— А как дела у товарища Марисова? Как он поживает? — Нормально поживает. Давно с ним не виделись, у нас центральное подчинение… — Да, да… Соин понял намек — Минтимер Шарипович. Работать я буду здесь. Это решено Шаймиев смутился — Вы не так поняли. Конечно, мы сами еще… третий проект такого уровня — Республика многое получит… … — Например, центральное снабжение по Елабуге, думаю, смогу пробить. — Да? Были бы признательны. — Но надо и самим. У нас, например проблема с рыбой решилась своими силами. Знаете, как? … — За счет сэкономленного пробили через Совмин разрешение за этот счет построить два рыболовных траулера. Построили — и у нас холодильники. Теперь вся рыба с этих траулеров идет только нам[50]. — Умно, умно… Щаймиев улыбался. Он подноготную соседей знал. За Удмуртию был великий заступник — Устинов, который тут начинал. Потому то и проходили такие вещи. Сейчас Устинова нет — посмотрим, как скоро запоете, соседушки[51]… Брежнев, Татарская АССР. февраль 1989 года А тем временем в другой части города разворачивались события, которые потом получат название «Брежневских событий». Город был комсомольский, потому подростков тут было относительно мало — детей много, детям детских садов не хватало — а подростков немного. Но те, кто были — не знали, куда себя деть — досуга нет никакого, ни секций, ничего. Потому и развлечения у челнинских подростков были своеобразные. Драка. Хулиганство. Грабежи. Но в этом участвовали не только подростки, хватало горячих голов и среди взрослых. Был так называемый «старый город», по сути, село с площадью. Там собирались как местные, так и мобилизованные на стройку жители окрестностей, разговор неизбежно сворачивал на пришлых и на то что они натворили на сей раз. Татария, сельская Татария была глубоко провинциальным и патриархальным местом. А тут приехали пришлые, с разных республик, молодые мужики, женщин мало. Дальше надо? Каждый случай, даже не изнасилования, а просто неподобающего поведения по отношению к женщинам — становился известен и активно обсуждался. Копился счет… … У брежневских подростков была такая игра, очень и очень опасная. Кататься на крыше лифтов. Некоторые дома — были построены так, что у лифтов не было дверей. Пользоваться такими лифтами было очень опасно, но другого жилья не было. И другого города не было. Было то, что есть. Так что подростки, которые не родились здесь, а приехали с родителями — как сталкеры шастали по грязи, по стройкам, по подвалам, искали себе неприятностей. Хватало у них и «учителей» — об этом не говорилось, но в городе хватало освободившихся уголовников и вообще людей лихого нрава. Кого привлекало жилье, а кого — то, что тут работу давали всем, и в анкету не смотрели… … — Идет. Первые группировки — появились в городе почти одновременно с печально известными казанскими — но казанские явно лидировали в своем влиянии. Молодая шпана приезжала сюда поездом или автобусом, иногда дрались, иногда делились опытом. Перенимали повадки — драки район на район, прописки. Сильного состава в МВД не было — милиция вся пришлая, города не знает… Вот, прописывался Коля Тищенко, его отец приехал работать на Камаз из Харькова. Но отец на Камазе а сыну — как то надо выживать на улице. Единственный способ выживания — группировка. В группировке — нужна прописка. В их районной кодле — верховодил Радик. Он сказал — за прописку, надо проломить голову учительнице. Зачем? На прописке таких вопросов не задают, что скажут то и делаешь. Может, Радик двояк у нее получил, может еще что. Не сделаешь — слабак, шипак и все прочее. Вот и стоял Коля с камнем в руке, стараясь унять сердце — а от соседнего дома шла, стараясь не провалиться в подтаявший сугроб совсем учительница. Которую приговорила группировка, за то, что кого-то сдала в милицию… А Коле — надо было показать свою смелость. Ему и сказали — дашь этой бабе камнем по голове, пропишем. Нет… Он сказал да — но сейчас его решимость улетучивалась как последний снег под майским солнцем… Страшно-то как! Он должен ударить взрослого человека! Пойти против всего мира, к которому принадлежат и его мать и его отец. Страшно! Но он в этом мире взрослых дома и в школе — а есть еще мир двора. И он безжалостен. Если он даст слабину — его будут бить, обзывать, шпынять. И никто не защитит — просто не сможет. Пионерская организация заканчивается в дверях школы — дальше улица. А когда он придет к отцу, и скажет, что его бьют — отец разозлится, он не хочет чтобы Коля рос маменькиным сынком. Только знает ли отец, что надо сделать для того чтобы не быть маменькиным сынком… Как потом скажет потрясенный камазовский мастер Тарас Тищенко — мы тоже дрались. Но не так же! Вот она? Да или нет? Учительница посмотрела на незнакомого пацана, но ничего не заметила и просто решила пройти мимо по узкой тропинке в снежно-грязной жиже. Как страшно… Он машинально пропустил ее, мысль ожгла кипятком — я не смог. Теперь меня все травить будут. Жизни не будет Слабак! Он побежал вслед, по грязи. Видел перед собой только ее спину… Слабак! — Ты чего это? Руку кто-то перехватил — это был какой-то мужик, но ниже его ростом. — А? — Да я… — Ну-ка, дай сюда… Коля начал вырываться. — Отпустите! … — Права не имеете! Возящийся с пацаном мужик не услышал, как сзади подскочил Радик. Только когда мужик выпустил его и как то странно хекнув, начал оседать в грязь, он понял, что что-то неладно… По нервам резанул крик учительницы — она все увидела. — Бежим, чо встал! Коля рванул вслед за Радиком по грязи. Крик подгонял в спину. — Стой! Какой-то мужик попытался поймать, но не смог. — Сюда! Они побежали — и тут как назло впереди просверкнуло синим. — Менты! Они разделились и побежали в разные стороны. Коля бежал и слышал, как сзади тяжело дыша бежит мент. Решение пришло моментально — подъезд!