– Да, да… Ты права. Я не смогу, нет… Но что же нам делать? Я Матвею уже обещал… – И я не знаю, Дим. Давай думать вместе, что ж… Они замолчали, и молчание это было таким тяжелым, что Юле захотелось плакать. Не была она ни слишком чувствительной, ни слезливой, а тут вдруг почувствовала, что слезы совсем близко. И чтобы хоть что-то сделать, кликнула официанта, попросила принести вина. Может, хоть вино ее расслабит, уймет слезы. С жадностью припала к бокалу, осушила его до дна, глянула на Диму. Он сидел, отвернувшись к окну, думал о чем-то сосредоточенно. Сердце сжалось от плохого предчувствия – поняла вдруг, о чем он думает! Наверняка о том, как бы ей помягче сказать… Сказать, что им надо расстаться и забыть все, что меж ними было. Но ведь это тоже не выход, Дима, не выход! Потому что это словами проговорить можно – надо забыть… А как забудешь, как? Все равно прошлое всегда будет стоять между ними! От него так просто не избавишься! Хоть играй эту пьесу, будто они не были знакомы, хоть не играй, все равно эта игра будет отвратительной! Наконец Дима вздохнул тяжело, глянул на нее настороженно. Вот сейчас, сейчас он все скажет… Нет, нет! Не надо, Дима! Пожалуйста! Не надо! Внутри все кричало, все изошло этим «не надо», потому слова вырвались наружу – те, которые она вовсе не собиралась говорить еще секунду назад: – Только не говори сейчас, что нам нужно расстаться, Дим… Потому что правильнее будет разрубить этот узел и сказать твоей жене всю правду! Ну, сам подумай… Мы же любим друг друга, Дима! Мы тоже имеем право на счастье! А дети… Дети сами разберутся, что им в этой правдивой ситуации делать! По крайней мере, они будут знать, что мы… Ты и я… С правдой всегда все легче, Дим… Говорила и сама удивлялась тому, как она вообще могла произнести такое. Вот так, вслух. Так решительно. Требовательно. В общем, ни на что не надеясь… – Юль… Ты же знаешь, я не могу… – тихо-удивленно проговорил Дима, потирая рукой подбородок. – Я же все тебе давно объяснил… У меня есть обязательства, у меня есть долг. Это ведь тоже любовь, когда ты можешь исполнить долг. Анна верит мне, я не могу ее обмануть. И не могу убить… Потому что ей будет плохо, и она… – Ой, Дима, я тебя умоляю! – снова не узнала Юля своего голоса. Противный был голос, нахальный. – Я тебя умоляю, Дима! Тысячи женщин каждый день слышат признания своих мужей, что он любит другую, и тысячи мужчин поворачиваются и уходят! И никто не умирает при этом, поверь! – А она умрет, Юль. Я знаю. Она любит меня. Может, для тебя это будет звучать странно, но я тоже ее люблю. – А меня? – И тебя люблю. Но… – Да знаю я про это «но», знаю… А только хочешь правду, Дим? Ты вовсе свою жену не любишь. Ты любишь свое прекрасное осознание долга, любишь понимание своей необходимости для нее. И будто сам себя этим наказываешь… Ты не находишь? Это ведь уже немного на мазохизм смахивает. – Может быть, может быть… Считай так, как тебе удобно, Юль. – Но ты ведь понимаешь, что уже не будет так, как раньше? Не будет, если наши дети действительно любят друг друга и хотят жить вместе? – Вот именно – если… Если действительно любят. А вдруг они ошибаются? За такой короткий срок трудно что-то понять… Уж я-то своего сына знаю, какой он! Сегодня с одной девчонкой встречается, завтра с другой… Я страшно удивился, когда он вдруг про женитьбу заговорил! Сразу и не поверил, но у него глаза были такие… Пришлось поверить, что ж… Но я еще с ним поговорю, сегодня же… – Значит, мы с тобой пока не принимаем никаких решений? – Нет, Юль. Какие тут могут быть решения… Так запуталось все… Думаешь, мне легко принять это решение? – А мне… Мне вообще невозможно, Дим… – сглотнула она торопливо горькую слезу. Он улыбнулся, протянул руку, сжал ее пальцы в ладони. – Не плачь, Юль, не надо… – Что ты, Дим! Я и не собираюсь… – Ну вот и хорошо, и не надо. Дима деловито посмотрел на часы, и она спросила тихо: – Домой торопишься, да? Ты иди, Дим… Не стану тебя задерживать… Он кивнул благодарно, потом оглядел зал, пытаясь отыскать официанта. Юля снова повторила тихо: – Иди, Дим, иди… Я сама рассчитаюсь, не надо… Он встал из-за стола, наклонился к ней, обнял за плечи и встряхнул слегка – все будет хорошо, мол… Поцеловал в щеку, распрямился, быстро пошел к выходу. Очень быстро. Будто сбегал… А она еще долго сидела, глядя в окно. На город опускались сумерки, и людской поток иссякал помаленьку, все разбредались по домам. Очень хотелось поплакать, но она сдерживала себя. Народу в кафе было много, и не хотелось привлекать внимание. Лучше эти слезы домой донести как-нибудь… * * * – …Так мы идем сегодня в гости к родителям Анели, Матвей? Или не идем? Анна Антоновна поставила перед сыном чашку с кофе, села напротив, глянула осторожно. И добавила тихо: – Ты так нас с папой убеждал, так уговаривал, так торопился, а теперь молчишь… Ты что, передумал делать серьезный шаг, да? Испугался? – Нет, мам. Я не испугался. Просто… Я пока не понимаю, что происходит… – А что происходит? Анеля передумала выходить за тебя замуж? – Нет, нет… Она не передумала. И не передумает, я знаю. А если передумает, то не от того, что меня разлюбила. Просто у нее случилось что-то… Я пока не знаю что. Она должна мне позвонить сегодня… – Может, родители ее против такой скороспелой женитьбы? Не все же такие демократичные, как мы с твоим папой! – Не знаю, мам! Говорю же тебе – не знаю… – Так сам позвони Анеле и узнай и все! Чего зря себя истязать? Ты сам на себя уже не похож! Такие круги под глазами образовались, смотреть больно! – Хорошо. Я позже позвоню ей. Может, она еще не проснулась. – Ну, тогда я время терять не буду и в ближайший салон схожу, приведу себя в порядок. Не могу же я в гости чучелом заявиться, правда? – Ты не чучело, мам. Ты очень красивая. – Спасибо, сынок. И все же я прогуляюсь. Отца не буди, ладно? Он всю ночь не спал, я слышала. Переживает о чем-то. Наверное, на работе что-то не ладится. И даже на кухне курил… Десять лет уже не курил, а тут вдруг… Я и спрашивать даже не стала, что с ним происходит. Захочет, сам расскажет, правда? – Не знаю, мам… – Эх вы, мужчины мои… – грустно вздохнула Анна Антоновна, вставая из-за стола. – Что-то у вас обоих не так пошло, как надо, а мне ничего не рассказываете… Хватит со мной носиться уже как с писаной торбой, я вполне нормально себя чувствую! И хочу быть в курсе всех дел! Ты ведь тоже что-то от меня скрываешь, да, сынок? – Нет, мам. Ничего. Говорю же – сам пока ничего не понимаю. – Ладно, все выяснится со временем… Пойду я красоту наводить. Со стола уберешь, ладно? – Хорошо, мам… – И отца накорми завтраком, когда проснется! – Хорошо… Анна Антоновна ушла, оставив сына одного на кухне. Как только за ней захлопнулась дверь, Матвей тут же услышал в кухонном проеме голос отца: – Доброе утро, сын! Я слышал, дверь хлопнула… Это мама ушла? – Да. Она в салон решила сходить, прическу сделать. – Вот и хорошо… Мне с тобой поговорить надо, пока мамы нет дома. Очень серьезно надо поговорить! – Давай поговорим, что ж… – повернулся к нему Матвей, удивленный интонацией отцовского голоса. – Только мама просила тебя завтраком накормить… Сейчас я сырники разогрею… – Да не надо ничего, Матвей! Скажи лучше… Ты все еще настаиваешь на том, чтобы мы с мамой пошли сегодня к родителям твоей девушки? – Не знаю, пап… Я звонка от нее жду. Но я сейчас ей сам позвоню, погоди… – Не надо, Матвей. Не звони. Хочешь знать, почему и она тебе не звонит? Я могу тебе все объяснить… – Да откуда ты… – Не перебивай меня. Послушай лучше. И будь мужчиной, ладно? Я скажу тебе сейчас все как есть. Надеюсь, ты постараешься все понять… – Да что я должен понять? Говори уже, пап! – Дело в том, что Анеля не хочет видеть нас у себя дома. И мама ее не хочет. Потому что… Потому что… Ну, в общем, мы с ее мамой… Понимаешь меня, Матвей? – Нет. Совсем не понимаю. Что ты хочешь сказать? При чем здесь ты и мама Анели? – Дело в том, что мы… Мы встречаемся уже много лет. Так получилось, извини. И ты должен меня понять… – Да ничего я не должен понимать, пап! То есть… Я вообще ничего не понимаю! Что значит – встречаетесь? В каком смысле?