Рейенира, как и любой на ее месте, задавалась вопросом, как такое могло случиться. Но мы благодаря Манкену ныне знаем то, чего она тогда не ведала. Именно в его «Подлинной истории», которая во многом опирается на свидетельство великого мейстера Орвила, рассказывается, как Эйегон II оказался на Драконьем Камне. Как только в небесах над Королевской Гаванью показались драконы королевы, короля и его детей вывели из города, и сделал это не кто иной, как лорд Ларис Стронг по прозвищу Колченогий. Если бы они прошли через городские ворота, их могли бы увидеть и запомнить, поэтому лорд Ларис провел их потайными ходами Мейегора Жестокого, известными ему одному. Тот же лорд Ларис решил, что беглецам лучше разделиться: если кого и поймают, остальные все же могут спастись. Сиру Рикарду Торне поручили доставить двухлетнего принца Мейелора к лорду Хайтауэру. Шестилетнюю принцессу Джейегеру отдали на попечение сира Вилиса Фелла, который поклялся доставить ее в Штормовой Предел в целости и сохранности. Ни один из них не знал, куда направляется другой, и потому не мог выдать этого, попав в плен. И лишь один лорд Ларис знал о том, что самого короля, переодетого в просоленный рыбацкий плащ, спрятали под грузом трески на баркасе и отправили на Драконий Камень в сопровождении одного рыцаря-бастарда, у которого была там родня. Колченогий рассудил, что Рейенира непременно объявит охоту на Эйегона, как только узнает о его исчезновении; но лодка в море не оставляет следов, и едва ли кому придет в голову искать короля на острове сестры, рядом с ее замком. Манкен пишет, что эту историю великий мейстер Орвил слышал из уст самого лорда Лариса. Там бы Эйегон и оставался, отсиживаясь в своем укрытии, не причиняя никому вреда, глуша боль вином и скрывая ожоги под одеждой простолюдина, если бы на Драконий Камень не прилетел Солнечный. Никто не может сказать, что потянуло его туда. Смутная память о дымной горе, где он вылупился? Или же он каким-то образом почуял короля даже на таком расстоянии, за морем, и прилетел воссоединиться со своим наездником? Септон Евстахий полагает даже, что Солнечный чувствовал, как отчаянно нуждается в нем Эйегон, но кому ведомо сердце дракона? После того как лорд Валис Моутон согнал Солнечного с насиженного пепелища у Грачевника, след дракона потерялся на целых полгода. (Семейные предания Крэбов и Брюнов гласят, что он укрывался в сосновых борах и пещерах на Раздвоенном Когте.) Хотя его надорванное крыло достаточно зажило для полета, оно срослось под неправильным углом, и силы в нем не было. Солнечный больше не мог парить и долго держаться в воздухе; когда ему приходилось летать, он с трудом преодолевал даже короткие расстояния. Гриб презрительно замечает, что большинство драконов парит в небесах подобно ястребам, Солнечный же превратился в «золотую огнедышащую курицу, которая скачет с холма на холм, хлопая крыльями». И все же «огнедышащая курица» каким-то образом перелетела Черноводный залив: это он дрался с Серым Призраком на глазах у команды «Нессарии». Сир Роберт Квинс объявил виновником Людоеда, но житель острова Том-Заика, который всегда больше слушал, чем говорил, усердно поил моряков элем и мотал на ус все, что они рассказывали. В этих рассказах не раз поминалась золотая чешуя второго дракона, в то время как Людоед был черен как уголь. Два Тома со своими «кузенами» (это не совсем верно: сродни им приходился только сир Марстон, сын сестры Тома Колтуна от лишившего ее невинности рыцаря) сели в свою лодчонку и отправились на поиски убийцы Серого Призрака. Обгоревший король и израненный дракон вновь обрели друг друга. Каждый день на рассвете Эйегон выбирался из своего укрытия на восточном склоне Драконьей горы и поднимался в небо впервые после Грачевника, а на другой стороне острова два Тома и сир Марстон Уотерс между тем вербовали сторонников для взятия замка. Даже в исконных владениях Рейениры нашлось немало тех, кто не любил королеву по причинам как низменным, так и справедливым. Одни оплакивали родных, погибших в Глотке и в других битвах, другие надеялись на добычу или хлебное место, третьи искренне думали, что сын идет прежде дочери, и стояли за Эйегона. Рейенира увела лучших своих людей в Королевскую Гавань, полагая, что замку Драконий Камень под защитой кораблей Морского Змея и валирийских стен ничто не грозит. Поэтому гарнизон, оставленный королевой дома, был весьма немногочислен и состоял по большей части из тех, кому не нашлось другой службы: стариков, мальчишек, калек, тех, кто еще не оправился от ран, да тех, кого подозревали в неверности или трусости. Командовать гарнизоном Рейенира поставила Роберта Квинса – человека способного, но постаревшего и разжиревшего. Все согласны с тем, что Квинс был безгранично предан королеве, но не все его подчиненные были столь же верны: многие таили зло за причиненные обиды, настоящие или воображаемые. Сир Альфред Брум, самый видный из них, не замедлил предать свою королеву за обещанные ему в случае возвращения Эйегону II трона лордство, земли и золото. Благодаря долгой службе в гарнизоне он хорошо знал сильные и слабые стороны замка; знал он и кого можно подкупить, а кого лучше сразу убить или взять под стражу. Когда начался штурм, замок не продержался и часа. В час призраков люди Брума открыли калитку сиру Марстону Уотерсу, Тому-Заике и другим заговорщикам, и те незаметно проскользнули внутрь. Один отряд захватил оружейную, другой взял под стражу верных королеве латников и мастера над оружием, а сир Марстон поднялся на вышку, застал великого мейстера Герардиса врасплох и помешал ему отправить воронов с вестью об атаке. Сам сир Альфред со своими приспешниками ворвался в покои кастеляна. Не успел Квинс подняться с постели, как Брум вогнал копье в его толстый белый живот. Гриб, хорошо знавший обоих, говорит, что сир Альфред не любил сира Роберта и таил на него обиду. И это похоже на правду, ибо он вонзил в Квинса копье с такой силой, что оно, проткнув перину и соломенный тюфяк, вошло в пол. Неудача постигла заговорщиков лишь в одном. Когда Том-Заика со своей шайкой вломился в спальню леди Бейелы, девушка выбралась в окно и спустилась во двор. Люди короля уже поставили часовых у конюшни, где держали драконов, но Бейела выросла на Драконьем Камне и знала все ходы и выходы в замке: прежде чем погоня настигла ее, она успела освободить и оседлать своего Лунного Танцора. Когда торжествующий Эйегон верхом на Солнечном миновал дымящуюся гору и стал снижаться над замком в уверенности, что замок находится в руках его людей, а приспешники королевы взяты в плен или убиты, навстречу ему поднялась дочь принца Дейемона и леди Лейены Бейела Таргариен, столь же бесстрашная, как и ее отец. Молодой бледно-зеленый Танцор с жемчужным гребнем и рожками был, если не считать крыльев, не больше боевого коня, а весил и того меньше. Однако он был очень быстрым, в то время как Солнечный, много крупнее его, плохо владел крылом и получил свежие раны в бою с Серым Призраком. Они схватились в предрассветной тьме – две тени, озаряющие ночь своим пламенем. Лунный Танцор, увернувшись от огня, зубов и когтей Солнечного, зашел сверху, разодрал большому дракону спину и рванул больное крыло. Люди, наблюдавшие снизу, говорили, что Солнечный сразу дал крен, а Танцор развернулся и дохнул на него огнем. Солнечный ответил струей золотого пламени столь яркого, что оно осветило двор замка словно второе солнце. Пламя ударило прямо в глаза молодого дракона и ослепило его, но он уже налетел на противника, и оба начали падать. На пути вниз Танцор терзал шею Солнечного, а тот кромсал когтями его живот. В огне и дыму истекающий кровью и ослепленный Танцор отчаянно бил крыльями, пытаясь вырваться, но сумел лишь замедлить падение. Зрители разбежались кто куда, и драконы, продолжая драться, упали на камень. На земле проворство уже не спасало Танцора от большого и тяжелого Солнечного. Вскоре зеленый дракон недвижно распростерся на земле, а золотой испустил победный вопль и попытался взлететь, но снова рухнул на камни, истекая кровью. Эйегон выпрыгнул из седла футах в двадцати над землей и переломал себе ноги. Леди Бейела не оставляла Танцора до конца; разбитая, обожженная, она все же нашла в себе силы отстегнуть седельные цепи и отползла прочь, пока ее дракон бился в предсмертных корчах. Когда Альфред Брум обнажил меч, чтобы добить ее, Марстон Уотерс отнял у него клинок, а Том-Заика отнес девушку к мейстеру. Так Эйегон II вернул себе вотчину предков, но она досталась королю дорогой ценой. Солнечный так больше и не поднялся в небо; он лежал во дворе и поедал сначала Танцора, потом баранов, которых солдаты гарнизона для него резали. Сам Эйегон мучился от боли до конца своих дней, но, к чести своей, отказался от макового молока, предложенного ему великим мейстером Герардисом. «На эту дорожку меня теперь не заманишь, – сказал он, – к тому же я не столь глуп, чтобы пить твои зелья, сестрин ставленник». По приказу короля Герардиса повесили на той самой цепи, которую Рейенира сорвала с шеи мейстера Орвила. Его не пощадили: вместо резкого падения, которое сломало бы ему шею, его ждало медленное удушение. Великий мейстер бил ногами, пытаясь дохнуть. Трижды его, полумертвого, опускали на землю и позволяли отдышаться, а потом вздергивали снова. На третий раз ему вспороли живот, выпустили кишки и вывесили перед Солнечным, чтобы дракон смог полакомиться его ногами и внутренностями, но верхнюю часть тела король приказал сохранить, «чтобы он мог приветствовать мою милую сестрицу, когда она вернется домой». Вскоре, когда король лежал в лубках в башне Каменный Барабан, из Синего Дола прилетели первые вороны Рейениры. Узнав, что сестра возвращается в замок на «Виоланде», Эйегон приказал сиру Альфреду Бруму приготовить ей «достойный прием». Нам всё это известно, но королева, сходя с корабля в приготовленную братом ловушку, не ведала ничего. Септон Евстахий, не питавший особой любви к королеве, рассказывает, что увидев распростертого на земле Солнечного, она засмеялась и спросила: «Кого же нам за это благодарить?». По словам Гриба, любившего Рейениру, она сказала: «Что же с ним приключилось?» Однако оба сходятся на том, что ей ответил король. «Здравствуй, сестра», – позвал он ее с балкона. Эйегон не мог ни ходить, ни стоять, и его вынесли на балкон в кресле. Из-за сломанного в Грачевнике бедра он был весь перекошен, красивое прежде лицо от макового молока стало одутловатым, половину тела покрывали ожоги, но Рейенира сразу узнала его. «Дорогой братец! Я-то надеялась, что ты уже отошел к праотцам». «Только после тебя, ты ведь старшая». «Приятно слышать, что ты это помнишь. Теперь мы, видимо, твои пленники, но не думай, что сможешь нас удержать. Верные мои лорды найдут меня». «Разве что в семи преисподних», – ответил король. Рейениру оттащили от сына; одни говорят, что это сделал сир Альфред Брум, другие – что два Тома, Колтун-отец и Заика-сын. Тут же стоял и сир Марстон Уотерс, облаченный в белый плащ: в награду за доблесть Эйегон назначил его королевским гвардейцем, однако ни он, ни другие рыцари не сказали ни слова против, когда король отдал сестру дракону. Солнечного, как говорят, не слишком соблазняло такое лакомство, пока сир Альфред не кольнул грудь королевы кинжалом; лишь тогда, возбужденный запахом крови, дракон обнюхал ее и окатил струей пламени, да так быстро, что Брум еле успел отпрыгнуть, а его плащ загорелся. Рейенира успела возвести глаза к небу и призвать на голову брата последнее проклятие, прежде чем дракон оторвал ей руку вместе с плечом. Септон Евстахий говорит, что дракон, пожирая королеву, отгрыз от нее шесть кусков, оставив «для Неведомого» лишь левую ногу ниже колена. Говорят, что Элинда Масси, самая юная и мягкосердечная из придворных дам Рейениры, вырвала себе глаза, не выдержав этого зрелища, а сын королевы не мог отвести взгляд, оцепенев от ужаса. Рейенира Таргариен, Жемчужина Королевства, пробывшая королевой лишь полгода, покинула этот скорбный мир на двадцать второй день десятой луны 130 года от Завоевания Эйегона, в возрасте тридцати трех лет. Сир Альфред хотел и принца убить, но король запретил ему, сказав, что мальчику всего десять лет и он будет ценным заложником. Хоть его сестра и мертва, у нее остаются еще сторонники, с коими следует разделаться, прежде чем король снова сможет сесть на Железный Трон. Принцу Эйегону сковали руки, ноги и шею и бросили его в темницу под замком, а фрейлины покойной королевы, будучи дамами благородного происхождения, отправились в башню Морского Дракона, чтобы дожидаться там выкупа. «Довольно прятаться, – провозгласил король Эйегон. – Посылайте воронов: пусть страна знает, что самозванка мертва, а истинный король скоро вернется и займет трон своего отца». Печальное и недолгое правление короля Эйегона Второго Но даже истинным королям легче сказать что-то, нежели сделать. Дважды народилась новая луна, прежде чем Эйегон покинул Драконий Камень. От Королевской Гавани его отделяли остров Дрифтмарк, воды Черноводного залива и многочисленные боевые корабли Веларионов. Морской Змей был «гостем» Тристана Истинно-Пламенного, сир Аддам пал при Тамблетоне, поэтому веларионским флотом ныне командовал его пятнадцатилетний брат Алин, младший сын дочери корабельщика Мыши; но как знать, друг он им или враг? Его брат пал, сражаясь за королеву, но эта королева бросила в темницу их лорда, а теперь и сама погибла. На Дрифтмарк отправили воронов; дому Веларионов было обещано полное прощение за все прошлые прегрешения, если Алин из Корабела явится на Драконий Камень и присягнет в верности королю. До тех пор, пока из Дрифтмарка не придет ответа, Эйегону было слишком опасно пересекать залив, да и не очень ему хотелось идти в Королевскую Гавань под парусами. После гибели Рейениры король еще тешил себя надеждой, что Солнечный поправится и сможет летать. Но дракон все слабел, и раны у него на шее гноились. Даже дым, который он выдыхал, имел дурной запах, и от еды он отказывался. На девятый день двенадцатой луны 130 года величественный золотой дракон, гордость короля Эйегона, испустил дух там же, куда упал после битвы. Король горько рыдал; он приказал, чтобы его кузину леди Бейелу вывели из подземелья и убили. Но увидев ее, Эйегон передумал: мейстер напомнил ему, что мать девушки принадлежит к дому Веларионов – она была дочерью самого Морского Змея. И снова на Дрифтмарк отправился ворон, на сей раз с угрозой: если Алин из Корабела не явится и не присягнет истинному королю в течение двух недель, его кузина леди Бейела лишится головы. Между тем на западном берегу Черноводного залива Луне Трех Королей наступил внезапный конец: к стенам Королевской Гавани подступило войско. Полгода город жил в страхе перед появлением воинов Ормунда Хайтауэра, но беда пришла не со стороны Старого города, Горького моста и Тамблетона, как ожидалось, а с Королевского тракта, со стороны Штормового Предела. Прослышав о смерти королевы, Боррос Баратеон оставил беременную жену и четырех дочерей, чтобы отправиться на север через Королевский лес с шестью сотнями рыцарей и четырьмя тысячами пеших солдат. Когда головной отряд Баратеона показался за Черноводной, Пастырь велел своим приспешникам поспешить к реке и не дать лорду Борросу пересечь ее. Но лишь несколько сотен пришло послушать этого нищего, который некогда проповедовал десяткам тысяч, и только несколько из них повиновались ему. На стене Красного Замка стоял оруженосец, ныне величающий себя королем Тристаном Истинно-Пламенным. С ним были лорд Ларис Стронг и сир Перкин-Блоха; они смотрели на все прибывавшее под городскими стенами войско. «У нас недостанет сил противостоять такой армии, ваше величество, – сказал юноше лорд Ларис, – но может статься, что слова помогут тут больше, чем оружие. Отправьте меня к ним парламентером». И вот Колченогого отрядили на другой берег реки под белым флагом, в сопровождении великого мейстера Орвила и вдовствующей королевы Алисент. Лорд Штормового Предела принял их в шатре на краю Королевского леса; его люди уже вовсю валили деревья на плоты, чтобы пересечь реку. Королеву Алисент ждали добрые вести: ее внучка Джейегера, последнее оставшееся в живых дитя ее сына Эйегона и дочери Гелайены, была благополучно доставлена гвардейцем сиром Вилисом Феллом в Предел. Вдовствующая королева плакала от радости. После долгих переговоров лорд Боррос, лорд Ларис и королева Алисент пришли к согласию, которое не обошлось без измен и обручений. Великий мейстер Орвил был свидетелем их договора. Колченогий пообещал, что сир Перкин и его помойные рыцари примкнут к людям из штормовых земель и помогут королю Эйегону II снова занять Железный Трон – при условии, что всем им, кроме самозванца Тристана, будет даровано прощение за все преступления, в том числе за государственную измену, бунт, грабеж, душегубство и насилие. Королева Алисент согласилась с тем, что Эйегон сделает леди Кассандру, старшую дочь лорда Борроса, своей новой королевой, а леди Флорис, еще одна из дочерей Борроса, станет супругой Лариса Стронга. Немало говорили и о веларионовском флоте. «Нам нужен Морской Змей. Может, старик будет не прочь получить молодую жену, у меня еще две дочки на выданье», – сказал, по слухам, Баратеон. «Он трижды предатель, – ответила на это королева Алисент. – Если б не он, Рейенире никогда бы не взять Королевскую Гавань. Мой августейший сын этого не забудет. Я требую его смерти». «Он и так скоро помрет, – заметил лорд Стронг. – Лучше примириться с ним до поры до времени, покуда он нам полезен. А как все уладится, и в доме Веларионов больше не будет нужды, что ж – руку Неведомого всегда можно и подтолкнуть». На этом постыдном плане все и сошлись. Послы вернулись в Королевскую Гавань, а вскоре за ними последовали и люди Баратеона. Беспрепятственно перейдя Черноводную, они нашли городские стены и ворота без охраны, а улицы и площади – опустевшими, не считая мертвых тел. Когда лорд Боррос взобрался на холм Эйегона в сопровождении знаменщика и своих латников, он увидел, что потрепанные стяги короля-оруженосца Тристана спущены, а на их месте реет золотой дракон короля Эйегона II. Королева Алисент вышла из Красного Замка, чтобы самолично приветствовать его. С ней был сир Перкин-Блоха. «Где самозванец?» – спросил лорд Баратеон, спешиваясь. «Взят под стражу и закован в кандалы», – ответил сир Перкин. Закаленный в стычках с дорнийцами и в сражениях недавней кампании против нового Короля-Стервятника Боррос быстро восстановил порядок в Королевской Гавани. Наутро после скромного празднования в Красном Замке он выступил к холму Висеньи против «лобкового короля» Гейемона Сребровласого. Колонны закованных в доспехи рыцарей поднялись на холм с трех сторон, окружили уличное отребье, наемников и пьянчуг, собравшихся вокруг маленького короля, и перебили их. Плачущего крошку-монарха, который лишь два дня назад отпраздновал свои пятые именины, заковали в цепи, перебросили через седло и так доставили в Красный Замок. Его мать шла позади, сжимая руку дорнийки Сильвенны Сэнд, а за ними тянулась длинная процессия шлюх, ведьм, мошенниц, воришек и пьянчужек – все, что осталось от двора Сребровласого Короля. Следующей ночью настал черед Пастыря. Прознав про участь маленького короля шлюх, пророк призвал свое «босоногое войско» собраться у Драконьего Логова и защищать холм Рейенис «железом и кровью». Но звезда Пастыря уже закатилась. На его призыв откликнулись не более трех сотен, и многие из них бросились наутек, едва началась атака. Лорд Боррос и его латники поднялись на холм с запада, а сир Перкин и его помойные рыцари – по более крутому южному склону, со стороны Блошиного Конца. Прорвавшись к руинам Логова через слабые ряды защитников, они нашли пророка сидящим среди драконьих голов (уже совсем разложившихся), в кольце из факелов; он по-прежнему предрекал разрушение и гибель. Заметив лорда Борроса, Пастырь наставил на него свой обрубок и осыпал проклятиями. «Еще до конца нынешнего года мы свидимся с тобой в преисподней», – провозгласил Честный Бедняк. Его, как и Гейемона Сребровласого, взяли живым и препроводили в Красный Замок в оковах. Так в Королевской Гавани вновь воцарился своего рода мир. Именем своего сына, «нашего истинного короля Эйегона Второго», королева Алисент запретила населению выходить на улицы после наступления темноты. Вновь сформированная городская стража под командованием сира Перкина следила за соблюдением запрета, а лорд Боррос и его люди охраняли городские ворота и стены. Три фальшивых «короля», которых стащили со своих холмов, томились в подземелье в ожидании возвращения короля истинного, но оное возвращение целиком зависело от дома Веларионов. Королева Алисент и лорд Ларис Стронг предложили Морскому Змею свободу, полное прощение всех его измен и место в малом королевском совете – если он преклонит колено перед Эйегоном II, признает его своим королем и отдаст в его распоряжение мечи и корабли Дрифтмарка. Однако старик проявил удивительную несговорчивость. «Я стар, и колени мои закостенели; не так-то легко будет их преклонить», – сказал лорд Корлис и изложил свои условия. Он хотел прощения не только себе, но и всем, кто сражался на стороне Рейениры, а также потребовал отдать Джейегеру в жены Эйегону Младшему, дабы объявить их обоих наследниками короля Эйегона Второго. «Нам нужно вновь объединить государство, разорванное на части», – сказал он. К дочерям лорда Баратеона он интереса не проявил, но потребовал немедленного освобождения леди Бейелы. Манкен рассказывает, что королеву Алисент «высокомерие» лорда Велариона привело в ярость. Особенно ее взбесило требование, чтобы Эйегон – сын Рейениры – стал наследником ее Эйегона. Пляска Драконов отняла у нее двоих из трех сыновей, лишила единственной дочери; мысль, что хоть один сын ее врагини остается в живых, была ей невыносима. В сердцах Алисент припомнила лорду Корлису, что дважды предлагала Рейенире мир и та его оба раза с презрением его отвергала. Тут в дело вступил Колченогий и опрокинул бочку жира на бурные волны: он тихо напомнил королеве о том, что говорилось в шатре лорда Баратеона, и убедил ее согласиться на предложение Морского Змея. На другой день лорд Корлис преклонил колено перед королевой Алисент, сидящей – как представительница своего сына – на нижних ступенях Железного Трона, и тем самым поклялся от имени всего своего дома в верности Эйегону. Пред взорами богов и людей вдовствующая королева даровала ему августейшее помилование и восстановила его в малом королевском совете как адмирала и мастера над кораблями. На Драконий Камень в Дрифтмарк были отправлены вороны с вестью о соглашении… и весьма вовремя, ибо юный Алин Веларион уже собирал корабли для похода на остров, а король Эйегон II вновь вознамерился отрубить голову его кузине Бейеле. На исходе 130 года король наконец вернулся в Королевскую Гавань в сопровождении Марстона Уотерса, сира Альфреда Брума, Тома-отца, Тома-сына и леди Бейелы Таргариен (по-прежнему закованной в цепи, ибо были опасения, что она может наброситься на короля). Потрепанный торговый когг «Мышь», ведомый его владелицей, капитаншей Марильдой из Корабела, пересек залив в сопровождении дюжины веларионовских боевых галей. Эта посудина, если верить Грибу, была выбрана не случайно. «Лорд Алин мог перевезти короля на борту „Славы лорда Эйетана“, „Утреннего прилива“ и даже „Девчонки из Пряного“, но он хотел, чтобы все увидели, что Эйегон пробирается в город осторожно, как мышь, – рассказывает карлик. – Лорд Алин был дерзким мальчишкой и короля не любил». Возвращение короля было далеко не триумфальным. Он по-прежнему не мог ходить; его внесли в паланкине через Речные ворота, пронесли через затаившийся город с опустевшими улицами, покинутыми домами и разграбленными лавками, подняли на холм и доставили в Красный Замок. Не смог он подняться и по узким, крутым ступеням Железного Трона; восстановленному в правах королю пришлось вершить дела из удобного кресла, поставленного у подножия настоящего престола, с закутанными в одеяло ногами. Хотя король испытывал сильные мучения, он не запирался, как прежде, в своих покоях и макового молока с сонным вином не пил. Он, не мешкая, свершил суд над тремя «королями-однодневками», которые правили Королевской Гаванью во время Безумной Луны. Первым перед разгневанным Эйегоном предстал оруженосец Тристан; его признали виновным в государственной измене и приговорили к смерти. Тристан был юношей смелым и, когда его приволокли к подножию Железного Трона, поначалу вел себя дерзко – покуда не увидел рядом с королем сира Перкина-Блоху. Тут мужество оставило его, но все же он не стал настаивать на своей невиновности или молить о пощаде, рассказывает Гриб. Он лишь попросил, чтобы его посвятили в рыцари перед смертью. Эйегон удовлетворил эту просьбу. Сир Марстон Уотерс нарек юношу (такого же бастарда, как и он сам) сиром Тристаном Пламенным (имя Истинно-Пламенный, которое юноша выбрал для себя, сочли слишком заносчивым), а сир Альфред Брум отрубил сиру Тристану голову Черным пламенем, мечом Эйегона Завоевателя. С «лобковым королем» Гейемоном Сребровласым поступили куда мягче. Так как мальчику едва сравнялось пять, его пощадили и сделали королевским воспитанником. Его мать, Эсси (которая во время недолгого «правления» сына величала себя, говорят, «леди Эсселин»), призналась под пыткой, что отцом мальчика был не король, как она заявляла ранее, а среброкудрый гребец с лиссенийской торговой галеры. Будучи низкого рождения и, следовательно, недостойными меча, Эсси и дорнийская шлюха Сильвенна Сэнд были повешены на стене Красного Замка, а с ними вздернули и еще двадцать семь придворных «короля» Гейемона – неприглядную компанию пьянчуг, шлюх, воришек, попрошаек, сводников да фигляров. Напоследок король занялся Пастырем. Когда его подвели к Железному Трону, чтобы свершить над ним суд, пророк отказался покаяться в своих преступлениях или признать себя предателем; наставив свой обрубок на короля, он повторил те же слова, что сказал Борросу Баратеону: «Еще до конца нынешнего года мы свидимся с тобой в преисподней». За такую дерзость Эйегон приказал вырвать Пастырю язык, а затем приговорил пророка и его «предателей-приспешников» к сожжению на костре. В последний день года двести сорок одного «босоногого агнца» вымазали дегтем и приковали к столбам на обочине широкой мощеной улицы, ведущей от Сапожной площади на восток к Драконьему Логову. Колокола всех септ города звонили, возвещая конец старого и начало нового года; король Эйегон проследовал по Высокой улице (которую после стали звать «Путь Пастыря») в своем паланкине, а рыцари, едущие по обе стороны от него, подносили факелы к приговоренным и поджигали их одного за другим. Так его величество добрался до вершины холма, где в окружении пяти драконьих голов был привязан к столбу сам Пастырь. Король, поддерживаемый с двух сторон гвардейцами, поднялся с подушек, проковылял к столбу и собственноручно поджег пророка. Вскоре после этого септон Евстахий написал: «Самозванка Рейенира была мертва, как и ее драконы, шутовские короли сгинули, а мира и спокойствия в королевстве так и не было». Убив единокровную сестру и держа в заточении ее единственного оставшегося в живых сына, Эйегон II мог справедливо полагать, что противиться его восшествию на престол больше никто не станет… и так бы, возможно, и вышло, если бы его величество послушал совета лорда Велариона и даровал прощение всем лордам и рыцарям, что сражались на стороне Рейениры. Увы, милосердие этому королю было не свойственно. Подзуживаемый своей матерью, королевой Алисент, Эйегон был твердо намерен отомстить всем, кто предал его и лишил престола. Он начал с королевских земель, отправив своих воинов и штормовых людей в Росби, Стокворт и Синий Дол, а также в окрестные замки и деревни. Хотя те лорды, кого это коснулось, поспешили спустить знамя Рейениры и поднять вместо него эйегонова золотого дракона, каждого из них заковали в цепи и заставили молить короля о прощении. Их не отпускали, пока они не согласились выплатить немалый выкуп и оставить королю достойных заложников. Эта кампания стала большой ошибкой, ибо подобное обхождение лишь ожесточило сердца сторонников покойной королевы. Вскоре до Королевской Гавани начали доходить вести о том, что в Винтерфелле, Барроутоне и Белой Гавани собирается многочисленное войско. В речных землях, когда старый, прикованный к постели лорд Гровер Талли наконец отошел в мир иной (Гриб говорит, что старика хватил удар, когда его дом выступил против законного короля во второй битве при Тамблетоне), его внук Элмо, последний оставшийся в живых из риверранских лордов, вновь призвал лордов Трезубца на войну, дабы их всех не постигла участь лордов Росби, Стокворта и Синего Дола. На призыв откликнулись: лорд Бенжикот Блэквуд из Древорона, в свои тринадцать лет уже закаленный в битвах; его свирепая молодая тетка «Черная Эли» и ее триста лучников; Сабита Фрей, хваткая и безжалостная леди Близнецов; лорд Хьюго Венс из Приюта Странника; лорд Джорах Маллистер из Сигарда; лорд Роланд Дарри из Дарри и даже Хамфри Бракен из Стоунхеджа, чей дом до сих пор стоял за короля Эйегона. Еще более тревожные известия приходили из Долины: леди Джейна Аррен собрала полторы тысячи рыцарей и восемь тысяч простых всадников и отправила в Браавос послов, чтобы раздобыть корабли и перевезти все это войско в Королевскую Гавань. С ними должен был прибыть и дракон: леди Рейена Таргариен, сестра-близнец отважной Бейелы, привезла с собой в Долину драконье яйцо, которое оказалось живым – из него вылупился нежно-розовый дракончик с черными рожками и хребтом. Рейена назвала его Утром. Хотя должны были пройти годы, прежде чем Утро достаточно подрастет для того, чтобы носить на себе наездника и сражаться, весть о его рождении немало встревожила «зеленый» совет. Как заметила королева Алисент, если мятежники будут щеголять драконом при отсутствии оных у короля, простой люд может подумать, будто у врагов короны больше прав на престол. «Мне нужен дракон», – сказал Эйегон, услышав об этом. Живых драконов, если не считать Утра, во всем Вестеросе оставалось лишь трое. Бараний Вор исчез вместе с Крапивой, но многие полагали, что он обитает где-то в Крабьей бухте или Лунных горах; Людоед по-прежнему охотился на восточных склонах Драконьей горы; Среброкрылый, согласно последним сведениям, покинул тамблетонское пепелище и улетел в Простор: говорили, что он устроил себе логово на маленьком каменистом острове в середине Красного озера. «Ведь принял же бывший дракон королевы Алисанны второго наездника, – заметил Боррос Баратеон. – Почему бы ему не принять и третьего? Заявите на него свои права, и ваша корона будет в целости и сохранности». Но Эйегон II все еще не мог ходить и стоять, а о том, чтобы оседлать дракона, и речи не было. Кроме того, король еще не оправился настолько, чтобы выдержать переход к Красному озеру через все королевство, кишевшее предателями, мятежниками и дезертирами; на предложение лорда Борроса он ответил твердым отказом. «Среброкрылый мне не нужен. У меня будет новый Солнечный, величественнее и свирепее прежнего», – заявил его величество. И вот на Драконий Камень отправили воронов; там, в скрепах и подземельях, под надежной охраной лежали яйца таргариенских драконов – некоторые настолько старые, что успели окаменеть. Тамошний мейстер выбрал семь яиц (в честь богов), которые, по его мнению, вселяли наибольшую надежду, и отправил их в Королевскую Гавань. Король держал яйца в собственных покоях, однако драконы из них не вылупились. Гриб говорит, что король денно и нощно высиживал «большое, пурпурное с золотом яйцо», надеясь, что дракон проклюнется, но он «с тем же успехом мог высиживать пурпурную с золотом кучу дерьма». Орвил, вызволенный из подземелья и вновь надевший на шею цепь великого мейстера, подробно повествует о «зеленом» совете, который заседал в те тревожные времена, когда страх и подозрение владели умами даже в стенах Красного Замка. В то время, когда единство особенно много значило, лорды из окружения Эйегона II были разобщены как никогда и не могли прийти к согласию в том, как предотвратить надвигавшуюся угрозу. Морской Змей склонялся к переговорам, прощению и миру. Боррос Баратеон презирал этот путь и считал его проявлением слабости. Он разобьет этих предателей на поле битвы, заявил он королю и совету. Все, что ему нужно – это люди. Следует немедля отправить распоряжения в Бобровый Утес и Старомест: пусть собирают войско. Сир Тайленд Ланнистер, слепой мастер над монетой, предложил отправиться в Лисс или в Тирош за наемниками (благодаря сиру Тайленду, который надежно укрыл три четверти королевской казны на Бобровом Утесе, в Староместе и в Железном банке Браавоса прежде, чем Рейенира заняла город, в деньгах у Эйегона недостатка не было). Лорд Веларион считал, что все эти усилия бесполезны. «У нас нет времени. Бобровым Утесом и Староместом владеют дети – больше нам помощи оттуда ждать нечего. Лучшие наемники связаны договором с Лиссом, Тирошем или Миром; даже если сир Тайленд и сможет их переманить, он не успеет привести их сюда. Мои корабли смогут преградить путь Арренам, но кто остановит северян и лордов Трезубца? Они уже выступили. Нам надо заключить с ними мир. Его величество должен простить им все их преступления и измены, провозгласить сына Рейениры Эйегона своим наследником и женить его на принцессе Джейегере. Другого пути нет». Но остальные остались глухи к его словам. Королева Алисент, вынужденная согласиться на обручение своей внучки с сыном Рейениры, сделала это без согласия короля. Сам Эйегон II хотел немедленно взять в жены Кассандру Баратеон: «Она родит мне сильных сыновей, достойных Железного Трона». Он не собирался допускать брака принца Эйегона со своей дочерью – ведь у них могут быть сыновья, которые спутают порядок престолонаследия. «Мальчик может облачиться в черное и провести отпущенные ему дни на Стене, – заявил его величество, – или лишиться своего мужского естества и служить при мне евнухом. Пусть выбирает сам, но детей у него не будет. Род моей сестры должен оборваться на нем». Однако сиру Тайленду Ланнистеру даже такая участь казалась чересчур мягкой; он ратовал за немедленную казнь принца Эйегона. «Пока мальчишка дышит, он будет угрозой, – говорил Ланнистер. – Отрубите ему голову, и у этих предателей не останется ни короля, ни королевы, ни принца. Чем скорее он умрет, тем скорее кончится мятеж». Слова сира Тайленда и короля ужаснули лорда Велариона. Старый Морской Змей «был страшен в гневе»; он назвал короля и совет «глупцами, лжецами и клятвопреступниками», после чего вышел вон. Боррос Баратеон предложил королю преподнести ему голову старика, и Эйегон был уже готов согласиться, но тут подал голос лорд Ларис Стронг. Он напомнил, что Алин Веларион, наследник Морского Змея, по-прежнему находится на Дрифтмарке, где им его не достать. «Если убьем старого змея, лишимся и молодого, – сказал Колченогий, – а вместе с ним и всех его кораблей». Нужно, напротив, умаслить лорда Корлиса, чтобы сохранить дом Веларионов в союзниках. «Уступите ему с этим обручением, ваше величество, – умолял он. – Обручение – это еще не свадьба. Сделайте принца Эйегона своим наследником. Принц – это еще не король. Обратите свой взор к прошлому: сколько наследников так и не дожили до престола? Черед Дрифтмарка придет, когда ваши враги будут повержены, а вы снова будете полны сил. Этот день еще не настал. Нам стоит выждать и быть со стариком понежнее». Так дошли до нас его слова в пересказе Орвила и Манкена. Ни септон Евстахий, ни Гриб на совете не присутствовали, хотя Гриб и восклицает: «Был ли на свете человек хитрей Колченогого? О, из него бы вышел отличный шут. Слова лились из его уст, словно мед, и никогда еще яд не был столь сладок».