Часть 22 из 27 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Тут дело не в прощении, а непонимании. Твоя реакция… я знаю, под каким моральным давлением ты находишься. Сразу знал. Осталось четыре дня до конца нашего договора. Неужели ты думаешь, что я бы не выдержал без другой женщины еще четыре дня?
— А я вообще ничего не думаю, Максим Алек… господин. Мне не положено. Сказала я это без вчерашней истерики, спокойно и обдуманно. Но он нахмурился:
— Кажется, получится сложнее, чем я предполагал. Давай перенесем этот разговор на вечер. Некоторые вещи надо обсудить, чтобы они не беспокоили.
А зачем обсуждать, если осталось четыре дня? Но я только кивнула:
— Как скажете.
— Ты проект приготовила? — он неожиданно улыбнулся.
— Да. Но до сих пор думаю, что не выйду с презентацией. Не мое это.
— В рабочих вопросах заставлять не буду. Если ты сама себе ничего не хочешь доказать, то я бессилен.
А прозвучало иначе: докажи мне, что ты способна! Или я просто этот подтекст придумала? Но отказ на самом деле выглядел слабостью, поэтому захотелось проверить себя: смогу ли оставаться спокойной, когда он будет сравнивать мое предложение с другими; выдержу ли пересуды за спиной — мол, смотрите, любовница начальника голову подняла; способна ли я вообще справиться с волнением или всю жизнь так и просижу подальше от стрессов? Наверное, я просто устала переживать, потому что вдруг четко поняла — смогу. А когда мне придется искать новое место работы, то уверенность в себе точно не повредит.
Катя ошиблась — мой проект не победил. Я волновалась только в самом начале, даже пару раз сбилась, но потом разговорилась, объясняя идею и показывая разные варианты представления на экране. Все выступление заняло не больше пяти минут, и слушали внимательно. Даже Аня, которая иногда бывала хамоватой, в конце попросила еще раз показать предпоследний слайд. Однако Максим Александрович сказал:
— По исполнению почти идеально, хоть на телевидение запускай. Но сама идея — нет. Что-то подобное не придумывал только ленивый. Для баннера очень удачный цветоряд — вот это можно где-нибудь использовать.
Я не расстроилась, потому что до моего он отверг и все предыдущие предложения, а потом взял у Никиты его наброски и ушел в кабинет. В общем, вышло, как все и ожидали — проект скромняги Никиты оказался самым впечатляющим. Его разбавят моей фишкой с цветами, возьмут чуть скорректированный слоган Кати, и на основании полученной концепции Максим Александрович сам сделает анимированный постер для веб-сайтов. От этого результата уже можно будет плясать дальше, как он сам выразился.
Я была собой довольна. Есть некоторые пороги, которые обязательно надо перешагнуть. И сегодня я преодолела один из таких, пусть без фанфар и фейерверков. Предстоящий разговор немного тревожил, но не так, чтобы испортить настроение. Осталось четыре дня. Всего четыре.
Как не было утреннего минета, так ничего не произошло и до ужина — это настораживало. В самом деле он хочет сначала поговорить о чем-то важном?
Начало ужина протекало в молчании. И к лучшему — я была голодна. Но потом он все же сказал — и совсем не то, что я могла бы предположить:
— Не хочешь сходить в клуб? Тот самый. Насильно не потащу — мне там слезы и заламывания рук на глазах у зрителей не нужны, поэтому спрашиваю мнения.
— Тогда не пойду. Что мне там делать? — я действительно была удивлена.
— Возможно, просто из интереса.
Мне было немного любопытно — как и что там происходит, но эта идея возникла слишком внезапно, я об этом раньше и не думала. Я чувствовала, что сейчас свободна говорить откровенно, он именно поэтому и спрашивает. Поэтому улыбнулась — лучше продолжать в дружеском тоне:
— И ошейник наденете? Не-е, я пас.
— Можно обойтись, — он улыбнулся в ответ. — Только от меня не отходи, чтобы другие не ошиблись. Они могут посчитать, что ты кого-то ищешь. Или тебя интересуют такие предложения?
Ну да, очень смешно! Всю жизнь мечтала, чтобы мною заинтересовался бородатый байкер, обтянутый в кожу и с плетью в руке. Или как там у них это происходит? Все- таки немного интересно…
— Я знаю, что вы делаете, господин. Потому и отказываюсь. Вы хотите, чтобы я стала ближе к Теме, чтобы посмотрела на других — тех, кто счастлив в таких отношениях. Это должно изменить само восприятие. Нельзя всерьез ненавидеть что-то, если начинаешь это понимать — даже если применительно к другим, а не к себе.
Теперь он поставил локти на стол, сложил пальцы в замок, но не мог спрятать широкой улыбки.
— И зачем мне это надо — менять твое восприятие?
— Могу только предполагать. Например, хотите после нашей сделки предложить мне… продолжить. Только уже с моим согласием. И чтобы подготовить меня к этому согласию, я должна быть в курсе деталей и не такой предвзятой.
Настроение почему-то портилось. На этот раз он не затыкал мне рот, внимательно вслушивался в каждое слово, но настроение почему-то неумолимо портилось.
— Допустим. Так я правильно все рассчитал?
— Нет. Потому что я не хочу быть в курсе, понимаете? Не хочу! Такие отношения не по мне, я даже к мысли этой привыкать не собираюсь.
— А откуда такая уверенность, что это не для тебя?
Кажется, у него настроение тоже пропадало. Голос мой теперь звучал чуть резче, но увереннее:
— Потому что не может один человек принадлежать другому! Не может подчиняться и при этом испытывать удовольствие! Это… извращение.
Я все-таки произнесла это слово вслух. Но сейчас почему-то не боялась его реакции — ведь он продолжал слушать.
— То есть ты никакого удовольствия от подчинения не получаешь? Лена, я правильно понял?
Он впервые назвал меня так! И оттого в груди больно сжалось. Не офисным «Елена», не покровительственным «моя девочка»… Этот разговор на самом деле принципиально отличался от всех предыдущих.
— Вы сейчас специально подменяете понятия! Я получала удовольствие — даже спорить не стану, но не от боли или унижения, а от механической стимуляции! Вы ведь сами говорили, что при правильном подходе оргазм — вообще не вопрос!
— Не кричи, — сам при этом тона не повысил. — А мне кажется, что ты сама себя обманываешь. Тебя одними приказами разогнать можно, без всякой стимуляции. А от прямого давления у тебя крышу сносит. Я лишь в самом начале думал, что ошибся — никакой ты не сабмиссив. Но очень скоро понял: ошибки нет. Только перед принятием себя такой стоит бетонная стена.
Я рот открыла, но с ответом не нашлась. В чем-то, в какой-то самой ничтожной мелочи, он был прав, но не во всем! Тем временем, поймав меня на растерянности, Максим Александрович добивал:
— Я совершенно уверен, что в тебе это есть. Вот понимаешь, на сто процентов уверен. Потому что не каждая на твоем месте так быстро начала бы получать удовольствие. А ты получала. Даже когда я был очень груб с тобой. Ты из-за страха или смущения этого не замечала или не хотела замечать. Но давай, Лен, начистоту — сейчас ты не выглядишь жертвой сексуального насилия. И не чувствуешь себя ею.
Я заставила себя мыслить и говорить спокойнее:
— Ладно. Предположим, что так и есть. Что-то во мне реагирует на грубость. Но вы своими действиями только загнали это еще глубже. Вы сразу могли поступать иначе!
Он откинулся на спинку, даже взгляд был напряженным, но не голос:
— Мог бы. И знаешь, как развивались бы события в этом случае? Ты, слишком зажатая, слишком закомплексованная, не была готова вообще ни к чему. Если бы я каждый раз учитывал твое мнение, то в первую неделю мы бы целовались, во вторую — перешли к легкому петтингу, в последний день ты — так уж и быть — позволила бы мне тебя трахнуть в миссионерской позе. Нет, тебя надо было выбивать сразу из зоны комфорта. И знаешь, ты очень быстро приспособилась.
— То есть вы все делали правильно? Вообще никаких сомнений в этом?! Вы были жестоки! В самом начале! А приспособилась я именно потому, что после самого начала все уже не казалось таким страшным!
— Был. Потому что не относился к тебе, как к возможной нижней. Но почти сразу понял, что это реально.
Я качала головой:
— Вы одного никак не хотите понять. Эти роли, эта зависимость одного человека от другого — она нечестная!
— Роли разные. Связь одна. И она всегда двусторонняя. Я зависим от твоих реакций не меньше, чем ты от моих приказов. А в каком-то смысле даже больше.
Да у него на все есть готовый ответ! Я злилась все сильнее — одновременно с заканчивающимися аргументами. Остался только один. Я вывалила его, как козырь:
— Я была в безвыходной ситуации. Да, вы меня купили… или не так — я вам продалась. Поэтому никаких претензий не имею — это честная сделка, и обо всем вы предупредили заранее. Но чтобы продолжать… да как вам вообще такое в голову пришло?
Он встал, и только в резкости его движения я ощутила настоящую сдерживаемую ярость. Ушел и вернулся через минуту. Бросил лист с печатями на стол.
— Безвыходная ситуация? Серьезно? Три комнаты, семьдесят два квадрата! Знаешь, что могут сделать родители, чтобы спасти сына? Гораздо больше, чем просто разменять жилье! Намного, намного больше! А если у них нет квартиры в семьдесят два квадрата, то они бегут в полицию или собираются всей семьей и уматывают в другой город! В самую последнюю очередь в таких ситуациях люди пойдут делать то, что им отчаянно претит! Ты просто нашла себе моральную гавань
— ведь когда заставляют, то ты, вроде как, и не при чем. Только не говори, что все это не приходило тебе в голову — я никогда не считал тебя дурой.
Я тоже встала — просто не выдержала. Руки дрожали от бессилия. Но он не прав, не прав, не прав! И кажется, Максим Александрович дошел до той стадии, когда уже жалеть меня не мог:
— Говоришь, что я перегибал палку? Правда? Делал то, что ты вынести не могла? Да вот картинку твоего идеального представления о себе портит один маленький момент — ты ни разу не пыталась уйти. Ты вообще хоть раз всерьез подумала о том, чтобы уйти? Или такая мысль сильно бы помешала оставаться жертвой только по принуждению, без всякого собственного желания? Ведь намного проще вообразить, что я тебя наручниками к батарее приковал, правда? Намного проще убедить себя, что других вариантов не было! Да, я получаю удовольствие от власти над тобой. Говоришь — извращение? Но я хотя бы с самим собой честен. А ты?
Я рухнула обратно на стул. Бесконечная, тяжелая, невыносимо тяжелая усталость. Мне нужно поспать, а потом подумать. И только после этого, на свежую голову я точно смогу ему ответить… если он снова захочет меня слушать.
— Все, хватит, осталось последнее, — услышав его теперь более тихий голос, я с удивлением подняла взгляд. — Иди сюда.
Накажет? Просто трахнет? Все-таки пристегнет наручниками к батарее? Ведь еще вчера предупреждал о тоне, так что ничего непредсказуемого. Я встала и подошла.
— Платье снять, господин?
— Да.
Как только осталась обнаженной, он взял меня за плечи и посмотрел в глаза:
— Слушай очень внимательно. Сейчас ты можешь остановить меня в любой момент. Просто скажешь — и я больше сегодня к тебе не прикоснусь. Ясно?
— Да… господин.
По таким правилам я на многое соглашусь. Кажется, я даже поняла, чего он хочет: для закрепления эффекта от своих слов он собирается быть со мной нежным — показать лишний раз, насколько я сама к нему тянусь. Но уже через минуту поняла, что этот секс нежным и не планировался. Даже в поцелуе была одна только злость, но настолько безумная, страстная, что я реагировала. Даже слабые укусы возбуждали тем, что не контролировались. Не отрываясь от моих губ, он опустил меня на пол, сжал грудь — ощутимо больно.
Прервал поцелуй, вызвав недовольный стон, раздвинул мои колени и ввел два пальца во влагалище, при этом не отрывая взгляда от моего лица. Начал ими двигать, грубо, на грани с болью — это не ласка, это как печать собственника: «Давай, попробуй притвориться, что тебе это не нравится». И я не стала притворяться. Выдохнула судорожно и откинулась на спину. Через несколько движений внутри стало влажно.
Как только он почувствовал мое возбуждение, вытащил пальцы и распорядился:
— Расстегни мне штаны. Возьми член в рот. Соси, пока не остановлю. Будешь плохо стараться, я буду вбиваться сам. И на этот раз не сдерживаясь. Хочешь?
Это как будто была игра, которую можно остановить… Но она не воспринималась игрой: путала мысли, сбивала с толку… возбуждала. Остановить можно и чуть позже. Я приподнялась на локтях, села на колени, быстро расстегнула пуговицу и молнию, вытащила член и принялась вылизывать его, пока он не возбудился до предела. В рот взяла уже каменным.
— На меня смотри!
Подняла глаза вверх. Во взгляде тоже нет нежности — только темное, разрастающееся возбуждение. И снова — эта парадоксальная реакция на его страсть, которая бьется сначала отголоском в груди, а потом растекается по всему телу, чтобы позже сконцентироваться в одной точке. Казалось, он слишком быстро приближается к грани, но Максим вдруг отстранился. Потом взял ладонями за лицо, удерживая:
book-ads2