— Ага! — откликнулась Цвета. — Пару раз потанцевали. Он клал руки мне на талию, и каждый раз — по коже мурашки. А после концерта он взял меня за руку, повел к выходу, на шумный вечерний проспект. Я впервые шла с парнем за руку, и мне это жутко нравилось. Внезапно он остановился и спросил: «Хочешь, я тебе кое-что покажу?» Глядя на него как завороженная, я закивала. Тогда он меня поцеловал. Прямо посреди улицы. Я всегда думала, что поцеловаться впервые — это страшно. Куда девать руки? В какую сторону склонить голову? Оказалось, что, когда целуешься с понравившимся парнем, тебе совсем не до этого… Все получается само собой. И внутри будто пожар полыхает. Поцеловавшись, мы пошли дальше, все так же держась за руки. А парень, все чаще останавливаясь, говорил: «У меня есть еще кое-что для тебя…» или «Спорим, такого с тобой еще не было?» И снова целовал. И снова. Снова. А у меня голова кружилась. И я хваталась за него руками. Обнимала его крепко в ответ, чтобы не упасть… За весь вечер я так и не назвала своего имени. А он — своего. Будто сговорились. Просто бродили по городу и целовались. Когда настало время прощаться, парень все-таки спросил номер телефона. А я… испугалась. Моя ужасная привычка — боюсь привязываться к людям. Назвала ему первые попавшиеся цифры, которые сочинила на ходу, и убежала. Сказала, что дома влетит, и не разрешила себя проводить. Клятвенно пообещала, что, когда созвонимся, я расскажу о себе больше. Да так и пропала. Но, кажется, не было ни одного вечера, чтобы я не вспоминала о той прогулке… — Когда же вы встретились во второй раз? — поинтересовалась Оля. Цветолина тяжело вздохнула и продолжила: — Отец ушел от нас в начале лета, но я и слышать не хотела о его новой семье. Так себя накрутила, что возненавидела их всех… Решила, что ноги моей в его новом доме не будет, буду общаться с папой раз в год, на новогодних каникулах, например. Но реальность такова, что папу я очень люблю, долго мой обет молчания не просуществовал, и вскоре пришлось пойти на мировую. Отец сам приходил ко мне. Я заявляться к нему в гости так и не решалась, хотя адрес прекрасно знала. Но однажды, это было уже в августе, мне срочно понадобилась его помощь. Тогда я и решилась забежать к отцу на минутку… И дверь мне открыл парень, с которым я впервые в жизни целовалась. Я знала, что у папы появился пасынок, но тем летом так старалась абстрагироваться от произошедшего, что слышала лишь его имя — Глеб. Остальное мне было неинтересно. Видимо, и Лисин особо не интересовался судьбой новоявленной сестры. О, видела бы ты в тот вечер его озадаченное лицо! — Цветолина усмехнулась. — Да я сама при виде него начала смеяться, как сумасшедшая, не веря, что все это происходит на самом деле. Ведь передо мной стоял тот самый парень, о котором я думала все лето! — Значит, он удивился? — улыбнулась Оля. — Удивился? Да он вообще офигел! Тут же сказал мне: «Я ведь тебя всюду искал… А ты сама ко мне пришла». А из-за его плеча девчонка какая-то выглядывала. И сердито бормотала: «Глеб, кто это? Кто это такая?» Тогда я ее и успокоила. «Я его сестра, — говорю, — Цветолина! Приятно познакомиться!» Тут они оба обалдели… До сих пор помню наш с Глебом диалог. «Значит, ты и есть Цветолина?» — «Значит, я и есть», — отвечаю. «Думал, ты немного помладше…» — сказал Глеб. Честное слово, он так смутился… — Ну, а потом? — спросила Оля. — Потом он предложил дождаться отца. Дело было срочное, и я согласилась. Девчонка, что была в квартире, волком на меня смотрела. И когда Глеб оставил нас двоих, я зачем-то брякнула: «Делай ноги!» Она опешила: «Почему?» И тут я поступила так гадко… Сама от себя не ожидала. Наврала ей с три короба, что Глеб — самый жуткий парень из всех, кого я знаю… Врун, изменщик, женоненавистник… Я понятия не имела, сколько они встречались. Мне хотелось, чтобы она скорее ушла и больше к нему не приходила. Это ужасно… Я чувствовала себя каким-то чудовищем! Да и вообще такое со мной было впервые. Моя связь с Глебом — как комариный укус. Раз тронешь, и чешется, чешется, чешется… Хочется разодрать рану до крови! Да еще отец подложил такую свинью, когда перевел меня в эту школу, к Глебу. А ведь я до этого ни к одному парню… — Цветолина резко замолчала, а потом быстро взглянула на Олю. — Ладно, мне пора! Мама, наверное, уже дома… Цвета спрыгнула с подоконника. Оля последовала ее примеру. — Цветочка! — быстро говорила Воробьева, подстраиваясь под быстрый шаг Цветолины. — Ты все-таки приходи! Будет весело! Мне ж там из девчонок и пообщаться будет не с кем! — А Синицына и Пучкова? — удивилась Цвета. — Ну их! — махнула рукой Оля. — Я тебе потом такое расскажу… Вдвоем девочки дошли до гардероба, поспешно натянули куртки и выскочили на улицу. Обе тут же поежились от мороза. — Что ж, — растерянно проговорила Оля, глядя на Цветолину. Темные волосы Константиновой, торчащие из-под шапки, тут же припорошило снегом. — Если ты все-таки придешь к Глебу… — Увидимся в следующем году, — улыбнулась Цвета, давая понять, что к Лисину она не явится ни под каким предлогом. — С наступающим тебя, Оля Воробьева! — И тебя с наступающим, Цветолина! — откликнулась Оля. Цвета развернулась и быстрым шагом направилась к воротам. На улице смеркалось, снежинки кружили и падали на лицо. Оля некоторое время стояла на месте, задумчиво провожая взглядом снегоуборочную машину. В голове же звучал голос одноклассницы: «Если после встречи с человеком ты не помнишь, как жил раньше, до него, — это любовь?» Оля подумала о Жене и улыбнулась. До чего ж знакомое чувство! Девочка выбежала за школьные ворота и, миновав расположившийся неподалеку елочный базар, направилась к автобусной остановке. И у Оли также закружилась голова… От внезапной нахлынувшей радости и запаха мокрой хвои. * * * Сквозь пляшущие снежинки Оля смотрела на освещенный купол Исаакиевского собора. — Ты допила? — спросил Женя. — Да! — Девочка протянула пустой картонный стаканчик из-под кофе. — Согрелась? — Согрелась! Идем! Нехорошо опаздывать… Оля и Женя вышли на украшенный Невский проспект. Внезапно Воробьева, набравшись смелости, начала негромко декламировать: Мне холодно. Прозрачная весна В зеленый пух Петрополь одевает, Но, как медуза, невская волна Мне отвращенье легкое внушает. Женя замедлил шаг и с удивлением повернулся к Оле: — Мандельштам? Она счастливо закивала и продолжила: По набережной северной реки Автомобилей мчатся светляки, Летят стрекозы и жуки стальные, Мерцают звезд булавки золотые, Но никакие звезды не убьют Морской воды тяжелый изумруд… Женя с восхищением смотрел на свою девушку. Сначала Оля скромно молчала, а затем, не выдержав, звонко рассмеялась. — Видел бы ты сейчас свое лицо! Ну что? Ты ведь посмотрел со мной дораму! А я вот увлеклась стихами… Женя тут же склонился к Оле и поцеловал ее в левый висок. — Оля, ты удивительная! — ласково рассмеялся он в ответ. Тогда девушка крепче прижалась к парню. Как хорошо гулять по вечерней заснеженной улице! Дома у Глеба собралась приличная толпа. Музыка гремела, смех не умолкал. В темной комнате, подсвеченной желтыми гирляндами, Оля среди прочих незнакомых ей старшеклассников разглядела Пучкову. Нарядная Яна стояла, прислонившись к стене, и о чем-то оживленно болтала с другом Глеба. Воробьева подошла к Пучковой и осторожно коснулась ее плеча. — Чего тебе, Воробышек? — удивилась Яна. — Можно тебя на минутку? — попросила Оля. Пучкова красноречиво посмотрела в глаза подруге, мол, ты не видишь, какой красавчик рядом со мной? Но Оля была непреклонна. — Ладно! — вздохнула Яна. — Дим, подожди меня! Я вот буквально на минутку… Девочки отошли в сторону. — А где Рина? — спросила Оля. — Зачем она тебе? — насторожилась Яна. — Просто… Она так долго собиралась сюда, а сама не пришла. С ней все в порядке? — В порядке! — ответила Пучкова. — Хотя… Знаешь, Оля, Рина ведь мне все рассказала! — И тебе тоже? — Ага! В общем. — Яна замялась. — В общем, Ринке очень стыдно! Ну, что так получилось с Женей Потупчиком… Испугалась она тогда, понимаешь? После небольшой паузы Оля неуверенно произнесла: — Понимаю! И я бы испугалась… Но она хотя бы могла не травить его, как остальные? — Ну, дура! Трусиха! Боялась, что все узнают правду. — А теперь? — спросила Оля. — Что теперь? — не поняла Пучкова. — Теперь все узнают правду? — Теперь уж, конечно! — серьезно ответила Яна. — Егору ведь все известно! Тайное рано или поздно становится явным.