточно, чтобы заключенный улыбнулся. — Говорят, здесь должно быть как в чистилище, но они присматривают за нами. — Я рада это слышать, — сказала Маршалл. — Почему вы сдались? — спросила она прямо, меняя темп разговора, чтобы застать его врасплох. — Я эмммм. Чувство вины… я полагаю. — То же чувство вины, которое не проявлялось все двенадцать часов, пока Долан медленно замерзал насмерть на том постаменте? — Наверное, — ответил он, оборонительно скрещивая руки. — А, чуть не забыла, — сказала Маршалл, откладывая документы и пододвигаясь чуть ближе к нему. Она понизила голос: — Вы не могли бы кое-что для меня сделать? Ну, знаете, втихую. — Он выглядел настороженным. — Мой старый друг загремел сюда довольно давно. По очевидным причинам мне нельзя быть замеченной с ним. Поэтому я подумала, что вы могли бы передать ему. Просто что его мама и Сэмми в порядке. — Мама и Сэмми? — Ага. Вы не против? — Нет. Как его зовут? — спросил Джимми, опуская руки. — Вы, наверно, знаете его как «Роди»… Огюст Роден? Она очень внимательно наблюдала, как на его лице появилось непонимающее выражение при упоминании знаменитого французского художника. — Не знаю, — сказал Джимми. — Но я поспрашиваю. — Где вы достали паралитическое вещество? — мило улыбнулась Маршалл. — Я же говорил полиции, когда меня арестовали, что знал парня, торговавшего в парке. — А, точно. Напомните мне, это был Большой Тони или Микки Ди? — Большой Тони. — Также известный как Энтони Стюарт Бейкер, — добавила она, поднимая другую папку, — которого чисто по стечению обстоятельств арестовали всего через неделю после вас за продажу таблеток школьникам. — Она пролистала до отмеченной закладкой страницы. — Так вот, я смотрю на список всех изъятых веществ… Здесь имеется впечатляющий ассортимент наркотиков, но упоминание о панкурониум бромиде отсутствует. Странно, правда? — …Наверное, — согласился Джимми и приложил руку к животу. — Знаете что… Я что-то неважно себя чувствую. Думаю, мне нужно прилечь. — Последний вопрос. — Извините. Мне правда надо идти, — твердо произнес он и собрался встать. — Последний вопрос, — сказала Маршалл, — и я никогда больше вас не побеспокою. Клянусь. — Ну хорошо, один вопрос, — кивнул Джимми, снова садясь и скрещивая руки. — Годится. Так, Джимми, вы серьезно считаете, что я бы попросила охранника снять наручники и отослала бы его из комнаты, если бы хоть на секунду верила, что вы убили человека? — выдала Маршалл. Теперь Джимми действительно выглядел так, будто ему плохо. — Не волнуйтесь. Я не выдам ваш секрет. Я понимаю. Снаружи тяжело. И могу поспорить, если проводишь достаточно времени в аду, чистилище начинает выглядеть очень соблазнительным. — Понятия не имею, о чем вы, — неубедительно сказал он, делая еще один глоток воды, чтобы прикрыть выдающее ложь лицо. — Вы правша, — заметила Маршалл, и Джимми стал казаться растерянным. — Бутылка воды, — объяснила она. — Да?.. И? — Криминалистика сильно продвинулась за семь лет, что вы провели здесь. Наш убийца — левша, — просто сказала она, ставя все на кон. — И ведущая нога у него левая, если верить отпечаткам на пъедестале. Это связано с распределением веса и всякими умными штуками, которые меня мало интересуют. Она наугад взяла файл и зачитала: «Учитывая угол инъекции и отчетливые синяки от пальцев вокруг шеи, практически невозможно, что убийство было совершено правшой». Затем решительно захлопнула папку и бросила ее обратно на стол. — Помимо того факта, что я могу доказать вашу невиновность и разрушить эту уютную жизнь, которую вы себе здесь устроили, существует еще человек, реально сделавший это с Генри Доланом, а затем еще убивший Николетт Котиллард и ее сына, Альфонса, который был очень близким мне человеком. Этот убийца до сих пор на свободе. Одному богу известно, скольким людям он навредил за эти годы. Мы можем его остановить, но мне нужна ваша помощь. — С чем? — С правдой, конечно же, только между нами. Мне нужно знать все, случившееся той ночью: как вы заполучили иглу и шприц, испачканные кровью Долана, как вы знали о паралитике. Закрыв лицо руками, Джимми тяжело вздохнул. — Джимми, вы победили. Вы получили желаемое, избежали жизни на улицах, всего лишь убедительно солгав и ударив полицейского в лицо. Но вы больше не являетесь невиновным во всем этом… не теперь. Потому что вы знаете, что он сделал это с другими людьми. Он неуверенно посмотрел на нее: — Действительно между нами? — Между нами… и это, — сказала она, указывая на документацию, — все исчезнет. — Клянетесь? — Клянусь. Глубоко вдохнув, он кивнул: — Ладно. — Гот, второй отдел. Повторяю: гот, второй отдел. Хочет поговорить с охраной. Только частично успев смыть грязь с лица в туалете, Винтер взял рацию: — Иду. Как был, в порванной и грязной униформе, он направился обратно в торговый зал, где в конце прохода его ждала черноволосая и одетая в кожу молодая женщина, будто вышедшая из фильма ужасов. — Здравствуйте! — вежливо поприветствовал ее Винтер, замечая, как она осуждающе оглядела его неряшливый внешний вид. — Да, извините. Напряженный день. Мне пришлось гнаться за вором… дважды. — Ее, похоже, это не заинтересовало. — Люди были в восторге, — заверил он ее, продолжая болтать. — Сказали, что я очень смелый. Один человек даже похлопал! — Этим человеком случайно были не вы? — Что я могу сказать? Я собой гордился… Вы хотели со мной поговорить? Менеджер Дэн высунул свою неприятную голову из-за банок с печеными бобами: — Dos minutos, затем обратно к двери! Винтер махнул ему в ответ. — Наверное, произошла ошибка, — сказала ему Маршалл. — Я ищу констебля полиции Адама Винтера. — Чтобы… заколдовать его? — спросил он, мгновенно пожалев о том, что подначил пугающую девушку, когда она взглянула на него своими темными глазами. — Детектив-констебль Джордан Маршалл, — провозгласила она, показывая ему свое удостоверение, ловко закрыв пальцем слово «стажер». — Ну, в таком случае я он… я… то есть я Адам Винтер.