Она взвизгивает, и я начинаю хохотать. — Чейз, ты сегодня определенно испытываешь судьбу! Я озорно улыбаюсь. — Знаю, границы и прочая фигня. Ну что сказать? Мне нравится испытывать пределы своих возможностей. Она проходит мимо, задевая меня плечом, и без всяких усилий нажимает пару кнопок на пульте. Вскоре мы оба стоим перед телевизором и смотрим новости. — Господи, Тори. Это так ты развлекаешься? — ворчу я и отнимаю пульт, сразу начиная переключать каналы. Я останавливаюсь на новой версии фильма "Ужас Амитивилля". — Будем смотреть это. Иди, принеси пару одеял. Я не собираюсь обниматься на этой белой коже. Повернувшись, чтобы взглянуть на Тори, я вижу, что она хмурится. — Я не развлекаюсь. Особенно в будний день, когда уже три часа как должна спать. Ты властный и несносный, знаешь об этом? — Тебе это нравится. Это ты любительница, чтобы тобой командовали, а не я. Я лишь стараюсь угодить даме. — отвечаю ей. — Правда, Чейз. Мне утром на работу. — Переживешь. Всего один вечер. — Она не двигается с места, поэтому я шлепаю ее по заднице. — Займись делом, женщина. Фыркнув, словно котенок, она топает прочь. Пока Тори достает одеяла, я осматриваю ее квартиру. Сдержанная. Неприветливая. Неуютная. Нахмурившись, я направляюсь на кухню. Кухонная утварь из нержавеющей стали начищена до блеска. Столешницы из белого мрамора добавляют стерильность в общую атмосферу. На ее кухне нет ни пятнышка грязи, ни единой грязной тарелки. Ей не помешало бы выпить — что-нибудь, что согреет ее и растопит лед в ее венах. Будучи любопытным от природы, я открываю несколько шкафчиков, чтобы посмотреть, не прячет ли она спиртное где-нибудь. Я ничего не нахожу, кроме залежей M&Ms с арахисом. Выходит, она не против добавить немного ярких красок в свою жизнь. Схватив упаковку конфет, я возвращаюсь в гостиную и вижу, как она деловито расправляет одеяло среди диванных подушек. Она переоделась в самую повседневную одежду, которую я когда-либо видел на ней. Наряд, от которого мой член сразу же оживает. Я скольжу взглядом по ее едва прикрытому телу и подавляю желание бросить ее на диван и сорвать оставшуюся одежду. Я вполне серьезен. Какого черта, она дразнит меня, натянув лишь облегающие пижамные штаны персикового цвета и белый топик? Ее светлые волосы длиною до плеч распущены и делают ее похожей на ангела, которого, я знаю, она прячет глубоко внутри. — Я передумал насчет ночевки. Твой дом намного лучше, — говорю я, намеренно растягивая слова, пока беззастенчиво рассматриваю ее тело. Ее щеки покрываются румянцем, и она качает головой. — Ты не будешь здесь ночевать, Чейз. — Посмотрим, — самодовольно отвечаю я и бросаю ей упаковку конфет. — Я принес десерт. Она улыбается и раскрывает ее, пока я снимаю обувь. Если она собирается устроиться поудобнее, тогда и я тоже. Стянув с себя футболку, я практически смеюсь в голос, когда вижу, как она глазеет на мою обнаженную грудь. — Чт-чт-что ты делаешь? — заикается Тори, пожирая мое тело глазами. Ее взгляд задерживается на ангеле, вытатуированном над моим сердцем, но я не даю ей времени задать этот вопрос. — Я так сплю. Обнаженным по пояс. Тебе тоже стоит попробовать, — заигрываю я. У нее глаза на лоб лезут, и она отводит от меня свой взгляд. — Ты не будешь тут спать, и я не собираюсь раздеваться. Я смеюсь, плюхаясь на диван, и вытягиваюсь на нем. — Пока, детка. Она носится по квартире, выключая свет и освобождаясь от части своего раздражения. Успокоившись, она возвращается обратно. Тори садится на противоположный от меня край дивана — можно подумать, так всё и будет — и засовывает конфету в рот. Закатив глаза, я обхватываю ее за талию и тяну, чтобы она легла рядом со мной. Я ожидаю ее сопротивления, но она позволяет мне притянуть ее к себе и вытягивается рядом, спиной ко мне. Я мог бы привыкнуть к тому, что эта женщина прижимается ко мне каждый вечер. Эта мысль согревает меня. Но, пока идет фильм, и мы жуем конфеты, мои мысли мрачнеют. Депрессия, которую я постоянно отталкиваю, начинает проникать своими щупальцами и заражать мой разум. Мысли роятся в моей голове, как назойливые мухи, и я отгоняю их, стараясь оставаться в настоящем с Тори. Но вместо этого, воспоминания, которые я бы предпочел забыть, поглощают меня. — Мама, я ненавижу себя. Моя мать с длинными, вьющимися, седыми волосами, хмурится и поднимается со стула в неприветливой, стерильной больничной палате. Они перевели меня в психушку. Видимо, мне необходима "помощь". — Сын, — резким тоном говорит она, приближаясь к моей кровати. — Это не так. Мои глаза наполняются слезами горечи, и я тяну за удерживающие ремни на моих запястьях. Конечно же, их нельзя снять. По-видимому, причинение себе вреда здесь не приветствуется. — Я действительно ненавижу себя. Я должен умереть. Она сглатывает и пробегает пальцами по моему лбу, откидывая волосы с глаз. Пульсирующая боль в голове оглушает и не проходит. Еще одна причина, почему я схожу с ума. — Чейз, опухоль мозга не позволяет тебе ясно мыслить. — Подтверждает она мои мысли. — Ты заслуживаешь того, чтобы быть здесь. Со своей семьей. Я издаю хриплый смешок. — Если бы я мог просто вернуться. Сегодня она была бы здесь. Я бы не раздумывая отдал за нее свою жизнь. Мне тяжело дышать, сердце сжимается, словно в тисках, и я, бл*дь, хочу взорваться. — Ты сам чуть не погиб, сынок. Перестань винить себя. Не обращая внимание на ее слова, я смотрю в окно. Внизу, во дворе, мужчина несет ребенка по тропинке, усаженной нарциссами. Мое сердце разрывается. Мы с Эшли собирались пожениться. Завести детей. Белый заборчик, собаки и остальное дерьмо. Но теперь она умерла. В глубине души я понимаю, что не заслуживал ее. Не теперь. Не после всего, что произошло. — Чейз? Нежный голос вырывает меня из прошлого, и я резко открываю глаза и вижу, что Тори с беспокойством смотрит на меня. — Извини, — бубню я, — Должно быть, я заснул. Она прищуривается и протягивает руку, чтобы откинуть волосы с моего лица. — Я — юрист. Я чую вранье за версту. Что случилось? Я снова закрываю глаза и выдыхаю, надеясь выпустить затянувшуюся ненависть к себе, которая портит мне настроение. — Все в порядке, детка. Она оставляет на моих губах легкий поцелуй и нежно проводит пальцем по шраму вдоль линии роста волос. — Откуда у тебя эта гадость? Я открываю глаза и хмурюсь. Она рассматривает меня, внимательно, оценивающе, заботливо, обеспокоенно. Оставив ее вопрос без ответа, я переворачиваю Тори на спину и целую ее. Наши губы встречаются, и электричество, которое все время то исчезает, то появляется между нами, оживает с новой силой. Я хочу потеряться в ней. Забыть о своем прошлом. Наслаждаться настоящим. Молиться о будущем. Я просовываю ногу между ее колен, невольно касаясь ее киски грубой тканью своих джинсов, она хнычет, вызывая у меня стон. Эта женщина похожа на оголенный провод — каждый раз, когда я прикасаюсь к ней, она словно тает в моих руках, издавая невероятные звуки, после того как ее поглощают волны удовольствия. Буквально вчера вечером я пообещал себе не торопиться. Дать ей время. Чтобы то, что между нами происходит переросло в настоящие отношения. А сейчас? Я похож на озабоченного подростка, голова которого заполнена мрачными мыслями, и он сделает что угодно, чтобы отвлечься от вездесущей тьмы. Скользнув рукой по ее груди, я провожу пальцем по напряженному соску и захватываю зубами ее нижнюю губу. Она извивается и стонет, что еще сильнее возбуждает меня. — Господи, женщина, — стону я, мой возбужденный член прижимается к ее бедру. — Я не могу насытиться тобой. — Чейз, — тихо произносит она, когда я пробегаюсь пальцами по ее животу вниз к той части, которая должна отзываться на каждое мое прикосновение. — Мы должны остановиться и поговорить... Она резко замолкает, когда я просовываю пальцы под резинку ее штанов и провожу ими по шелковым трусикам. Она вскрикивает и откидывает голову назад, толкаясь грудью мне в лицо. Я поглаживаю ее клитор через трусики и покусываю зубами ее грудь. — Чейз… — выкрикивает она, ее тело напрягается с каждой лаской, которую я дарю ее пульсирующему клитору. — Давай, детка, кончи! — нежно произношу я напротив ее соска, скрытого под тонким материалом топика, продолжая ласкать ее киску. Она распадается на части, и я с нетерпением жду тот день, когда окажусь глубоко в ней, пока она кончает. Я опьянен этой женщиной. Ее присутствие — это бальзам для зияющей дыры в моем сердце. Свет, отгоняющий тьму, в которую я погружаюсь из-за ненависти к себе. Она нужна мне. — Чейз, — тихо говорит она. — Ты не должен был это делать. Она не испытывает такой сильной вины, что опять безумно кончила от моего прикосновения, как прошлым вечером. На этот раз, она расслабляется и снова хмурится, изучая меня.