– Я тоже на это надеюсь… – проговорила она ему в спину. – Беги давай, беги… Жених! Ишь, какой настырный… Понятное дело, влюбленный… Он уже не слышал ее, быстро бежал вниз по лестнице. Закрыла дверь, вернулась в комнату, села в то же кресло, где только что ждал ее ответа Матвей. Казалось, даже кресло все еще хранит энергию его радости и надежды. И снова вздохнула, уже о своем, проговорила с улыбкой: – Эх, молодость, молодость… Глупая настырная молодость. Как же там говорится… Если бы молодость знала, если бы старость могла? А неправильно ведь говорится, неправильно! Потому что молодость тоже знает! Да, знает и может… Если любит, конечно. Если очень любит… Посидев и повздыхав еще немного, она снова выудила из кармана кофты телефон, кликнула номер Юли. – Да, Маргарита Сергеевна, слушаю вас… – услышала ее низкий и очень грустный голос. – Я надолго тебя не задержу, Юль. Я на пару слов всего. Хочу предупредить, что ко мне сейчас приходил этот мальчик, Матвей… Я ему сказала, что Анеля к отцу уехала. Извини. Наверное, ты считаешь, что не надо было мне вмешиваться, но я так решила, извини. Я думаю, он сегодня же к ней и поедет. – Да не надо извиняться, Маргарита Сергеевна, что вы. Сказали и сказали, и ладно. Может, это и к лучшему… Если он любит Анелю, то пусть они будут вместе. Пусть женятся, я вовсе не против. Пусть… – Что-то я не совсем понимаю тебя, Юль! Помнится, недавно ты мне по телефону истерику устроила по этому поводу! Рассказывала, что никак не можешь потерять отца этого мальчика, с которым ты… Что-то изменилось, Юль, да? – Да, изменилось. Все изменилось. Я приняла решение. Сегодня я с этим человеком расстанусь. Если это нужно моей дочери, я сделаю это. Как раз собиралась ему звонить… Вот сейчас поговорю с вами и позвоню. И скажу ему все. И мы будем чужими. Бывшими. А бывшие отношения не могут никому помешать, ведь правда? Они же всего лишь бывшие… – Ну, Юль… Даже не знаю, что тебе и сказать, правда… Если честно, не ожидала от тебя такого поступка. Я думала, ты до конца будешь свое право отстаивать. Что ты… Зубами грызть будешь… – Вы думали, что я законченная эгоистка, да? Сначала испортила жизнь вашему сыну, теперь порчу жизнь собственной дочери? Как видите, это не так… Бросьте ваш сарказм, уважаемая Маргарита Сергеевна. Бросьте. – Да нет у меня никакого сарказма, что ты! Тем более сыну моему ты жизнь не испортила. Похоже, она у него сначала начинается, и я этому очень рада. – У него кто-то есть, да? – Да, есть. Милая, приятная женщина, вместе с ним в школе работает. Младше его намного, между прочим. И очень его любит… – Я рада, Маргарита Сергеевна, правда, рада. Теперь и за мной греха нет, если можно так сказать. – Ну… Вопрос этот спорный, конечно… Не время сейчас его обсуждать. – Да, не время. Простите, не могу больше говорить, мне позвонить надо… Отцу этого мальчика позвонить. Я все решу… А потом за Анелей поеду. – Не надо к ней ехать, Юля. К ней Матвей уже едет, наверное. – Ну, пусть… Заодно и ему все скажу. Что я всего лишь бывшая для его отца… Пусть он все знает, Маргарита Сергеевна. От меня знает. И прощения у него попрошу, и у Анели тоже… – Ты что, плачешь, Юль? – Нет, я не плачу, вам показалось. А может, и плачу, не знаю… Поверьте, мне нелегко сейчас. – Верю, что ж… Ладно, не буду тебе мешать, Юль. – Спасибо, Маргарита Сергеевна. Спасибо, что позвонили. И до свидания. – До свидания, Юль… До свидания. Удачи тебе… Юля нажала на кнопку отбоя, усмехнулась грустно. Как некстати последние слова свекрови прозвучали: удачи тебе… В чем же удачи-то? В расставании с любимым человеком? Ведь оно ей сейчас предстоит – расставание… Села за стол, положила телефон перед собой, смотрела на него долго. Надо Диме звонить. Надо. И сказать ему все. Но как же трудно протянуть к телефону руку, как трудно! Она ж будто каменная стала. Нет, надо посидеть еще пять минут хотя бы. Это ж так немного – пять минут… И так много, как оказалось. Целых пять минут отсрочки отчаянной! Но и эти пять минут прошли. И еще пять. И еще… Все, надо звонить! Надо взять себя в руки! Но как это можно сделать, если и рук-то этих не чувствуешь? И в голове звенит ужасом – нет, нет! И, как спасение от этого ужаса, четко и ярко всплывает в памяти то время, когда они с Димой были вместе! Чтобы совсем вместе… Очень короткое время было. Их время. Всего три дня. Дима поехал тогда на медицинский симпозиум в Баку и ее взял с собой. Поселились отдельно от всех гостей симпозиума в маленькой гостинице в старом городе, жили в одном номере. Как пара. Как муж и жена. Она тогда именно так себя и чувствовала – жена. Пусть хоть на три дня… Ходила с ним вместе везде, и коллеги его смотрели на нее как на жену. Они ж не знали, что она не жена вовсе. Из разных городов все приехали. А когда Дима выступал с докладом, стоя на трибуне, она смотрела на него из зала и плавилась от гордости. Ничего не понимала, о чем он таком говорит, просто смотрела на него, и дух захватывало. Еще подумала тогда вдруг: так ведь любить нельзя… Так сильно любить нельзя. Так по-собачьи преданно. Так радоваться малому кусочку счастья, что бросила тебе с барского плеча жизнь – всего-то три дня… Вечером они гуляли по старому городу и забрели в парк. Почему-то остановились около карусели, смотрели, как мелькают по кругу счастливые детские лица. Вот карусель остановилась, и дети пошли к выходу, где ждали их взрослые. И одному мальчику вдруг стало плохо… Упал как подкошенный. Личико иссиня-бледным стало, рука неловко завернулась назад. Дима тут же бросился к мальчику, оттолкнув пожилую женщину, склонившуюся над ним, проговорил быстро: – Не надо его тормошить, не надо! Отойдите, пожалуйста, прошу вас! Я врач, отойдите! Но женщина не слышала ничего, не понимала. Рыдала в голос, выкрикивала что-то на местном наречии. Вокруг уже толпа собралась, и оказавшаяся рядом с Юлей девушка проговорила тихо, указывая на плачущую женщину: – Это внук ее… Ему плохо с сердцем стало. Боится, что он умрет… – Юля! – услышала она сердитый окрик Димы. – Забери ее, ну же! Она мешает мне! Быстрее, Юля! Она бросилась к несчастной пожилой женщине, бабушке мальчика, ухватила ее в крепкое объятие, потихоньку отодвигая от лежащего на асфальте внука. Краем глаза видела, как Дима разрывает на нем рубашку, как производит над ним какие-то манипуляции. А женщина все рвалась из ее рук, все кричала, и очень трудно было ее удерживать… – Тихо, милая, тихо… Успокойтесь… Он же врач, он знает, что делать, не надо ему мешать, не надо… Наверное, женщина ее совсем не понимала, зато слышала ее спокойный уверенный голос. И вскоре ее грузное тело обмякло в руках, и только слышалось тяжелое прерывистое дыхание. Да еще она бормотала на местном наречии что-то свое, тихое, отчаянное. Может, молилась. Может, ей тоже с сердцем плохо было. Вскоре послышался вой машины «Скорой помощи», и женщина в ее руках снова забилась, снова закричала отчаянно. Выскочивший из машины врач подбежал к мальчику, быстро спросил что-то у Димы. Она видела в этот момент Димино лицо – на нем улыбка была. Мол, обошлось все, слава богу. И видела, как врач «Скорой» тоже улыбнулся ему, похлопал по плечу благодарно. А женщина тут же вырвалась из ее рук, бросилась к врачу «Скорой», и тот сказал ей что-то быстро, указывая рукой на Диму. И в следующую секунду никто даже сообразить ничего не успел, не успел удержать бедную женщину… Она бросилась в ноги к Диме, обхватила его колени руками, прижалась к ним лицом и снова затряслась в бурном рыдании. – Он ей сказал, что ваш муж спас ее внука, вовремя оказал помощь… – услышала она над ухом голос давешней девушки. – Сказал, что, если б не он, они бы не успели ничего сделать. Юля повернула к девушке голову, кивнула благодарно. Та снова проговорила быстро: – Я русская, я давно тут живу… И женщину эту тоже знаю, она часто в этот парк приходит с внуком гулять. Я с маленьким сыном гуляю, а она с внуком. Он у них в семье единственный ребенок, драгоценный. Только вот слабенький очень… Сейчас его на «Скорой» в больницу заберут вместе с бабушкой. Дима тем временем поднял женщину с колен, но она все норовила снова бухнуться ему в ноги. Дима глянул на Юлю растерянно – что ж ты, мол, стоишь, помогай! Она бросилась к нему, ухватила женщину под руки, начала уговаривать ее ласково: – Ну все, все, не надо… Все же хорошо уже, что вы… Сейчас в больницу с внуком поедете… Его уже на носилки положили и в машину сейчас понесут! Идите, вам же с ним надо поехать, идите! Женщина и сама поняла, по всей видимости, что ей надо сейчас ехать с внуком. И вдруг быстро начала стаскивать с пальца кольцо, бормоча что-то сквозь слезы. Потом схватила ее за руку и, не дав опомниться, надела ей кольцо на безымянный палец. Она с испугу отстранилась, пытаясь снять кольцо и тоже бормоча торопливо: – Ну вот что вы делаете, зачем… Что вы, ей-богу… Зачем это… Врач «Скорой», наблюдавший эту картину, проговорил тихо, наклонившись к ней: – Не надо отказываться, возьмите, не обижайте ее… Она говорит, что ваш муж спас ее внука, и ей нельзя не отблагодарить. Это ведь грехом считается, если спасителя не отблагодаришь. А вы жена спасителя… И потому, мол, пусть кольцо на память останется. Оно старинное, вроде как семейная реликвия… – Ну так и тем более тогда, что вы! Не нужно, не нужно! – сняв кольцо с пальца, протянула она его женщине. Но та отстранилась в испуге, замахав руками. Тут же развернулась грузным туловом, поспешила вслед за носилками с внуком в машину «Скорой помощи». Дверь машины захлопнулась, и она поехала прочь, оглашая парк воем сирены. Так и осталось с ней это кольцо. Вот оно, на безымянном пальце, привыкла к нему уже. Очень красивое, между прочим. Широкое плоское золото со впаянным в центре большим сапфиром, по краям обрамленным бриллиантовой россыпью. Оно почти вросло в палец, никогда его не снимает. И спит вместе с ним… А той ночью, последней в их маленькой совместной жизни… Когда лежали, утомленные любовью, она протянула перед собой руку, проговорила тихо: – Дим… Этот врач со «Скорой» меня женой твоей назвал, помнишь? Мне так странно было это слышать… Странно и как-то… Очень счастливо, что ли… Будто это вдруг может оказаться когда-нибудь правдой! Дима ничего не ответил. Но она услышала, как он очень грустно вздохнул. И хотела сказать что-нибудь такое – мол, нет-нет, я же ни на что не претендую, не думай, я же просто так сказала! – но не успела, он ее опередил: – Юль, мы же с тобой договаривались… Ну зачем ты, Юль? Ты же знаешь, что я не могу… – Да, знаю. Прости. Я больше не буду. Знаю… Конечно, она все знала, о чем речь… И никогда ни на что не надеялась. Им этого короткого украденного счастья хватало с избытком. Еще и успокаивала себя иногда: краденое, оно ж всегда слаще бывает… А остальное счастье не для нее. Остальное – нельзя. Потому что оно… Слишком большое. Такое большое, что можно не вынести и умереть от его избытка. Встряхнула головой, улыбнулась. Да уж, чего только не придумает женщина, чтобы оправдать свое краденое счастье… Чего только не придумает! А теперь, выходит, и придумывать уже больше нельзя. И поэтому надо все же дозвониться до Димы. Может, он все же возьмет трубку? Ведь надо ему сказать… Протянула к телефону руку и тут же ее отдернула – господи, да не по телефону же! Как можно такое сказать по телефону? Нет, надо увидеть его сначала… Наверняка он сейчас в клинике и может выйти к ней ненадолго. Сядет в машину, и тогда она ему все скажет… Скажет – и к Анеле поедет. С чистой совестью. Уже свободной от Димы. Постыло свободной…