Еще тут разворачивался трамвай, идущий по историческому центру. Англичанин сделал вид, что рассматривает архитектуру — хотя и рассматривать тут особо нечего было, а через несколько минут его окликнули: — Ахмади! Дружище, ты ли это?! «Ахмади» был его оперативный позывной в Омане. Они обнялись, поцеловались по-турецки — то есть просто соприкоснулись щеками. Встречавший его офицер был высокопоставленным сотрудником турецкой военной разведки. Одновременно он сообщал британцам новости из мрачного мира правофашистской диктатуры Эврена в обмен на паспорта и деньги на начало новой жизни в Англии, когда дела пойдут совсем плохо… — Я. Кто же еще… — А ты не изменился. — Зато ты… Турок хлопнул его по животу. — Кто плохо кушает, тому доверять нельзя! — Даже так… — Пойдем, прогуляемся… Они пошли вниз по проспекту Истикляль к Галатскому лицею. Тогда на этой улице еще не было так людно, и магазинов столько не было. Это была одна их визитных карточек бывшей турецкой столицы — самая европейская улица города. Турецкое выдавали только типичные для турков выдающиеся деревянные закрытые балкончики — они назывались киоски, турки в них любили отдыхать. — Я встречаюсь с русскими. У тебя всё готово? — Конечно, друг. — Можешь проследить, только ради Бога не трогай. — Сделаем… — Что нового здесь? — Ничего, — вздохнул турок, — знаешь, Турция — это страна, в которой за десять лет меняется всё, а за сто — ничего. — Как твой сын? — Хочет стать футболистом… вах… позор на мою голову… — Пусть приезжает к нам. У нас есть футбольные академии. — О чем ты говоришь, друг?! Я хочу чтобы мой сын пошел по моим стопам — а не пинал мяч. — Аллаху виднее. — Аллаху виднее, только чем я его так прогневал… Они прошли мимо Галатского лицея — лучшей светской школы в Турции. Тут улица делала резкий поворот — и шла к Тунелю. — Послушай, дружище. Ты помнишь, Кямрана? — Да, разумеется. — Как закончишь, загляни к нему. Я тебе покажу кое-что. — Что именно? — Допросы русских. Точнее, грузин. У нас сейчас каждый день: что ни день, так переход границы. Один к себе столько золота примотал, чуть не утонул. — Что говорят? — Говорят, плохо все, русские грузин больше не любят, расстреливают. Этот Георгадзе никому дыхнуть не дает, воровал — смерть. Вах… — Хорошо, загляну. … Вещей у англичанина не было. Он зашел на верхнюю станцию Тунеля — или закрытого фуникулера, ведущего вниз, к самому Босфору. Дождался вагона, попытался понять, кто его провожатые. Турки работают топорно, двоих он спалил. Под его пристальным взглядом они смутились. Диктатура, однако. Профессионализму не способствует. Выйдя внизу, он медленно пошел к пристани. Тут ловили рыбу, тут же ее жарили и продавали в разрезанной пополам булке. Народ ждал паром, чтобы перебраться в азиатскую часть Босфора. Моста через Босфор так пока и не было… — Эфенди, вкусная рыба. Эфенди… Англичанин остановился. Наглец держал его за рукав — Сколько хочешь за свою рыбу? — Всего три миллиона лир, эфенди[4]. — Что-то дорого, маленький разбойник Мальчишка вдруг сунул англичанину булку с рыбой. — Тогда бери бесплатно, эфенди… — негромко сказал он. — А вон на том пароме тебе и чая бесплатно нальют. Англичанин пристально посмотрел на маленького зазывалу, потом пошел в направлении паромной пристани. … Турецкие паромы — неотъемлемая часть стамбульской жизни и мало в каком городе движение по воде такое же интенсивное, как здесь. Стамбул расположен на двух берегах Босфора, западный — это еще Европа, восточный — уже Азия. Город как бы расползался вдоль берегов на многие мили, карабкался на склоны босфорских холмов — и потому речные паромы были одним из самых быстрых и удобных способов добраться из одного конца города в другой, особенно с учетом того, что в городе не было метро. Сами турки пользовались паромами повседневно, набивались на маленькие старые кораблики до отказа, нижняя палуба была закрытой, верхняя — открытой. Пока едешь, можно поразмышлять, полюбоваться игрой солнца в волнах, посмотреть на чаек и дельфинов… Англичанин заплатил за проезд полмиллиона лир, не спеша протиснулся к лестнице, поднялся на вторую палубу — там были длинные, деревянные скамьи, отполированные до блеска за многие годы. На той, что опоясывала палубу — сидел неприметный человек, похожий на итальянского актера Витторио Меццоджорно[5] из «Трех братьев». Глядя на этого человека, сложно было назвать его национальность и даже возраст — он был средним, а потому — почти безликим. Одет он был по-европейски, из турецкого на нем была только плотная кожаная куртка поверх пиджака. — Чая, эфенди? — рядом возник официант, с подносом, на нем были парящие, маняще теплые грушевидной формы стаканчики с чаем. Англичанин взял себе чая, подошел ближе. — Я присяду? — Ради Аллаха. Это место для всех. Англичанин присел, держа в руке турецкий грушевидной формы стаканчик с яблочным чаем. Чай был горячий, он хорошо согревал на холодной верхней палубе. Дул ветер, над пароходиком вились назойливые чайки — Хорошо согревает. А вы почему не пьете чай? — Мне не холодно. — Ну, да… русский медведь из Сибири. — Я родился в Севастополе. Англичанин допил чай. Сделал знак чтобы принесли еще два. — Закажу и на вас. А пока мы бы хотели получить объяснения. — По какому поводу? Англичанин достал из просторного кармана фотографию и передал ее русскому. — Это изъяли в Белфасте. Из нее были застрелены два британских солдата. — Как жаль… — Это не ответ. — Почему же, ответ. Англичанин никак не мог нащупать нить разговора. — Вы начинаете войну против нас? — Нет. …