Сначала Илья кудахтал довольно формально. Однако скоро своей прорехой для глаз он поймал знакомую элегантную фигуру: представитель фирмы наблюдал за курочкой со стороны и был недоволен. Тяжелый взгляд молодого человека прожег витринное стекло и достиг нерадивого Ильи. Душа Ильи от этого взгляда вскипела гневом, по спине сползла горячая струйка пота. Он показал фирменному красавцу язык. Заметить язык под куриной личиной невозможно, поэтому пришлось громко закудахтать, вспугнув какую-то зазевавшуюся старушку, и топнуть трехпалой ногой. Молодой человек в витрине улыбнулся, кивнул гладкой головой. Затем он пошевелил пальцами. Это означало, что курочке пора стать активнее. Илья всплеснул крыльями и двинулся вдоль крыльца официально зарегистрированной куриной походкой. Молодой человек за стеклом осклабился в знак одобрения. Илья сделал еще несколько шагов и вдруг остановился как вкопанный. Серые лица и убогие машины, мелькавшие в забрале его суконной головы, вдруг сменились картинкой, от которой захватило дух. У «Фурора» была припаркована та самая старая «Волга»! Илья потом никак не мог объяснить, почему он сразу узнал ее. Но он ни секунды не сомневался, что это именно та машина, что ночью приезжала к Дому Пропавших Душ. «Волга» оказалась самого тусклого мышиного цвета. На ее левом крыле красовалась вмятина, будто сделанная пальцем. Вот она, особая примета! Как всегда, в салоне машины сидели трое круглоголовых парней. Теперь можно было в подробностях рассмотреть их лица. Впрочем, рассматривать особо было нечего: у всех троих были смазанные некрупные черты, плоские носы и одинаковое скучное выражение лица. В отличие от «Волги» парни не имели никаких особых примет. Да ну их к черту, эти приметы! Ведь Наиль говорил, что важнее всего номер машины. А номера с крыльца как раз и не разглядеть: «Волга» стояла боком, а сидящие в ней повернуты в профиль. Самое плохое, что зажигание было включено и мотор работал так же ровно и мощно, как тогда, во тьме, на улице Созидателей. «Волга» явно собиралась снова ускользнуть. Нельзя было терять ни минуты. Илья, широко разбрасывая колени и все-таки путаясь в набивных пальцах, стал спускаться с крыльца. Глядеть под ноги сквозь куриное забрало было бесполезно. Поэтому Илья шел вслепую и, разумеется, споткнулся. Чтобы окончательно не потерять равновесие, он обеими руками ухватился за какую-то устойчивую на вид тетку, которая взбиралась по ступенькам фуроровского крыльца. Тетка была крепкого сложения и ростом почти с Илью. Но даже такая могучая фигура не выдержала веса курочки Цып-Цып. А может, тетка просто испугалась? Вместе со своей спасительницей Илья стал медленно опускаться на ступеньки. Они упали бы наверняка, если бы не Пирожок с Саньком – члены ложи как раз шли перемигнуться с Толяном. Друзья поймали падающих уже на асфальте, у подножия крыльца. Ощутив под ногами твердую землю, тетка тяжелой рукой оттолкнула от себя и алкоголиков, и Курочку. Не оглядываясь, она побежала прочь по проспекту Энтузиастов. Илья не растерялся и из образа не вышел. Он громко закудахтал, потому что молодой человек с драконьим взглядом до сих пор торчал у витрины. – Зальют шары, а потом вы… – сипло изрекла Нинель. Оказывается, она стояла рядом, философски щуря подбитый глаз. Илья не стал выяснять, к кому относится ее обидная реплика – к неблагодарной тетке или к курочке. Он был в отчаянии по другому поводу: серая «Волга» уже плавно покинула свой ряд на парковке. Она удалялась в сторону проспекта Энтузиастов. Надо рассмотреть номер – или все пропало! Илья ринулся за «Волгой», наступая на собственные куриные пальцы и хватаясь крыльями за капоты припаркованных машин. Бежал он недолго. Он даже не успел понять, на что наткнулся – кажется, на что-то твердое и немаленькое. В узкий кругозор его забрала не сумел вовремя попасть какой-то клиент «Фурора», который перегружал покупки из долговязой магазинной тележки в багажник своего «рено». Клиент наклонился и с головой нырнул в багажник, укладывая добытое добро. Потому-то он и не был виден в дырку куриной головы. Клиент распрямился и опешил – прямо на него плоскостопыми прыжками надвигалась огромная курочка Цып-Цып. Курочка истошно кричала и размахивала матерчатыми яйцами, пришитыми к крыльям. Клиент был молод, могуч, высок, с монолитным пивным животом и густо-розовым цветом лица, говорившим о благополучии и достатке. Клиент не оробел. Он моментально сшиб сумасшедшую курицу пушечным ударом своего кулака, такого же розового, как его лицо. Курица опрокинулась на асфальт. Вернее, она упала в глубокую зыбко-радужную лужу. Лужа только что мирно мерцала под брюхами машин, а теперь пошла частыми волнами. Последнее, что видел Илья, был проспект Энтузиастов, который поехал набок в вырезе куриной головы. Мелькнул и кузов «Волги», которая снова ускользала. Все пропало! Все зря! Темно-кофейная жижа с острым запахом дальней дороги уже хлынула в дыру для глаз. Однако видение, за которым гнался Илья, оказалось милосердно: оно наконец достигло его сознания. – МЕ 48—12! МЕ 48—12! – вслух кричал Илья и снова повторял, чтобы не забыть. Он попытался встать. Коленкам было холодно и мокро, по лицу текла вода, но глаза он открыл. Над ним высились забрызганные зады машин, и быстро приближались чьи-то ноги. – Убили! – сипло кричала рядом женщина (это была, конечно, Нинель). Через мгновение Илью окружила целая толпа. Замаячили бирюзовые фигуры фуроровцев. Санек с Пирожком, ребята отзывчивые, подхватили бедную курочку под руки. Где-то рядом возникло невозмутимо-печальное лицо Толяна Ухтомского, фабричные девчонки сбежали с крыльца и завизжали. Из дверей «Фурора» на своих длиннющих каблуках выскочила Анжелика под руку с неотступным Тазитом. – Илюшенька! – вопил единственный в мире голос. Тамара Сергеевна уже была рядом и пыталась сорвать с несчастной головы сына замызганную куриную личину. – Боже мой! Боже мой! Да тут бензин, масло… Но ничего, я все отстираю! Сегодня же все отстираю! Так причитала Тамара Сергеевна и на улице, и уже в подсобке, прижимая к груди недавно еще белое, а теперь безнадежно обмаранное куриное одеяние. Грязная голова с гребнем, тупо сведя к клюву глаза-подушки, лежала тут же на столе. Молодой человек из фирмы стоял поодаль, наполеоновски скрестив руки на груди. Он с отвращением смотрел на Илью. Тот понуро сидел на кушетке. Хотя Илья не терял сознания, Тамара Сергеевна время от времени приближала к его носу пузырек с нашатырным спиртом. – Я все отстираю, – повторяла она, как заведенная. – Не убивайтесь так, – утешала ее Анжелика. – Мы восстановим костюм. Оплатим, в конце концов! Куриный красавец оценивающим взглядом пересчитал ее кольца, потом с опаской покосился на саженные плечи Тазита. – А срыв акции? – задумчиво спросил он. – Где тут срыв? – возмутилась Анжелика. – Вы слышите, как на крыльце орут? И в зале все идет прекрасно. – Но порча костюма… Не понимаю, зачем ваш работник побежал на парковку? Почему сошел с крыльца? – не унимался молодой человек. Илья пошевелился на кушетке. – Я хотел привлечь внимание к продукту, – соврал он заплетающимся языком. – Дождь как раз перестал, и я решил… – Не тебе, Илюшка, решать такие вопросы, – вставил Снегирев. – Кудахтал бы, где сказали, и никаких проблем. Старик тоже стоял рядом, сочувствовал и держал пробку от нашатырного спирта. – Уйдите с глаз моих, Потапыч, – гневно бросила ему Анжелика и даже притопнула тонким каблучком. В ответ Снегирев слился с тенью холодильника, но подсобку не покинул. – Теперь видите, что злого умысла не было? Наш человек старался как можно шире продвинуть ваш продукт. Это нужно ценить, – сказала Анжелика. Она грозно наставила на представителя фирмы стрелы своих бесконечных ресниц. Пара жарких янтарных глаз так и прожигала насквозь. Непонятно, как представитель еще находил силы упираться: – Но костюм… И сценарий нарушен! – Сценарий стал только лучше от этой импровизации. Перед вами удивительно творческий человек, надежда студии знаменитого Попова! – Попов – это клоун в клетчатой кепке? Знаю, – вышел из тени Снегирев. – Только врет Илюшка! Какая у Попова может быть студия? Попов давно эмигрировал в Израиль! – Сгиньте, Снегирев, – распорядилась прекрасная Изора. Тазит молча открыл дверь, Эдуард Потапович выскользнул вон. – Все-таки не нужно больше Илюшку в акции брать, – продолжал он ворчать за дверью. – Как куда вылезет, так сразу скандал – и весь пафос коту под хвост. За пару недель третий раз в морду получает! А ведь есть надежные, проверенные кадры… Как только Тазит отвлекся, выдворяя Снегирева, Анжелика наклонилась к Илье. – Не переживай, – шепнула она и коснулась щеки Ильи колючими и душистыми кончиками своих белых волос, в которых от электрического света перебегали золотые искры. – Мы тут все замнем! Ты только скажи ему, пусть сегодня же назначит время. В Москву, в Москву! Глухое, почти без окон здание Дворца металлистов никогда еще не выглядело таким мрачным, как в тот дождливый вечер. Из водосточных труб с кашлем извергались холодные потоки. Какой-то негодяй разбил последнюю лампочку над входом. Древний вахтер, нехотя отрываясь от журнала, окидывал входящих мутным взглядом, от которого душа уходила в пятки. На лестничных площадках, как старый лед, мерцали гигантские части тела металлиста. Каждая дырочка для шнурков на его ботинках была размером со спасательный круг! Только в самой глубине Дворца теплилась жизнь: в малом зале проходила спевка хора ветеранов, а этажом выше репетировал Кирилл Попов. – Плохо, Виталик! – кричал он. – Мир давно устал от умных Гамлетов. Иди вглубь! Плюнь на стишки нобелиата: Шекспир любит только плоть. Иди от собственного тела! Наш Гамлет самый настоящий из всех – он глуп, как полено. Он косноязычен! Он глух и нем! Он – слепая страсть и тупая ярость! Виталик согласно кивал. Он начинал мычать и отламывать ножку от стула, но все равно оставался, на взгляд Попова, чересчур интеллектуальным. – Поймите все! Мы сейчас снимаем тонны шелухи и ржавчины с простых, хорошо забытых вещей, – стонал Кирилл, слепя студийцев своими круглыми зеркальными глазами. – Мы пробиваемся к истине, понять которую невозможно, настолько она стара! Стара, как Офелия. Нашей Офелии пятьдесят. Гамлет – ее последний шанс. Наш Полоний – Олежка, пацан, который цапается с родителями, то есть с Розенкранцем и Гильденстерном. Лаэрт – Бочков, трусливый до дрожи. Клавдий и Гертруда – подростки, наконец дорвавшиеся до секса. Ведь на самом-то деле Гамлет – отец Гертруды. Это же очевидно! Илья стоял у мятой кулисы. Он размышлял, как бы ему подъехать к Попову с Анжеликиными вопросами. Еще больше ему хотелось, чтобы Кирилл сегодня позабыл о Лаэрте и о том дряхлом хромоногом эльсинорце, которого изображала Тара. – Лаэрт, на сцену! – вдруг ни с того ни с сего заорал Кирилл. Его ноздри плотоядно дрожали, глаза полыхали творческой яростью. Ожидая самого скверного, Илья побрел вдоль рампы. – Ты уже умер, – сообщил Кирилл. – Ложись! Илья с облегчением вздохнул и растянулся на сцене. – Не годится! – покачал Кирилл грозной голой головой. – Ну-ка, скрючь руку, вот так. Сильней! А ногу подними и слегка согни в колене. Нет, тупее угол! Еще тупее!.. Отлично. Так и лежи. – Но мне неудобно, – пожаловался Илья. Его задранная нога кренилась вбок и тряслась. По скрюченной руке сразу поползли противные ледяные мурашки. Кирилл только небрежно махнул рукой: