Очередное задание. Оно очень опасное. Даже я это понимаю. Но я иду либо за своим сороковым немцем, либо к маме на небо. Как же я ошибалась, думая, что у меня только такой выбор. Я еще не знала тогда, что жизнь намного сложнее. В нашем отряде снайперов только у меня столько смертоносных выстрелов. А еще я тут единственный снайпер-женщина. К сожалению, если ты не меткий, то очень скоро тебя убьют. У снайпера, как правило, только один выстрел. И граната в сумке для себя. Никто не хочет попасть в плен. Надо перейти линию фронта. Подойти вплотную к деревне, где-то там находится пункт связи врага. Надо его найти. И убить радиста, а рубку подорвать. Я иду туда не одна, вместе со мной и командиром нас десять человек. Моя задача – убить радиста и прикрывать отход основной группы. Мы выходим вечером. Идем по лесу, а потом оказываемся на большом зеленом поле. Оно все в черных воронках. Немцы его просматривают и обстреливают. Нам нужно незамеченными пройти это поле. Дальше опять лес. А потом снова поле, на краю которого стоит деревня. Точнее то, что он нее осталось. Зной середины лета, вечерний ветер слегка разбавляет прохладой. Мне жарко. Я чувствую, как пот стекает по моей спине. Слышу пение птиц и стрекот жуков. Я провожу рукой по траве и вспоминаю, как раньше любила сенокос. Вот этот день я помню хорошо. Тогда Паша вернул меня к жизни. Заставил опять почувствовать желание жить. А еще он пробудил в моем сердце любовь. До того дня я не знала, что это такое. Я ошибалась, думая, что хочу умереть. На самом деле я отчаянно искала смысл жизни и нашла его в любви. Тогда я решила, что смысл моей жизни в любви к мужчине и к родине. И это спасло меня от смерти. Сегодня я хочу жить ради сына, чтоб исправить ту страшную ошибку, которую совершила. Я больше не сдамся, я больше не позволю боли взять верх. Я сильная, я буду бороться. Мысли постоянно путаются в моей голове. Я так и не рассказала, что произошло в тот день. А это важно. Мы пересекли первое поле. Прошли лес. Дальше разведчики ушли искать точное место нахождения нашей цели, а я с командиром осталась в лесу. Мы спрятались и молча ждали возвращения наших. Их очень долго не было. Ночь сменил день, а потом опять наступила ночь. Тишина. Звездное небо над головой. К тому моменту я научилась замирать во времени и не чувствовать паники от неизвестности. Длительное ожидание действовало на меня успокаивающе. Я только убеждалась в своей уверенности, что все идет как надо. Если бы что-то пошло не так, начались бы выстрелы, пальба, взрывы. Тишина – это покой и все хорошо. Когда ночь близилась к рассвету, вернулся один из наших. Они нашли. Теперь предстояло реализовать наш план. Очень смелый и дерзкий план. Я почувствовала, как статичное ожидание сменилась радостным возбуждением. И вот мы уже на позиции. Рассвело. Я лежу и смотрю в прицел своей винтовки. Все остальные делают свое дело. Я жду, когда в окне рубки появится радист. Я выстрелю, а дальше все остальные начнут делать свое дело. Я очень долго жду, в рубке никого нет. А потом начинается обстрел. Нашу позицию накрывает шквалистый минометный огонь. Нас рассекретили. Или это была ловушка. Но все мои представления о героической смерти накрывает ужас и желание жить. В моих мечтах это была пуля в лоб и мгновенная смерть, а сейчас кругом взрывы и я слышу крики своих однополчан. Мне страшно, я боюсь боли. В прицел винтовки я пытаюсь найти командира. Я знаю, где его позиция. Он все еще там – я его вижу, но он лежит весь в крови. Он ранен или убит, я не понимаю. Смотрю в прицел и хочу уловить хоть малейшее движение. Мне страшно остаться одной. А еще я вижу, что со стороны деревни идет отряд немцев. Их много. Я пытаюсь пересчитать, но на двадцатом сбиваюсь. Я смотрю в прицел и ищу хоть кого-то живого, но не нахожу. Все мертвы. В последний раз я навожу прицел винтовки на командира и вижу, что он пошевелил рукой. Он жив. Ранен, но жив. Еще сто шагов, и его окружат враги, а потом убьют. Дальше они найдут меня. В моей винтовке пять патронов. Один в стволе и четыре запасных. Я начну стрелять, и сразу станет заметна моя позиция. Я боюсь пыток и боли, поэтому у меня в сумке лежит граната. Такая есть у каждого снайпера. Так-то мы не бойцы в открытом бою. Рассекреченный снайпер предпочитает смерть встрече с врагом. И мне нужно прямо сейчас решить: уходить или стрелять. Я начну стрелять, и они остановятся. У меня будет время добежать до Паши. Но что потом? Может ли он стрелять? Смогу ли я одна убить их всех? Пока у меня есть граната, я сама решаю, когда мне умереть. В тот момент решилась моя судьба. Как мне кажется. И я начала стрелять. Четыре пораженных цели. Все остальные упали на землю и стали мне не видны. Но я их и не искала. Я слезла с дерева и быстро поползла к командиру. Я ползла по густой зеленой траве. Ничего не видя впереди. Но я знала, что мой путь правильный. Я работала локтями так, как учил меня дядя Вася, прижимая таз к земле. Не поднимая головы. Не думая. И вот я его нашла. Паша успел прийти в себя, но не шевелится. Одно лишнее движение и ты – мишень. Я подползла и стала жестами с ним переговариваться. Пуля в бедре. На траве много темной крови. Он перетянул рану бинтом, но скоро истечет кровью. Ему нужна помощь. Немцы по одному стали подниматься и стрелять в сторону моей лежки. Это правее, чем мы находимся сейчас. Их ход движения сместился. У Паши есть автомат, именной пистолет ТТ и одна граната. Я опять пересчитываю немцев. Восемнадцать. Я заряжаю винтовку. Но она не для этих целей. Медленная, но точная, я не успею их всех убить. Паша говорит: – Ты хочешь жить? – Хочу, – отвечаю я и понимаю, что это правда. Теперь я действительно хочу жить. Что-то изменилось, я еще не поняла что. – Тогда слушай меня. Я бросаю гранату, а ты начинаешь стрелять. И мы бежим к лесу. – Как вы побежите? У вас ранение. – Я побегу, ты только стреляй, – говорит он и достает гранату из сумки. Когда немцы встали и двинули к лесу – к месту моей лежки, мы ждали. Они поравнялись с нами. Метров десять разделяло меня и врага. А потом он кинул гранату, а я начала стрелять. Мы перестреляли их всех. Добежали до леса и остановились. Его силы были на исходе. Он бледный упал на землю и стал терять сознание. Сил хватило только на этот бросок. А впереди была еще длинная дорога к нашим. И задание осталось невыполненным. Что делать? Скоро к немцам придет подкрепление. Их позиции близко, выстрелы, скорее всего, слышали. А значит, у меня очень мало времени. Паша потерял слишком много крови. Нужно вытащить пулю и зашить рану. Я достаю из сумки свою аптечку и приступаю к делу. Он приходит в себя, когда я пинцетом погружаюсь в его рану и пытаюсь нащупать пулю. Я знаю, как это больно, но он молчит, плотно сжав губы. Не сразу, но я смогла вытащить пулю, а потом зашить и перевязать рану. Он опять потерял сознание, а я сидела и смотрела на него. Именно тогда я осознала, как он дорог мне стал. Что я не смогу без его опеки. Мне нужна его любовь к жизни и к людям. А еще я захотела, чтоб он любил меня. И я потащила его. Сначала просто ухватив за плечи, но он был слишком тяжелый. Тогда я соорудила из елочных веток и своей куртки что-то типа саней и перетащила его на эту конструкцию. Сняла его ремень, соединила со своим и перекинула под его руками со спины. А потом взялась за этот ремень и потащила. Я не знаю, откуда у меня взялось столько сил, но к ночи мы оказались на краю леса. Павел пришел в себя. У него начался жар. Нужно было переходить поле, пока темно. Он взял мою руку и поцеловал ее, а потом опять отключится. Я испугалась, что он умер, но нет, слабый пульс есть. И я потащила его через поле. Где-то на середине, когда стало рассветать, я увидела со стороны леса немцев. Они начали по нам стрелять. Я упала. Я была без сил. Я не должна позволить взять нас в плен. Но гранат больше нет, а в пистолете только один патрон. Я уже слышу немецкую речь. Они близко. Сердце колотится с бешеной скоростью и вот-вот выпрыгнет из груди. Но я не могу убить ни его, ни себя. В момент, когда отчаяние захлестнуло меня, я слышу выстрелы, но уже с другой стороны. Наши. Мы спасены. Я вернулась с того задания другой. ГЛАВА 9 Уже под утро я заканчиваю читать дневник. Мелкий разборчивый почерк выгорел от времени. Местами сложно разобрать, что же там написано. Но я с упорством маньяка вчитываюсь в чувства и тайны незнакомой мне женщины. Я проживаю вместе с ней все то, что там написано. Пожелтевшие от времени страницы я переворачиваю одну за другой. А когда они неожиданно кончаются, боль и разочарование пронзают мне сердце. Я не заметила, как ненадолго стемнело, а потом рассвело. Я сижу в доме под лампой и не могу оторваться от этой тетради. Я прочитала ее всю. А потом просто сижу, прижимая к груди чью-то боль. Такую сильную, что даже спустя шестьдесят пять лет я чувствую ее каждой клеточкой своей души. К обложке тетради простой скрепкой приколота фотография. На ней молодая худенькая женщина в военной форме. Из-за плеча виднеется дуло винтовки, а на груди нет свободного места – вся увешана орденами и медалями. Очень плохо видно, какими именно, да я в них и не разбираюсь. Темные кудри выбиваются из-под пилотки и немного сглаживают не по годам серьезный взгляд то ли женщины, то ли девочки. Хрупкая, невысокая, но с военной выправкой, она поражает своей женской красотой и жизненной силой. Я всматриваюсь в черты ее лица и пытаюсь понять – как она все это выдержала? И нашла ли своего сына? На обратной стороне фотографии тем же аккуратным почерком написано: «27 мая 1945 год. Мы победили. Будь счастлив. Твоя Катя». События дневника яркими картинками всплывают у меня перед глазами. Как будто я все это видела. Засыпая без сил, я обещаю себе завтра разобраться в этой истории. А уже во сне сама вижу голубоглазого светловолосого мальчика, бегущего по полю ко мне навстречу. Этот яркий сон продолжается весь остаток ночи. А просыпаюсь я только с одной мыслью. Он жив. И если она его не нашла, то я найду. Сейчас другое время, с деньгами можно найти кого угодно. И я очень четко понимаю, что этот дом манил меня своей тайной. Я нашла эту тайну. Теперь осталось ее разгадать. Я пишу Валере, что он мне нужен. Срочно. И проваливаюсь обратно в сон. Второй раз я просыпаюсь, когда за окном уже вовсю жарит солнце. А еще я слышу настойчивый стук в дверь. Я чувствую себя совсем разбитой и с большим трудом встаю. Спускаюсь на первый этаж и открываю дверь. – Привет, с тобой все в порядке? – спрашивает Олег. Вид у него встревоженный. – Не очень. Заходи, – говорю я и ухожу вглубь дома. – Что с тобой случилось? Ты какая-то потрепанная. Заболела, что ли? Ничего себе, а у тебя тут прикольно. Ты утром не появилась, я решил, что забыл, куда ты уехала. Но тут начал названивать Валерий Петрович. Ему от тебя что-то нужно, а ты не берешь трубку. Вот пришел тебя искать, уже успел перепугаться. Я дверь ломать собрался, но ты проснулась. Ко мне сюда, кроме Валеры, никто не приходил. Очень неожиданно было видеть здесь кого-то из внешней жизни. Я воспринимала этот дом как только мой мир. И еще немного его, Валеры. – Спасибо, Олег. Я, видимо, заболела, отлежусь сегодня. Будешь кофе? – Нет, спасибо, у меня дел вагон. Я побежал, а ты поправляйся, если что-то нужно будет, звони, – сказал Олег и собрался уходить. Но потом подошел ко мне и положил голову на лоб. – Ничего себе, мать, да ты вся горишь. У тебя есть парацетамол? – Нет у меня ничего, но ты не волнуйся, я отлежусь, и все пройдет. – Ага, само пройдет. Сейчас принесу тебе из дома лекарств. А ты ложись пока, только дверь не закрывай. Олег ушел, а я пошла обратно в кровать. Где-то на полу жужжал виброзвонок моего телефона. – Ну наконец-то! Я уже и не знал, что думать, – слышу я в трубку знакомый голос, едва нажимаю «ответить». А еще я понимаю, что он искренне обеспокоен. – Прости, я заснула. И кажется, заболела. – Ты написала в семь утра, что я нужен тебе срочно. А потом не брала трубку пять часов. Я уже не знал, что и думать. Я в Москве, на совещании. А все мои мысли только о тебе. Ты меня приворожила? Он думает только обо мне. Боже, как это приятно. И десяток бабочек запорхали в моем животе. Я ему не безразлична. – Что случилось? Я не хочу думать, что это ты так со мной играешь, – уже более строгим голосом сказал Валера. – Я кое-что нашла. Мне нужно это тебе показать. Я так переволновалась, что, кажется, заболела. Олег сказал, что у меня жар, и пошел за таблетками. Это ты его прислал? – Да! Я не знал, что и думать. Ты не похожа на эмоциональную манипуляторшу. – Ты должен это увидеть. Прости, я переборщила со срочностью, все терпит до твоего возвращения. Но ты обалдеешь, когда увидишь. Нужно что-то делать. Мы должны сделать все возможное. – Да объясни мне человеческим языком, у меня еще пять минут перерыва. – Я так быстро не успею. А еще у меня мозги вскипели. Ты правда за меня волновался? – Да, но не делай так больше. Пока. Вечером позвоню, – сказал Валера и повесил трубку. Я положила телефон и провалилась в черноту. Реальность со сном перемешались в моей памяти. Если спросить меня, что же происходило дальше, я вряд ли отвечу правильно. Но я попытаюсь вспомнить. Это важно для всего того, что произошло потом. Как вернулся Олег, я не помню. Знаю лишь с его слов, что он пришел и увидел меня спящей. Кое-как разбудил и напоил жаропонижающим, а потом ушел. В очередное свое пробуждение вижу лицо Валеры, он смотрит и трогает мой лоб. Или мне это приснилось? Потом я видела маму, она ругала меня за съеденное на морозе мороженое. Говорит про мою легкомысленность и безответственность. Но сейчас же лето? Видимо, приснилось. Хотя очень похоже на правду. А еще мне снится много войны. И я в самом центре, отстреливаюсь. Убегаю. А потом меня догоняют и убивают. Сколько раз меня убили в этом сне? Не сосчитать. Но раз за разом он повторялся. Мне страшно, я бегу не знаю от кого. Но меня догоняет молодой голубоглазый немец. Он улыбается широкой улыбкой, а потом выстреливает мне в лицо. Когда же я окончательно прихожу в себя, я одна, лежу на кровати второго этажа старого дома. Тишина. В окно я вижу звезды на потемневшем небе и понимаю, что сейчас ночь. Я встаю с кровати и спускаюсь вниз. Меня не шатает, и я ясно мыслю. Есть небольшая слабость, но я очень уверенно стою на ногах, и больше ничего не болит. Внизу тоже пусто и полумрак. Я решаю сварить себе кофе, чтоб окончательно проснуться и понять, что происходит.