Нутау нахмурился: – Но к северу, западу и востоку от нас нет ничего, кроме камня и льда. – По ту сторону этого ледяного языка живет Бог-Черепаха, – пояснил Атлатль. – Он там, где река вытекает из ледяной стены. – Бог-Черепаха? – Нутау нахмурился еще больше. – Отец, – начал юноша. Он все еще ощущал у себя на коленях тяжесть тела Тигренка. Нутау редко говорил, и Атлатлю казалось, что он так и не получит ответа на свой вопрос, если не задаст его сейчас. – Если ты избегал меня, то почему пошел за мной? Нутау отступил на несколько шагов и, повернувшись спиной к сыну, уставился на мертвого короткомордого медведя. Когда он снова обернулся, на его лице блуждала грустная улыбка. – Прежде всего, потому что сожалел, – пояснил Нутау, встав на колени так, чтобы оказаться лицом к лицу с сыном. – Я понял, что ошибаюсь, еще тогда, когда стал игнорировать тебя и молчать. Великий потоп произошел не по твоей вине. Я не верю ни в суеверия, ни в богов; мне просто нужно было кого-то обвинить. Атлатль старался держаться спокойно и прямо. – Сожаление переросло в нечто иное, когда я смотрел, как ты снова и снова соскальзывал вниз, но каждый раз каким-то образом понемногу поднимался все выше и все-таки добрался до вершины холма, а потом пошел дальше, даже не обернувшись. И тогда я понял: для меня совсем не имеет значения то, что ты не умеешь охотиться и что у тебя искалечена нога. Ты все равно мой сын. Людям всегда нравились твои рассказы, и у тебя всегда получалось их рассмешить. И ты умел шутить, как и Банти. Я не ценил этого. Но у Банти нет того, что я увидел в тебе. Внутри тебя есть какая-то сила, рвение, о котором я и не подозревал, решимость. Это твои таланты, и они важны не только для охотника, но и для всего племени. Нутау с грустью покачал головой. – Потом мне стало любопытно. Видимо, у тебя имелась какая-то цель. Поэтому я все время находился неподалеку от тебя и надеялся, что днем тебе удастся выжить. А ночью я был готов броситься тебя защищать. Но ты в этом и не нуждался. И теперь ты говоришь мне, что твоя цель – найти Бога-Черепаху? – Да, ведь он уничтожил племя. – И ты собираешься наказать Бога-Черепаху? – Нутау фыркнул. – Боги… Он не договорил и склонил голову, словно впервые задумавшись о чем-то. Затем сжал челюсти и уверенно сказал: – Боги создали наш мир. Но они не живут среди нас. – Я не собираюсь наказывать Бога-Черепаху, – сказал Атлатль. – Я хочу лишь спросить у него, зачем он уничтожил нашу семью. – Не нам об этом спрашивать у богов, – Нутау недоверчиво покачал головой. – А я спрошу, – возразил Атлатль. Он указал в ту сторону, откуда доносился странный стон и дул ветер. – Если наводнение произошло по вине бога, тогда ему придется выслушать меня. – Опять ты со своими россказнями! – Если Бог-Черепаха наслал потоп и уничтожил племя, тогда он выслушает меня, когда я буду чтить память каждого члена племени. – Нет, – настаивал Нутау. – Людям нельзя приходить к богам. – Тогда я пойду один. Атлатль увидел, как побагровело лицо у отца. – Ты пойдешь со мной, – заявил Нутау, – на юг. Сначала мы возьмем у твоего медведя все, что нужно. Когти забери себе: из них можно смастерить ожерелье, какого никогда еще не было ни в одном племени. Прежде чем Атлатль успел ответить, отец покачал головой, указывая на копьеметалку: – Как ты это смастерил? Не говоря ни слова, Атлатль передал ему оружие. Тот стал вертеть его, исследуя каждую деталь. Потом почтительно вернул оружие хозяину. – Поможешь мне вырезать такую же? – Он не требовал, а просил: – Научишь меня метать копье с ее помощью? – Хорошо, но взамен, – молвил Атлатль, – после того как мы заберем у медведя все, что сможем, ты пойдешь вместе со мной к Богу-Черепахе. Нутау в конце концов кивнул в знак согласия. – Но сначала нам нужно сделать кое-что гораздо более важное. Он тихо опустил руку на голову Тигренка и закрыл ему веки. – Для меня будет честью помочь тебе исполнить траур по твоему другу. Атлатль достал из сумки мешочек с красной охрой и протянул руку, чтобы раскрасить ею лицо отца. Глава двадцать седьмая Бо́льшая часть дня у них ушла на то, чтобы снять шкуру с короткомордого медведя. Весь вечер заняла церемония проводов Тигренка в страну предков. Ночь была холодной, и в тундре не нашлось ни дерева, ни костей мамонта, которые можно поджечь, поэтому охотникам пришлось укрыться невыделанной шкурой короткомордого медведя, вывернув ее наизнанку. Ночью оба не проронили ни слова. Атлатль радовался, понимая, что отец его принял. Утром Нутау уложил медвежью шкуру, чтобы нести ее с собой на юг. Единственной ношей Атлатля были огромные медвежьи когти для ожерелья и печальные воспоминания о том, как Тигренок спас ему жизнь. Когда они наконец собрались уходить, отец сказал: – Мне не нравится идея идти на встречу с Богом-Черепахой. Но я заключил с тобой сделку. – Я хочу хотя бы посмотреть, где начался Великий потоп, – отозвался Атлатль. – Если мы не встретим Бога-Черепаху, я пойду обратно. Когда они вернулись к южной оконечности ледяного языка, юноша снова почувствовал, как поменялся ветер. – Неужели буря? – спросил Нутау, повторив вопрос, которым Атлатль задавался накануне. Он взглянул вверх, чтобы проверить, не изменились ли облака. – То же самое было, когда я первый раз приходил сюда, – кивнул Атлатль. – И звуки те же самые. Нутау нахмурился, услышав низкий стон, рождающийся где-то впереди. – Ни с чем подобным я раньше не сталкивался, – мрачно проговорил он. – Наверное, боги и правда ждут нас там, за поворотом. – Сейчас мы увидим, что там, – ответил Атлатль. – И тогда все станет ясно. Нутау недовольно усмехнулся, но пошел дальше. Сын последовал за ним, и когда они обогнули южный край ледяного языка, им открылся вид на север. Атлатль ахнул. Внезапно исчезли и ледяной язык, и Гора призраков. Исчезла плоская покрытая гравием равнина с возвышенностями и мелкими ручьями. Ужасные стоны издавал ветер, завывавший в огромном разломе в Горе призраков. Разлом представлял собой каньон с отвесными стенами, настолько широкий и глубокий, что на то, чтобы преодолеть расстояние от одной его стены до другой под завывающим ветром, ушло бы полдня. Все дно каньона было усыпано камнями и грязью, оставленными Великим потопом, а посередине все еще текла стремительная река. Казалось, будто эту ледяную гору снизу вверх, до самой линии облаков, пробил чудовищных размеров кулак. Огромная брешь в Горе призраков выглядела ошеломляюще. Долгое время путники молчали, пытаясь осмыслить вид, который лежал за гранью их понимания. – Значит, предание не лжет, – благоговейно прошептал Нутау. – Бог-Черепаха был связан и брошен в озеро – настолько глубокое, чтобы он никогда не смог сбежать оттуда… Смотри, докуда доходила вода! Нутау указал на гору по ту сторону пропасти. Почти на высоте нависающих облаков по ней проходила линия, отделявшая темную грязь потопа от нетронутых склонов. Атлатль уставился в пропасть, пытаясь представить себе черепаху: каких же размеров она должна быть, чтобы сотворить подобные разрушения?! Но тут внезапно его осенило. Эта часть Горы призраков служила плотиной, которая сдерживала воду: такого глубокого озера не было нигде в южных землях, и оно оказалось столь огромным, что смогло заполнить всю Черепашью долину. – Ты все еще намерен требовать от Бога-Черепахи выслушать твои траурные песни? – спросил Нутау. – Этот бог огромен, и он способен пробить эту ледяную гору, для него мы подобны муравьям под ногами у мамонта. – Здесь нет никакого Бога-Черепахи, – ответил Атлатль. – Но ведь только могущественный бог мог такое сотворить, – возразил отец. – И этот кто-то – или что-то – неподвластен нашему разуму. – Значит, это был голодный бог воды. Атлатль снова посмотрел назад на ледяной язык и потоки воды, вытекавшие из его основания по каменистому дну. – Голодный? – удивился Нутау. – Вода пожирает лед. Юноша был уверен в своей правоте. До того, как случилось наводнение, река в Черепашьей долине много дней поднималась, пока вода поглощала подножие ледяной горы. Вода заставляла реку постепенно наполняться, пока та не стала настолько могущественной, что смогла пробить ледяную плотину. Нутау кивнул, показывая, что понял, о чем шла речь. – Да. Это был бог воды. Возможно, подумал Атлатль, лед снова нарастет. Тогда озеро опять заполнится водой. И когда-нибудь спустя много лет воды снова станет слишком много, и она снова съест лед.