Обо всех этих непонятных вещах она говорила голосом бесконечно грустным и смотрела прямо перед собой. Кажется, она даже не замечала, что рядом идет Илья и поминутно сует голову ей под зонтик. – Я живу здесь недалеко, – вдруг предупредила она. – Вон мой дом. Можешь поворачивать назад и отправляться к себе домой. Илья пожалел, что им не пришлось идти куда-нибудь на другой конец города. Дом Тары оказался всего лишь последней пятиэтажкой перед школьным стадионом, где с двух краев заросшего поля белели горбатые футбольные ворота. Дальше начинались заросли улицы Созидателей. Палые листья сплошь покрывали землю. Шагов не было слышно, дождя тоже, только слабый, непонятный и нескончаемый осенний шум стоял в ушах. Илья махнул рукой в сторону улицы Созидателей и сказал без всякой надежды на ответный интерес: – А я видел, как вон из того дома воры вещи выносили. Как Илья и ожидал, никакого ответа не последовало: Тара думала о своем. Она даже полила Илью накопившейся водой с зонтика и рассеянно уколола спицей. – Мой подъезд. До свидания, – сказала она у первой же двери пятиэтажки. Темная дверь, поломанные кусты у подъезда, смутное бормотание телевизора с первого этажа – и это все чудеса на сегодня? – Не стой тут зря, – продолжила Тара. – И не вздумай приставать! Почему-то все начинают приставать именно у двери подъезда. – Я не начинаю, – обиделся Илья. – Я тебя нашел, и теперь мне можно жить дальше. Тара очень удивилась. – Ты в самом деле никогда не слышал про Кирилла Попова? – с подозрением спросила она. – И из-за меня пришел в студию? – Конечно. К чему мне ваш Попов! – Так ты не хочешь стать актером? – Нисколько. Но я буду ходить в студию, потому что там ты. Тара некоторое время глядела в его лицо, малоразличимое в темноте, потом сказала: – Я забыла – прости!.. – как тебя зовут? – Илья Бочков. – Илья… Ну да! Ты, кажется, хороший парень, Илья Бочков. Кирилл сказал, что ты способный – темперамент есть и еще что-то. Поэтому я не буду притворяться. Я люблю другого. Мне не очень везет, но я хочу, чтобы он тоже меня любил. А все-таки… Илья никак не рассчитывал, что она, вместо того чтобы сложить зонтик и отпереть дверь, положит руки ему на плечи и поцелует. Он опомнился только тогда, когда стало совсем темно, когда спица ненужного зонтика впилась ему в плечо, а теплые нежданные губы Тары – в его губы. Рот Тары оказался невыразимо нежным и сладким. Он пах какой-то помадой, чем-то знакомым, цветочным. Или фруктовым? В следующую минуту Тара уже отвернулась. Щелкнул замок домофона, а Тара проговорила: – Не вздумай только приставать! Я люблю другого. Илья так и не успел понять, что это значит. Может, как раз надо было пристать? Тара исчезла. Холодная дверь с нумерованными пуговками домофона затворилась за ней. Осень шелестела в кустах. Невнятно кричал сквозь стену чей-то телевизор. Неужели все это наяву? Илья шел, осторожно ступая по мокрой листве. Он боялся дышать. Его губы пахли цветочной помадой, и он не хотел, чтобы неосторожная капля дождя или шальной сквозняк развеяли этот едва уловимый запах. Сегодня темнота спрятала своих чудовищ, отделавшись банальными личинами деревьев, заборов, помоек. Дождь был тих, грязь шоколадно блестела, супергерой Альфил опустил свой меч. Где-то неподалеку гулял, наверное, звероподобный Снарк, но сегодня ему никого не надо было спасать. Илья сделал несколько магических кругов вокруг дома Тары. За это время он много раз перебрал в уме то невероятное и странное, что случилось с ним сегодня. Все с начала и до конца было чудом! Каждая мелочь что-то значила, но все-таки непостижимое объяснить нельзя. Кто так запутал коридоры во Дворце металлистов, что они сплелись друг с другом и выводили всякий раз в новое место? Куда делась комнатка, где сидела влюбленная пара с бутербродами? Что вообще тут означает хлеб с маслом? Или машина в кустах? Илья слишком хорошо знал темноту, чтобы не разглядеть, что Кирилл уехал в новой «мазде». Скорее всего, в красной – точно такой, как у Анжелики-Изоры. Или в той же самой? Угнал он машину, что ли? В конце концов, разве могут разъезжать несколько одинаковых красных «мазд» по захолустному району? 5 Как удачи, так и несчастья имеют обыкновение сбиваться в стаи и налетать на человека скопом, сбивая с ног. Затем они дружно исчезают. Так случилось и с Ильей: он встретил Тару, потерял ее, снова нашел, но на этом чудеса закончились. Следом потянулись серые будни. Разумеется, Илья исправно ходил на репетиции во Дворец металлистов и колотил там Виталика-Гамлета веником, после чего умирал на пыльных досках сцены. Умирать надо было по-разному: то тихо мыча, то бурно дрыгая ногами. Виталик умирал еще разнообразнее, потому что был профессионалом – он играл в городском кукольном театре. Кирилл Попов хвалил Илью за темперамент, а за все прочее ругательски ругал: Лаэрт, кроме «Пошел вон!», так ничего говорить и не научился. Запахло снятием с роли. Сидеть в шпагате Розенкранцем и Гильденстерном Илья не хотел, поэтому заранее готовил всякие поганые слова и повторял их про себя, пока репетировали другие. Но как только он видел датского принца Виталика, который наступал на него с обломком рейки, он начинал уныло кричать: «Пошел вон!» Так Илья прижился в студии Попова. Он даже начал хотеть в Тотельдорф! Дворец металлистов перестал казаться ему нескончаемым лабиринтом. Во всяком случае, дорогу в репетиционный зал Илья находил легко. А вот комнатенку, где двое ели хлеб с маслом, он больше так никогда и не смог отыскать. Витраж, украшавший лестницу Дворца, Илья рассмотрел с улицы. Он не знал, что за четырехэтажный гигант в ботинках занимает всю стену, но решил, что это, наверное, сам Металлист. Тем более так было написано на крыше огненными буквами. Все бы шло хорошо, но Тара… Тара не только больше не касалась Ильи своими нежными, конфетно-цветочными губами – она вообще не желала его замечать! На репетициях она изображала невнятного, без возраста, пола и слов жителя Эльсинора и всегда держалась в гуще таких же бессловесных существ. В перерывах она либо шушукалась с подружками, либо вовсе скрывалась в женском туалете. До дому Тара всегда находила попутчиц. Илья плелся сзади на приличном расстоянии, чтобы не вызвать ее гнева (а смотрела она на него теперь только исподлобья и строго). Ее узкая фигурка, обведенная тусклой нитью ночного света, так не походила на корявые силуэты ее подружек! Подружки оглядывались, хихикали. Илья прятался за кустами, но скоро снова возникал на дороге. Иногда ему хотелось расплакаться. Когда Тара скрывалась за дверью с домофоном, Илья несколько раз обходил ее дом, задерживаясь под окнами, которые, по его расчетам, относились к первому подъезду. На каком этаже она живет? С кем? Что делает сейчас? Он воображал лицо Тары, ее волосы, текущие сквозь колючие зубья щетки, ее руки, ее стол, ее кровать. Он видел ее смуглость, так неосторожно показанную в «Фуроре». Счастье в эти минуты мешалось с отчаянием, и становилось страшно. Нехорошо стало и в «Фуроре» – как будто какая-то черная туча закрыла небосклон. На первый взгляд тучей был сам Алим Петрович: он стал вдруг небывало зол и придирчив. Может, племянники в теплых кепках его разозлили? Зябкие молодые люди теперь являлись к нему реже и выглядели невеселыми. Их лица были бледны, несмотря на кашемировые кашне, согревавшие даже подбородки. Тазит и Леха еще больше одеревенели. Они следовали за Пичугиным неотступно и обреченно. Адвокат Аркадий Ильич Луазо, который раньше в «Фуроре» появлялся редко, теперь зачастил. Его мягкое, представительное лицо в золотых очках, крошечных, как у Грибоедова, больше не улыбалось. Оно выражало сдержанную озабоченность. Ежедневно Луазо доставлял в «Фурор» какие-то синие папки, полные таинственных бумаг. Молодые люди в кепках с ушками, предполагаемые племянники Алима Петровича, стали навещать дядю реже и теперь не задерживались в его кабинете. Коллектив «Фурора», видя все это, и трусил, и тайно злорадствовал. Несчастья сильных мира всегда укрепляют жизнерадостность маленького человека. – Алим совсем с лица спал, – заметила Алла Кавун во время официального перекуса в подсобке. Обеденного перерыва, как такового, в «Фуроре» не было. Скользящий график перекусов разработала на заказ, с участием психологов, какая-то крупная фирма-консультант. Психологи тщательно изучили фуроровцев. Сотрапезники были подобраны так, чтобы не отвлекать друг друга от еды. Между ними ни в коем случае не должны были вспыхивать жаркие беседы, которые могли бы задержать на лишнюю пару минут за столом и оттянуть душевные силы от профессиональной деятельности. Эти мудрые рекомендации часто нарушались. Кто-нибудь болтливый, не входящий в утвержденную группу, обязательно забегал во время перекуса в подсобку. Чаще всего он оставался там до тех пор, пока менеджер по персоналу не застукивал и не разгонял всю компанию. В тот день за столом сидели и торопливо хлебали лапшу из пластиковых мисок Тамара Сергеевна Бочкова с сыном, Алла Кавун из овощного, Олеся Анатольевна из бакалеи и знаменитая своим бюстом Анька из пивного. Однако вскоре в подсобку явился старик Снегирев, не предусмотренный психологами. Должно быть, он желал энергетически подзарядиться от Аньки. Вдобавок разделить свою радость он притащил и Толяна Ухтомского. За скудным фуроровским столом сразу стало весело и интересно. Обсуждался самый занимательный вопрос – плохой цвет лица Алима Петровича. – Это печень, – вздыхала добросердечная Тамара Сергеевна. – Печень всегда дает гнойный цвет. – Уж кто бы, Томочка, говорил про печень, – загадочно подмигнул Снегирев. – Ты-то лучше нас всех знаешь, какие у Алима болячки и в каком месте! – На что вы намекаете? – обиделась Тамара Сергеевна. – На то, что у Алима прокол на личном фронте. Если б печень, то он просто блевал бы зеленым, и все. Анька закатила глаза и уронила с тупой пластиковой вилки прядь лапши. – Вечно вы какую-нибудь гадость скажете, Потапыч! – простонала она. – Люди же кругом кушают! – Прости, моя сладость, – развел руками Потапыч, – но это жизнь. Прими ее такой, какая она есть. Люди родятся, любят, блюют, умирают, и ничего с этим нельзя поделать. – Это точно… Вот одна старушка брала у меня каждый день сто грамм творогу, а теперь третий день как не приходит, – снова вздохнула Тамара Сергеевна. – Заболела, наверное. – Померла, – бодро поправил ее Снегирев. – Долго ли протянешь на такой диете? – Она творог для кота брала. – Значит, кот издох. Или оба коньки отбросили. Томочка, это жизнь! – Еще бомжа одного на Созидателей пристукнули. Башку ему проломили, – поддержал тему немногословный, тоскующий с утра Толян Ухтомский. – Вчера ночью. Мне Пирожок сказал. Видел я как-то этого бомжа – тихий, смирный. За что? Почему? Что за дела? Категоричная Олеся Анатольевна ответ нашла сразу: – Банда у нас какая-то шурует, вот что! И подростки с ума сходят. Действительно, кому нужен какой-то бомж? Только садистам или сатанистам. А петарды Алиму зачем подсунули? Илья вспомнил воров в старой «Волге», но промолчал. Он не любил высказываться на посиделках за лапшой. – В самом деле, девочки! – воскликнул Снегирев, не сводя глаз с Анькиной груди (которая действительно так была хороша и так далеко выступала вперед, что вряд ли позволяла своей хозяйке видеть собственные ноги). – Ну чего мы завели эти старые песни о грустном – о бомжах, о котах? Давайте вернемся к нашим баранам: отчего у Алима морда зеленая? Хотите, я вам скажу? Сотрапезники деликатно переглянулись. – Хотим, – ответила за всех Алла Кавун. – Только ведь вы соврете!