Питер Уитмор зашел внутрь, сжимая в каждой руке по большому черному револьверу. Своего «желтого парня» он оставил на улице, бережно прислонив винчестер к наружной стене банка. Миг спустя пара вороненых «миротворцев»[1] была нацелена прямо в грудь тощему мексиканцу, застывшему около стойки с поднятыми в мольбе руками. — Клив, здесь двое, где третий? — Майк застыл посреди зала, направив пушечные жерла «Уитни» на что-то, скрытое от Клива банковскими прилавками. — Валяется в пыли на заднем дворе, — произнес Клив севшим от напряжения голосом. — Мертвый. — Отлично, отлично! — голос Арлина звучал весело, и, одновременно, зло. — Вылазь оттуда, эти парни у меня на прицеле. Все так же пригибаясь, Клив двинулся вправо, уходя с линии огня. Любимая игрушка Майка не отличалась особой точностью, но дыры оставляла просто отменные. Добравшись до места, где стойка упиралась во внутреннюю стену здания, он немного распрямился, а затем, опершись левой рукой на полированное дерево прилавка, легко перемахнул разделявшую их преграду. Стоящий на ногах мексиканец дрожал как осиновый лист, по его серым от пыли рабочим штанам расползалось мокрое пятно, быстро увеличиваясь в размерах. Сперва Клив даже подумал, что парень ранен в живот, но тот стоял слишком прямо для человека, только что проглотившего пару свинцовых пилюль. А подойдя ближе, почувствовал острый запах свежей мочи. Пятно на штанах все увеличивалось и увеличивалось, добралось сначала до колена, а потом, на секунду притормозив, уверенно двинулось дальше. По пыльному голенищу заструился тоненький ручеек, собираясь в лужицу около каблука. — Хватит, парень, хватит! Так ты нас всех утопишь! — в притворном ужасе округлил глаза Майк. В голосе слышались добродушные нотки старого толстого дядюшки. — Эй, парни, а краснокожий совсем плох, — Питер Уитмор говорил медленно, чуть растягивая слова, как и полагалось истинному уроженцу южных штатов. Он чуть качнул стволом одного револьвера, указывая на юношу, сидящего на полу и тяжело привалившегося спиной к стойке. Ноги его были вытянуты вперед, ступни, обутые в мягкие кожаные мокасины образовывали латинскую букву V. Бедро над коленом было разворочено прямым попаданием пули большого калибра, в красном месиве влажно поблескивали белые осколки раздробленной кости. Вытекающая из раны кровь окрасила темным кожаные штаны юноши и теперь собиралась в лужу, аккурат под пятками бессильно вытянутых ног. — Н-да, не жилец, — Арлин опустил приклад на пол, и скрестив руки, оперся на стволы «Уитни». Дурацкая привычка, между прочим. Ведь стоит случайно задеть взведенные курки, и верхняя половина Майка Арлина с грохотом воспарит в небеса, объятая дымом и пламенем. — Питер, твоя работа? Уитмор шагнул вперед и чуть наклонившись, внимательно осмотрел рану. Затем с важным видом кивнул головой. — Так и знал, садист чертов, — с улыбкой произнес Майк. — Парню сейчас дьявольски больно. Уитмор безразлично пожал плечами, не считая нужным отвечать на это абсурдное обвинение. Кваху Кваху действительно было дьявольски больно. Раненая нога прослужила ему еще несколько мгновений, ровно столько, чтобы заползти в спасительный полумрак банковского зала и сжавшись в комок, схорониться за тяжелым деревянным креслом. Теперь же она горела, словно Вендиго[2] попеременно погружал ее то в бурлящее изначальное пламя, то в обжигающий лед горных вершин. Прикрыв глаза, Кваху почти видел его. Высокая, похожая на скелет фигура в одной лишь набедренной повязке, склонилась над ним, сжимая костлявыми пальцами покалеченную конечность. Обтянутое желтой кожей лицо кривило рот в безгубой улыбке, а в пустых глазницах плескалась абсолютная тьма. Кваху умирал. Воспоминания окружили его плотной стеной, отгораживая от боли и страшной костлявой фигуры в накидке из волчьих шкур, от пронзительного могильного холода и страха. Кваху улыбнулся. Вот он, трехлетний карапуз, неуклюже гоняется за пестрой, порхающей над самой головой бабочкой. Трава щекочет босые ступни, жесткие прямые волосы липнут к вспотевшему от усилий лбу. Маленькая ножка цепляет торчащий из земли корень, и Кваху с хохотом валится на мягкий зеленый ковер. Словно огорчившись потерей товарища, бабочка делает над смеющимся малышом небольшой круг, а потом исчезает вдали, сверкнув напоследок ярко-красными крыльями. Вот Кваху-подросток возвращается со своей первой охоты. Ноги гудят от усталости, глаза заливает пот, но плечо приятно оттягивают тушки трех больших кроликов. Он входит в вигвам с добычей, как настоящий мужчина. Отца нет, но мать улыбается нежно и гордо, когда он кладет у ее ног свою добычу. А вот он сидит рядом с дедом на большом, округлом, торчащем из земли валуне. Маленький костерок тихо потрескивает у их ног. Танцующие по раскаленным углям язычки пламени бросают оранжевые отблески на их лица. Теплая ночь словно легким покрывалом окутывает Кваху, едва заметный ветерок шевелит длинные, черные как вороново крыло, волосы. Валун еще хранит дневное тепло, приятно согревая лежащие на шероховатой поверхности ладони. Дед и внук смотрят в звездное небо. Дед что-то тихо говорит Кваху, протягивая ему тонкий кожаный ремешок с висящим на нем камнем. Удивительно, но камень, кажется, светится. Светится изнутри, словно маленькая, живая искорка. Кваху не слышит слов, но радостно улыбается, глядя в мудрое морщинистое лицо деда. Вдруг, словно порыв ледяного ветра врывается в пестрый хоровод воспоминаний. Краски стремительно выцветают, превращая живые, радостные картинки в пугающие серые наброски. Кваху видит самого себя, склонившегося над лежащим на сухой пыльной земле человеком. Рядом, в окружении старых сорочек, валяется потертый разломанный чемодан. Лицо человека посерело от страха, пот крупными каплями выступил на морщинистом лбу и давно небритых щеках. Губы человека шевелятся, но Кваху не слышит ни звука. Зато тот, другой, присевший над лежащим, слышит все. Он яростно трясет головой, его рот раскрывается в крике. Затем, другой Кваху выхватывает из-за пояса длинный изогнутый нож и медленно погружает в грудь лежащего перед ним человека. Черно-белые воспоминания сменяют друг друга со скоростью летящих по ветру листьев. И на них тот другой Кваху насилует, грабит, убивает. Насилует, грабит, убивает. Убивает. Воспоминания блекнут, становятся все прозрачней, а сквозь них видна высокая костлявая фигура, уже в накидке из волчьих шкур. Безгубый рот все так же щерит острые желтые зубы в издевательской улыбке. «Ты мой, ты мой, ты мой!», — говорит эта улыбка. Тот, настоящий Кваху, что сидит на полу в луже собственной крови, безмолвно кричит от ужаса. Ослабевшее, истерзанное тело едва ли способно пошевелиться, но сознание ясно, как никогда. Он знает. Знает, как только костлявая рука стоящего перед ним демона коснется его груди, он умрет. Умрет, но не освободится, а будет вечно страдать на ледяных просторах, где нет ничего, кроме снега и покрытых инеем, острых, как волчьи клыки, скал. Кваху знает, что должен вспомнить. Вспомнить то, что спасет его от объятий ледяного демона, позволит остаться трехлетним малышом, лежащим на мягком травяном ковре. Но что это? Мысли роятся и ускользают, но Кваху отчаянно напрягает последние силы, перебирая воспоминания. Ночь, костер, склонившееся к нему лицо деда. Губы беззвучно шевелятся, произнося единственно важные слова. Кваху знает: он должен услышать, что говорит дед. Он пристально вглядывается в морщинистое лицо, отчаянно напрягая слух. Движения губ складываются в слова. Они все громче и громче звучат в его голове. «Ты должен раздавить камень, раздави камень, камень». Сидящий на полу юноша тихо застонал. Приподнял голову, окинув стоящих перед ним мужчин мутным, полным боли, взглядом. В груди что-то хрипело и клокотало, воздух со свистом проходил сквозь крепко сжатые зубы. Лежавшая на полу во все расширяющейся луже крови, правая рука вздрогнула и приподнялась на несколько дюймов. Питер Уитмор, заметив движение, мгновенно навел револьвер, что сжимал в левой руке на плавающего в собственной крови индейца. Револьвер в правой был по-прежнему направлен точно в центр груди стоявшего перед ним мексиканца. — Подожди, Питер, — на предплечье мягко легла тяжелая ладонь Майка, — давай посмотрим. Уитмор согласно кивнул и опустил револьвер. Кваху не видел угрожающих жестов стоящих перед ним людей, не слышал он и сказанных ими слов. Его угасающее сознание сосредоточилось на одной единственной цели, дотянуться до висящего на шее камня. Рука медленно, дюйм за дюймом, поднималась вверх, туда, где под грубой тканью рубахи лежал на груди амулет. Окровавленные пальцы почти потеряли чувствительность и не желали гнуться, взгляд то и дело застилала багровая пелена. Его собственное тело, еще недавно полное сил, предавало его. Кваху взвыл. На подбородок брызнула кровь из прокушенной нижней губы, пальцы правой руки сомкнулись на груди, сжав в кулак широкий ворот рубахи и укрытый материей камень. Рука рванулась вниз, раздался треск разрываемой ткани. Он уже чувствовал пульсирующее тепло лежащего в ладони камня, когда демон в накидке из волчьих шкур дотронулся до него. Тощая рука протянулась из серой, холодной мглы, костлявые пальцы с ужасающей силой сжали его плечо. Ледяная волна пробежала по телу, лишая возможности дышать, видеть, существовать. С отчаянным воплем Кваху провалился в обжигающе холодное ничто. Клив Клив видел, как сидящий на полу индеец схватился рукой за горло, а потом, с неожиданной для умирающего силой, рванул ворот рубахи, словно та душила его. Раздался треск рвущейся ткани, рубаха разошлась до пояса, обнажив смуглую безволосую грудь. Глаза юноши яростно сверкнули, он поднес к лицу кулак с зажатым в нем обрывком материи и напряг кисть, словно силясь раздавить нечто, скрытое в ней. Хрустнули суставы, жилы вздулись буграми под смуглой кожей. На лбу синими змеями проступили вены. Но, миг спустя, жизнь оставила его. Горящие глаза затуманились, голова упала на грудь. Нижняя челюсть отвисла, язык вывалился наружу, по подбородку побежала тонкая струйка слюны. Рука упала на пол, в лужу темной, уже густеющей крови, пальцы бессильно разжались. — Так, так, так, — звуки голоса Майка заставили Клива едва заметно вздрогнуть. Он поднял голову и посмотрел на стоящего перед ним Арлина. — Из всей Кровавой Стаи Папаши Финнигана остался только этот жалкий, обмочившийся ублюдок. Не гоже тратить время федерального маршала и деньги Соединенных Штатов на столь ничтожную личность. Ваше мнение, джентльмены? Клив и Питер недоуменно переглянулись и неуверенно кивнули. — Единогласно! — торжественно произнес Арлин, а затем, неуловимо быстрым движением извлек из кобуры револьвер и два раза выстрелил в грудь стоящему перед ним мексиканцу. Майк и Питер курили, стоя у разбитого окна, ощерившегося по краям острыми клыками осколков. Револьверы Уитмора мирно покоились в кобурах, дробовик Арлина и вовсе стоял в стороне, опертый на перевернутое, в дребезги разбитое кресло. Майк оживленно жестикулировал, размахивая зажатой между пальцев самокруткой, тонкий синий дымок, свиваясь в причудливые кольца, медленно поднимался к потолку. Кливу хотелось выпить. Виски обычно унимал адреналиновый шторм, до сих пор бушевавший в крови, и Клив, закончив дела, собирался направиться прямиком в салун. Сесть за столик и опрокинуть несколько наполненных до краев стопок. А пока… Он присел перед завалившимся на бок телом молодого индейца. Аккуратно, стараясь не выпачкаться в быстро густеющей крови, разогнул безвольные пальцы. Брезгливо отбросил обрывок пропитанной потом ткани, посмотрел на лежащий в ладони предмет. Полупрозрачный камень, размером не больше голубиного яйца, с отверстием в узкой части. Черный кожаный ремешок, теперь разорванный, свисал между пальцев, касаясь залитых кровью досок. Обычный дикарский амулет. Клив уже собирался подняться, когда что-то неясное привлекло его внимание. Он вгляделся в камень, лежащий на ладони мертвеца. Мерцание. Ритмичное мерцание в зеленоватой глубине. Клив протянул руку и осторожно поднял амулет. Большим пальцем стер кровь и увидел сеть тонких трещин, бегущих по украшенной узорами, гладкой поверхности камня. А в середине, все набирая силу, пульсировал сгусток теплого желтого света. Внезапно сквозь трещины во все стороны ударили ослепительно-яркие лучи, и амулет раскололся, превратившись в горсть каменных осколков и пыли. А мгновением позже Клива накрыла тьма. Конец первой части. По законам Дикого Запада Часть вторая Глава 1 «Бешеные псы» Пограничная территория Техаса и Мексики, 198.. год Горячий воздух пустыни проникал в открытые окна пикапа, не принося сидящим внутри людям ни малейшего облегчения. Солнце давно зашло, уступив место тонкому серпу луны, окруженному бриллиантовой россыпью созвездий Млечного Пути. Джо «Босс» Эрнандес коснулся усеянного крупными каплями лба и с отвращением уставился на покрытую липкой пленкой тыльную сторону ладони. Широкая, попугайской расцветки, рубашка промокла насквозь, неприятно облепив грудь, а под ягодицами плескалось натекшее со спины озерцо пота. — Траханная духовка, — со злостью прошипел Джо, ощущая сбегающие по лицу соленые ручейки. Сидевший на месте водителя мужчина оторвался от созерцания собственных рук, лежавших на руле автомобиля и поднял глаза на Эрнандеса. Потемневшая от пота майка без рукавов плотно обтягивала жирное тело, подчеркивая каждую складку на боках и животе. Эрнандес скривил тонкие губы и отрицательно мотнул головой. Мужчина отвернулся, вновь переведя взгляд на свои сжимавшие руль пальцы. Старая однополосная дорога с растрескавшимся асфальтовым покрытием упиралась в высокие двустворчатые ворота и вела дальше, к черневшим вдали ангарам пограничной службы. «Додж» Эрнандеса, был запаркован в миле от облезлого знака, что обозначачал въезд на запретную территорию. Отсюда «Босс» видел маленький тусклый огонек. Вероятно, фонарь над будкой охранника. Все что находилось дальше, скрывала угольно-черная ночная тьма. «Боже, благослови Мексику, страну простофиль и ворья», — в который раз пронеслось в голове у Джо. Склад пограничной службы действительно ни на что не годился. Кусок земли и несколько ржавых ангаров из больших листов гофрированного железа были тем, что осталось от одной из разорившихся макиладор[3]. Военные слегка подновили проволочный забор в рост человека, а по верху пустили кольца «спирали Бруно». Да и ту уложили настолько убого, что перебраться через забор мог и хромой паралитик, возникни у него такое желание. Джо «Босс» Эрнандес вгляделся в темноту сквозь запыленное стекло. Время поджимало, на операцию оставалось не более сорока минут. Если, конечно, он хотел вовремя добраться до Нуэво Ларедо. Но природная подозрительность, не раз спасавшая шкуру Эрнандеса от крупных неприятностей, не позволяла принять на веру слова Посланника. Джо наклонился вперед и нажал большим пальцем крупную кнопку наручных часов, крепившихся на запястье прорезиненным ремешком. Прямоугольное окошко осветилось призрачным зеленоватым светом. 01:45. — Мигель, зови Доктора. Мужчина на водительском месте пошарил левой рукой между сиденьем и дверцей, достал небольшую радиостанцию «Моторолла» в ярком пластмассовом корпусе. Повертел между пальцев, удобнее пристраивая в широкой грубой ладони, и трижды нажал тангенту. На несколько секунд замер, прислушиваясь. Кивнул Эрнандесу, когда в ответ раздалось два тихих щелчка. Спустя какое то время в темноте послышались легкие шаркающие звуки, и перед капотом пикапа сгустилась неясная тень, очертаниями напоминающая человеческую фигуру. Маленький худой мужчина шагнул вперед и оперся локтями на пассажирскую дверцу доджа. — Все в норме, Босс, — заговорил он тихим, свистящим шепотом. — Как и обещал наш новый амиго, — слово «амиго» мужчина произнес коротко, словно сплюнул попавшую на язык мошку, — охрана из жирных боровов, совсем как Мигель. — Глаза Доктора весело сверкнули, когда толстяк на водительском месте показал ему средний палец. — Не правительственная. MSS, если я правильно разглядел буквы на шевронах. — Что в кобурах? — перебил Доктора Эрнандес. — У тех двоих, что я видел, револьверы. В будке имеется дробовик, висит на стене. Эй, Босс, не дрейфь, они до пушек дотронуться не успеют! Эрнандес пристально посмотрел на человека рядом с пикапом. Нехорошая улыбка искривила тонкие губы, обнажив ряд мелких зубов. Доктор поднял руки ладонями вверх, словно признавая вину. — Прости, Босс, прости. Это все мой проклятый язык. Эрнандес кивнул головой, принимая извинения своего teniente. — Где остальные? — Семеро carnales[4] ждут команды к северу от входа. У Хуареза есть кусачки. А Хесус около машины, следит, чтоб нам не помешали. Эрнандес еще раз кивнул и вышел из «доджа». С наслаждением потянулся, разминая затекшие от долгого сидения мышцы. Подошел к правому борту пикапа, запустил руку под арку заднего колеса, нащупывая рычаг. Несколько мгновений ничего не происходило, а затем раздался звонкий щелчок потайного механизма. Часть борта повернулась на скрытых петлях, открывая неглубокую вертикальную нишу, отделанную толстой резиной. В ней на пластиковых держателях висел странного вида автомат, напоминавший несколько вложенных одна в другую труб разного диаметра и карманный пистолет «Астра 5000» с навинченным на короткий ствол глушителем. Док, а по документам гражданин Соединенных Штатов Америки Дженеро Флорес, с радостной улыбкой потянулся к автомату. Его любимое оружие, старый добрый М3 «Шприц» сорок пятого калибра как раз и послужил причиной того, что к Флоресу намертво приклеилась кличка «Доктор». Достав автомат, Дженеро пошарил в углублении между бортом и полом. Комично закатив глаза, извлек самодельный глушитель длиной в два фута и три снаряженных магазина для своей игрушки. Дождавшись, пока Доктор отойдет от машины, Эрнандес извлек из тайника пистолет и внимательно осмотрел его. Дослал патрон, поставил на предохранитель. Задрав рубашку, засунул оружие за пояс длинных шорт цвета хаки. Слегка наклонился, проверяя, насколько удобно сидит пистолет. Острый выступ рукояти немного царапал кожу на животе, но в целом, дискомфорта не создавал. Шагнув к кабине доджа, Эрнандес постучал пальцем по ветровому стеклу. Поймав внимательный взгляд Мигеля, тихо проговорил: