Он не особо надеялся услышать ответ. Марфа улыбнулась. – Странно, что ты понял, – сказала она. – Витька и то не понял. А ведь он умнее тебя. – Она вздохнула. – Рубль он мой взял. – Какой рубль? – переспросил собеседник, не понимая. – Серебряный рубль, царский. Единственное, что у меня осталось от отца. – А кто твой отец? – Он был здесь управляющим. Ты, наверное, слышал о нем. – Витольд Чернецкий? Тот, кто воевал на стороне белых? – Он не всю жизнь воевал, – сказала Марфа, насупившись. – Ему вообще на войну было нельзя. Он не был создан для этого, ему бы жить да радоваться, как он в прежнее время жил. Женщины его любили… – И твоя мать, значит, тоже? – Конечно. Она горничной была в усадьбе, ну и… Они не были венчаны, он вообще ни на ком жениться не хотел. Даже на Лидии не хотел, а уж Федор Иваныч ей обещал дать хорошее приданое. Но мой отец сказал «нет». А уж если он говорил «нет», его нельзя было переубедить. Такой он был человек. – Он знал, что ты его дочь? – Знал, конечно. Моя мать ничего от него не скрывала. Другим-то она, положим, и не говорила ничего. Незачем людям лишнее знать, от этого хлопоты одни. Вот я с тобой сейчас говорю, а это тоже, наверное, лишнее. – Ты мне ничего нового не скажешь, – возразил Опалин, припомнив кое-как свои скудные сведения о том, как следует разговорить свидетеля. – Раненый белый, который прятался в потайной комнате, твой отец был? – А ты все-таки умнее Витьки, – задумчиво сказала Марфа. – Чудеса! Ему бы это в голову не пришло. Да, отца ранили тяжело, он кровью истекал. Я спрятала его в потайной комнате, я все знала в доме – он сам мне показал как-то. Он там сидел во время сеансов, когда Федор Иваныч был за границей, и надо было его замещать, нажимать на рычаги… Опалин молчал. – И тут ворвалась эта комиссарша. Она кричала так, что я за стеной все слышала, до последнего слова… Она знала, что в доме кто-то прячется, и грозила все обыскать. Мне было страшно, как никогда в жизни… Отец стонал – ему было совсем плохо. Я боялась, что его услышат, и стала нажимать на рычаги. Подумала – мебель начнет прыгать или летать, они испугаются и убегут. Так ведь уже было раньше… Но магнит привел в действие обломок старинного лезвия, которое осталось на стене. Одно из всей коллекции, потому что остальное растаскали – там красивое оружие было, а это просто обломок… – И комиссарша Стрелкова умерла, – сказал Опалин. – Я не хотела ее убивать… даже ее. Но она умерла, да. А на следующий день умер мой отец. Я похоронила его на кладбище, рядом с матерью. А после похорон обнаружила, что серебряный рубль, который он мне когда-то подарил, пропал. Я решила, что он упал в могилу… – Что, кроме этого рубля, он тебе больше ничего не дарил? – не удержался Опалин. – Дарил. Материю на платье, еще что-то. – Марфа вздохнула. – Слушай, от того, что он не жил с нами, он не перестал быть моим отцом. Ясно тебе? И я не дала бы его в обиду. Я бы его выходила, но он был ранен очень тяжело… Иван посмотрел на нее, вспомнил, что ей было тогда всего 14 лет и что мать, судя по ее словам, она к тому моменту уже потеряла, и ему расхотелось в чем-то ее упрекать. – Да, я осталась одна, – словно отвечая на его мысли, проговорила Марфа. – Отец Даниил не дал пропасть, я у него служила, убирала, за огородом следила, готовила… Потом Витьку сюда прислали, я замуж за него вышла. А потом пошли толки, что в усадьбе… словом, ты уже знаешь. И Берзин – я иду по дороге, и тут мимо он едет, в автомобиле! Я сразу же поняла, кто это… – И ты решила его убить? – Что ты! – ужаснулась Марфа. – Все совсем не так было… Я пришла к Лидии, хотела насчет огурцов потолковать… Ну, что отдам ей просто так, потому что Витя терпеть их не может. Гляжу – дверь кабинета приоткрыта… и Берзин ходит, монету какую-то подбрасывает… Увидел меня, уронил монету, она ко мне подкатилась, я ее подобрала… Рубль царский, серебряный. А Берзин ко мне – шасть! И из руки у меня рубль выхватил… Не трожь, говорит, это рубль белого, который в тайнике издох… И смеется. И тут я… не знаю, что со мной стало… – Ты просто проткнула его насквозь, – сказал Опалин. – Где рапира-то лежала? – На стуле возле двери. Потом я подобрала рубль и убежала, в саду провалилась ногой в какую-то дыру, но добралась до дома. Только потом у меня нога начала болеть… И зачем Лидия кротов на огороде разводит? Нельзя же так… У нее был удрученный вид, и Иван уже был достаточно опытен, чтобы понять – она не о кроте жалеет, а о том, что собеседник застал ее врасплох и выудил у нее признание. И что теперь? Передать ее следователю? Убила красную комиссаршу, убила служащего ГПУ. Это же расстрел, без вариантов. Оправдывал ли он ее? Нет, он ее не оправдывал, но он понимал, что дом, переделанный ловкими и сметливыми людьми с целями чисто меркантильными, далеко отошел от своего первоначального назначения и отбросил на судьбы многих людей зловещую тень, и одной из таких заложниц тени стала Марфа. – Дай мне билет до Москвы, – попросил Опалин. Она вроде как удивилась. Потом спросила: – Может, огурчики с собой возьмешь? У меня их много… – Отравленные? – не удержавшись, поинтересовался Иван. – Да господь с тобой! – искренне огорчилась Марфа. Но огурцы он не взял. Паровоз медленно выползал из-за поворота, и, стоя на платформе, Опалин в последний раз подумал о том, кому досталось золото Вережниковых. Добрался ли до них сметливый сторож, или они до сих пор лежат где-то, дожидаясь удачливого кладоискателя, который… И тут его осенило. Металлический стол, спрятанный в деревянном… «Сервиза больше нет», – сказал старый слуга. А что, если сервиза нет, потому что его банально переплавили? И он до сих пор стоит где-то в усадьбе, не привлекая внимания, потому что это… к примеру, кровать, на которой Опалин спал. Сверху – слой железа, а внутри – золото. Точь-в-точь как со столом. «Нет, этого не может быть! – одернул он себя. И сразу же вслед за тем подумал: – А почему не может-то?» На мгновение его потянуло вернуться в Дроздово, проверить, так ли это и действительно ли простая с виду кровать стоит целое состояние. Но у Опалина болела нога, и кроме того, ни за какие коврижки он не хотел бы увидеть проклятую усадьбу еще раз. Решительно тряхнув головой, он поднялся в вагон и выбросил из головы все мысли о переплавленном золотом сервизе и о том, где он может сейчас находиться. Свист, шипенье пара, перрон потек мимо окон, потом лес, потом поле, и опять лес. На мгновение ему показалось, что он видит деревеньку, но он знал, что она стоит довольно далеко от железной дороги, и единственным, что он мог разглядеть из окна, были маковки деревенской церкви вдалеке. В вагоне Опалин нашел группу красноармейцев, один из которых вез с собой гармонику, подсел к ним, и все вместе они распевали песни, пока поезд среди полей и лесов бежал к Москве. * * * notes Сноски 1 Ему лет 17, наверное, но иногда он меня пугает (франц.) 2 Он не знает Шерлока Холмса, не знает, что такое ананасы. Я начинаю жалеть, что тут нет его сволочного коллеги. Даже он был лучше этого… (франц.) 3 Давайте говорить по-русски (франц.) 4 Я не хочу, чтобы он нас понял. А впрочем, как пожелаете, сударыня (франц.) 5