Загадка, которую являет собой Ларис Стронг по прозвищу Колченогий, занимала умы многих поколений ученых летописцев; вряд ли мы сможем приподнять здесь завесу над этой тайной. Кому он был искренне предан? Чем движим? Все время, что длилась Пляска, он шел своей дорогой, переходя то на одну сторону, то на другую, исчезая и вновь появляясь, каждый раз оставаясь в живых. Что из сказанного и сделанного им было обманом, а что – правдой? Был ли он подобен моряку, который всегда подставляет паруса попутному ветру, или же знал, куда плыть, еще до того, как покинул порт? Мы можем задаваться этими вопросами сколько угодно, но ответа на них нет. Последний из Стронгов унес свои тайны с собой в могилу. Мы знаем, впрочем, что он был хитрым и скрытным, однако умел внушать доверие и очаровывать, когда требуется. Его слова сумели переубедить и короля, и совет. Когда королева Алисент выразила сомнение, удастся ли им примириться с лордом Корлисом после всего сказанного, лорд Стронг ответил: «Положитесь на меня, ваше величество. Думаю, его милость прислушается ко мне». И его милость прислушался. Никто тогда не знал, что Колченогий, отправившись сразу после совета к Морскому Змею, сказал ему, будто король намерен удовлетворить все его требования, а после, как только кончится война, расправиться с ним. Когда старик в гневе обнажил меч, желая немедленно отомстить, лорд Ларис сумел успокоить его вкрадчивыми словами. «Терпение, – говорил он. – Есть способ получше». Так он плел свою паутину лжи и предательства, настраивая всех друг против друга. Король Эйегон II словно не замечал, что вокруг него кружит водоворот заговоров, а враги наступают со всех сторон. Шрамы от ожогов, полученных в битве при Грачевнике, покрывали половину его тела, и Гриб утверждает, что они также лишили его мужской силы. Ходить он по-прежнему не мог. Спрыгнув со спины Солнечного, он сломал правую ногу в двух местах и раздробил левую. Правая, по сведениям великого мейстера Орвила, зажила хорошо, но с левой дела обстояли гораздо хуже. Мышцы на ней потеряли силу, колено окостенело, плоть постепенно истаяла; нога уподобилась высохшей палке, и Орвил полагал, что его величеству было бы лучше вовсе ее отрезать. Но король и слышать о том не хотел. Так его и носили туда-сюда в паланкине; лишь ближе к концу он набрался сил и стал ходить с помощью костыля, волоча за собой левую ногу. Единственным утешением короля, который страдал от мучительной боли все последние полгода своей жизни, были мысли о женитьбе. Даже дурачества шутов не забавляли его, как рассказывал Гриб, первый из этих шутов; он, правда, добавлял, что «иногда его величество улыбался моим остротам; он держал меня при себе, чтобы я помогал ему одеваться и утешал его в печали». Карлик говорит, что из-за ожогов Эйегон II больше не мог предаваться плотским утехам, но его по-прежнему обуревало желание, и он часто, укрывшись за пологом, смотрел, как один из его фаворитов совокупляется со служанкой или придворной дамой. Говорят, чаще всего это представление разыгрывал для короля Том-Заика, но иногда сия сомнительная честь выпадала королевским рыцарям, да и самого Гриба трижды к тому принуждали. После, рассказывал шут, король всегда плакал от стыда и призывал септона Евстахия, чтобы тот отпустил ему грехи (сам Евстахий в своей повести о последних днях Эйегона об этом умалчивает). Эйегон приказал отстроить Драконье Логово и заказал две огромные статуи своих братьев, Эйемонда и Дейерона (он желал, чтобы статуи превосходили величиной Браавосского Титана и были покрыты сусальным золотом). Еще он устроил публичное сожжение всех законов и эдиктов «королей-однодневок» Тристана Истинно-Пламенного и Гейемона Сребровласого. А враги короля тем временем наступали. Со стороны Перешейка с огромным войском подошел лорд Винтерфелла Криган Старк (септон Евстахий пишет о двадцати тысячах «завывающих дикарей в лохматых шкурах», хотя Манкен в «Подлинной истории» говорит лишь о восьми тысячах). Дева Долины отправила из Чаячьего города свое войско: десять тысяч человек под командованием лорда Леовина Корбрея и его брата сира Корвина, вооруженного знаменитым валирийским клинком по имени Покинутая. Однако самой ближней угрозой были люди с Трезубца. Когда Элмо Талли призвал своих вассалов, в Риверране собралось почти шесть тысяч человек. К несчастью, сам лорд Талли, пробыв лордом Риверрана всего сорок девять дней, скончался во время похода, выпив плохой воды, однако лордство перешло к его старшему сыну, сиру Кермиту Талли, юноше буйному и упрямому, который жаждал показать себя в ратном деле. Войско Трезубца было лишь в шести днях пути от Королевской Гавани и продвигалось по Королевскому тракту, когда им навстречу выступил лорд Боррос Баратеон со своими людьми: его войско было усилено за счет рекрутов из Стокворта, Росби, Хэйфорда и Синего Дола, а также двух тысяч мужей и мальчишек с Блошиного Конца, наскоро вооруженных копьями и железными горшковыми шлемами. Две армии сошлись в двух днях пути от города, в месте, где Королевский тракт проходит меж лесом и небольшим холмом. Несколько дней шли сильные дожди, и трава была мокрой, а земля – мягкой и топкой. Лорд Боррос был уверен в победе: разведчики доложили ему, что речными людьми командуют бабы да мальчишки. Когда показался враг, солнце уже почти село, но Боррос приказал немедленно атаковать, хоть впереди стена за стеной стояли щиты, а холм справа ощетинился стрелами лучников. Лорд Баратеон возглавил атаку, выстроив своих рыцарей клином, и с грохотом ударил прямо в сердце вражьего войска, туда, где рядом с четвертным стягом покойной королевы реяла на сине-красном стяге серебристая форель Риверрана. За конницей Борроса шли пешие воины под золотым драконом Эйегона. В Цитадели это сражение называют битвой на Королевском тракте, те же, кто участвовал в нем, нарекли его Грязевым. Впрочем, как ни назови, одно ясно: преимущество в последней битве Пляски Драконов было полностью на одной стороне. Лучники, засевшие на холме, убивали лошадей под несущимися на врага всадниками лорда Борроса; лишь половина из них достигла стены из щитов. Их ряды смешались, клин сбился, а лошади скользили и увязали в грязи. Люди Баратеона нанесли немалый урон противнику, орудуя мечами, копьями и пиками, но речные лорды стояли насмерть, и на месте павших воинов появлялись другие. Стена из щитов дрогнула и подалась назад, когда в битву вступили пешие солдаты лорда Борроса; казалось, они смогут пробить ее… но тут из леса, расположенного слева от дороги, с криками выскочили сотни риверранцев. Их возглавлял тот самый шальной парень Бенжикот Блэквуд; в тот день он заработал себе прозвище Кровавый Бен, как его потом и звали до конца его долгой жизни. Сам лорд Боррос все еще был в седле, в самом центре побоища. Увидев, что победа ускользает от него, он приказал своему оруженосцу трубить в рог: это был сигнал к наступлению для резервного войска. Однако люди из Стокворта, Росби и Хэйфорда, услышав сигнал, побросали королевские знамена с золотым драконом и не тронулись с места; сброд из Королевской Гавани пустился врассыпную, а рыцари из Синего Дола перешли на сторону врага и атаковали людей Борроса с тыла. Остатки королевской армии были разбиты в мгновение ока. Боррос Баратеон пал, сражаясь. Оказавшись на земле после того как его боевой конь был убит стрелами лучников Черной Эли, он продолжал драться; от его руки пали лорд Маллистер, лорд Дарри, дюжина рыцарей и несметное количество латников. Когда до него добрался Кермит Талли, лорд Боррос был еле жив; с непокрытой головой (с него сорвали зазубренный шлем), израненный, истекающий кровью, он едва держался на ногах. «Сдавайтесь, сир! – крикнул лорд Риверрана лорду Штормового Предела. – Наша взяла». На это лорд Баратеон ответил проклятием. «Скорей я буду плясать в аду, чем позволю заковать себя в цепи», – сказал он и бросился в атаку. Его встретили острые шипы железной дубинки лорда Кермита, которая ударила ему прямо в лицо, оросив все вокруг ужасным дождем из крови, костей и мозгов. Лорд Штормового Предела умер в грязи на Королевском тракте, с мечом в руках. Судьба распорядилась так, что семь дней спустя в Пределе благородная супруга лорда Баратеона произвела на свет сына и наследника, которого он так ждал. Его милость перед отъездом распорядился дать ребенку имя Эйегон, если он будет мальчиком, но леди Баратеон, узнав, что ее супруг пал в бою, назвала младенца Оливером в честь своего отца. Как только вороны принесли весть о сражении в Красный Замок, «зеленый» совет в спешке собрался вновь. Все случилось так, как предрекал Морской Змей. Бобровый Утес, Хайгарден и Старомест не спешили с ответом на требование короля собрать новое войско. Когда ответы все же пришли, они были весьма уклончивы и представляли собой больше отговорки, нежели обещания. Ланнистеры погрязли в войне с Красным Кракеном. Хайтауэры потеряли слишком много людей, и способных полководцев у них не осталось. Мать маленького лорда Тирелла поведала, что у нее есть причины сомневаться в верности знаменосцев своего сына, «а сама я всего лишь слабая женщина и потому не гожусь для того, чтобы возглавить войско». Сир Тайленд Ланнистер, сир Марстон Уотерс и сир Джулиан Вормвуд, которых отправили за Узкое море с миссией найти наемников в Пентосе, Тироше и Мире, еще не вернулись. Скоро король Эйегон II останется перед лицом своих врагов ни с чем; это понимали все его придворные. Кровавый Бен Блэквуд, Кермит Талли, Сабита Фрей и соратники их готовились возобновить свой поход на город, а лорд Криган Старк и его северяне отставали от них всего на несколько дней. Браавосские корабли с войском Арренов уже отплыли из Чаячьего и приближались к Глотке. На их пути стояли лишь корабли Алина Велариона, а на верность Дрифтмарка полагаться не приходилось. «Ваше величество, – сказал Морской Змей, как только остатки некогда величественного „зеленого“ совета собрались вместе, – вы должны сдаться. Город не вынесет еще одного разграбления. Спасите своих подданных и себя самого. Если вы отречетесь от престола в пользу принца Эйегона, он позволит вам облачиться в черное и с честью прожить остаток жизни на Стене». «Вы полагаете?» – спросил король (с надеждой, как говорит Манкен). Мать короля этой надежды не разделяла. «Ты скормил его мать дракону, – напомнила она. – Мальчишка видел это своими глазами». Король в отчаянии обернулся к ней: «Как же мне поступить?» «У тебя есть заложники, – ответила вдовствующая королева. – Отрежь мальчишке ухо, отправь его лорду Талли и предупреди, что с каждой милей, на которую они приблизятся к городу, принц будет терять очередную часть тела». «Да, – сказал Эйегон, – хорошо. Так я и сделаю». Он послал за Альфредом Брумом, который так хорошо послужил ему на Драконьем Камне, и велел «исполнить сие». Когда рыцарь ушел, король обратился к Корлису Велариону. «Скажи своему бастарду, чтобы сражался храбро. Коли он не справится и хоть один браавосский корабль пройдет через Глотку, ваша драгоценная леди Бейела тоже кое-чего лишится». Морской Змей, не став, разумеется, ни молить, ни грозить, холодно кивнул и покинул чертог. Гриб говорит, что перед уходом он обменялся взглядом с Колченогим, но Гриба там не было, и трудно поверить, что человек столь опытный, как Корлис Веларион, допустил бы подобную оплошность в такой важный миг. Королю оставалось жить считанные часы, хоть сам он еще об этом не ведал. Предатели среди его придворных начали действовать, как только узнали о поражении лорда Баратеона на Королевском тракте. Проходя через подъемный мост в крепость Мейегора, где держали принца Эйегона, Брум увидел, что путь ему преграждают сир Перкин-Блоха и шесть его помойных рыцарей. «Именем короля, дайте пройти», – потребовал он. «У нас новый король», – ответил на это сир Перкин и столкнул сира Альфреда с моста, отправив его прямиком на железные пики внизу; там Альфред Брум корчился в муках два дня, прежде чем испустить дух. В тот же час леди Бейелу Таргариен тайком вывели из крепости люди лорда Лариса Колченогого. Тома-Заику застали врасплох во дворе, когда он выходил из конюшни, и тут же обезглавили. «Он помер, как и жил – заикаясь», – говорит Гриб. Тома-Колтуна в замке не было, но его отыскали в таверне на Угревой улице. Том попытался протестовать, заявляя, что он «простой рыбак, который зашел выпить эля»; в бочке с элем его и утопили. Все это было проделано столь чисто, быстро и незаметно, что жители Королевской Гавани не подозревали, что творится за стенами Красного Замка. Даже в самом замке никто не поднял тревогу. Тех, кого собирались убить, убили, а остальные придворные занимались своими делами, как ни в чем не бывало. Септон Евстахий говорит, что двадцать четыре человека были убиты в ту ночь, а «Подлинная история» Манкена – что двадцать один. Гриб утверждает, что был свидетелем убийства жирного малого по имени Уммет, пробовавшего королевские кушанья, и что самому ему пришлось спрятаться в бочонке с мукой, чтобы избежать той же участи. Из бочонка он вылез на другой вечер, «покрытый мукой с головы до ног, так что первая служанка, которая меня увидела, приняла меня за мой призрак». (За этим кроется какая-то история. Зачем бы заговорщикам убивать шута?) Королеву Алисент взяли под стражу, когда она поднималась по витым ступеням в свои покои. На камзолах схвативших ее людей красовался морской конек дома Веларионов; они зарубили двух стражников, но ни саму королеву, ни ее дам не тронули. Скованную Королеву снова заковали в цепи и отвели в подземелье – ожидать решения нового короля. К тому времени последний из ее сыновей был уже мертв. После заседания совета два сильных оруженосца вынесли короля Эйегона во двор. Там, как обычно, его ожидал паланкин – ему было трудно подниматься по ступеням с высохшей ногой, даже опираясь на костыль. Сир Джайлс Бельграв, рыцарь королевской гвардии, командующий эскортом короля, после рассказывал, что, поднимаясь в паланкин с помощью оруженосцев, король выглядел особенно изможденным; его лицо было «пепельно-серым, обмякшим». Однако вместо того чтобы вернуться в свои покои, король приказал сиру Джайлсу отнести его в замковую септу. «Быть может, он чувствовал, что конец его близок, и хотел помолиться об отпущении грехов», – пишет септон Евстахий. Дул холодный ветер, и король задернул занавески носилок. Внутри ждала бутыль его любимого вина, борского красного. Пока паланкин пересекал двор, король успел выпить малую чашу. Сир Джайлс и носильщики заподозрили неладное, лишь когда достигли септы, а занавески по-прежнему были задернуты. «Прибыли, ваше величество», – доложил рыцарь, но ответа не получил. Когда он позвал короля во второй и третий раз, а ответом все так же была тишина, сир Джайлс отдернул занавески и увидел, что король лежит на подушках мертвый. «Если бы не кровь на его губах, я бы подумал, что король спит», – после рассказывал он. И мейстеры, и простые люди до сих пор спорят, что это был за яд и кто мог подсыпать его в вино (некоторые полагают, что это мог сделать только сам сир Джайлс, однако и думать немыслимо о том, чтобы рыцарь Королевской Гвардии покусился на жизнь короля, которого клялся защищать; вероятнее всего это был Уммет, свидетелем убийства которого стал якобы Гриб). Мы не знаем, кто отравил вино, но нет никаких сомнений, что это было сделано по приказу лорда Лариса Стронга. Так закончились дни Эйегона Таргариена Второго, первенца короля Визериса I Таргариена и королевы Алисент из дома Хайтауэров, чье царствование оказалось столь же горьким, сколь и недолгим. Он прожил двадцать четыре года, два из коих был королем. Когда авангард войска лорда Талли подошел к стенам Королевской Гавани, Корлис Веларион выехал им навстречу вместе с печальным принцем Эйегоном. «Король умер, – торжественно сказал Морской Змей, – да здравствует король». А на том берегу Черноводного залива, в Глотке, лорд Леовин Корбрей, стоя на носу браавосского судна, смотрел, как на веларионовских кораблях вместо золотого дракона Эйегона Второго поднимают красного дракона Эйегона Первого – знамя всех таргариенских королей до Пляски Драконов. Война закончилась (хотя наставшие следом мирные времена, как вскоре оказалось, были далеко не спокойными). На седьмой день седьмой луны 131 года после завоевания Эйегона – день, считающийся священным днем богов, – верховный септон Староместа связал брачными клятвами принца Эйегона Младшего, старшего сына королевы Рейениры от ее дяди, принца Дейемона, и принцессу Джейегеру, дочь королевы Гелайены от ее брата, короля Эйегона Второго, соединив таким образом две враждующие линии рода Таргариенов и положив конец двухлетней череде измен и кровопролитий. Пляска Драконов завершилась, и начались невеселые времена короля Эйегона III. Последствия Час волка Если в народе и поминают когда-нибудь короля Эйегона III, то называют его не иначе как Неудачливым, Несчастливым или Драконьей Погибелью. Все эти имена ему дали не зря, а великий мейстер Манкен, долго служивший при нем, нарек Эйегона Сломанным Королем, что подходит ему еще более. Из всех монархов, занимавших Железный Трон, Эйегон III остается, пожалуй, самым загадочным. Говорил он мало, а делал еще меньше; горе и меланхолия снедали его всю жизнь. Четвертый сын Рейениры Таргариен и первенец ее от второго мужа, принца Дейемона Таргариена, он взошел на престол в 131 году и правил двадцать шесть лет, пока не скончался от чахотки в 157-м. Эйегон был дважды женат и прижил пятерых детей: двух сыновей и трех дочерей, но ни жены, ни дети, как видно, не принесли ему радости. Вряд ли он и знал, что такое радость и удовольствия: охотиться не любил, верхом ездил, лишь когда путешествовал, вина не пил и к еде был столь равнодушен, что ему часто напоминали о необходимости что-то съесть. Став взрослым, он одевался просто, все больше в черное, и носил власяницу под королевским шелком и бархатом. Королем он, однако, сделался одиннадцати лет от роду. Его описывают как мальчика высокого для своего возраста, «с волосами серебристыми, почти белыми, и глазами темно-лиловыми, почти черными». Даже отроком он, по словам Гриба, улыбался редко, а смеялся и того реже. Мог быть учтивым и обходительным, но мрак, наполнявший его душу, никогда не рассеивался. Обстоятельства, при коих он начинал править, были далеки от благоприятных. Речные лорды, разбившие остатки армии Эйегона II в битве на Королевском тракте, шли на Королевскую Гавань, ожидая новых сражений, но им навстречу под мирным знаменем выехали лорд Корлис Веларион и принц Эйегон. «Король умер, да здравствует король!» – сказал лорд Корлис и сдал им город. Речные лорды, как ныне, так и тогда, представляли собой компанию сварливую и несговорчивую. Их войско как сюзерен возглавлял Кермит Талли из Риверрана, но не будем забывать, что сей девятнадцатилетний лорд, по северному присловью, был зелен, как летняя трава. Брат его Оскар, убивший в Грязевой битве трех человек и посвященный в рыцари прямо на поле брани, был еще зеленее и обладал к тому же щекотливым самолюбием, столь обычным для вторых сыновей. Талли из Риверрана среди великих домов Вестероса занимали особое положение. Хотя Эйегон Завоеватель сделал их верховными лордами Трезубца, они во многом уступали собственным своим знаменосцам. У Бракенов, Блэквудов и Венсов было больше земель; и они, и даже выскочки Фреи из Близнецов могли привести под знамя Талли больше бойцов, чем сами хозяева Риверрана. Маллистеры из Сигарда превосходили их древностью рода, Моутоны из Синего Дола – богатством, а Харренхолл, даже разрушенный и отягощенный проклятием, оставался куда более крепким замком, чем Риверран, и был в десять раз больше оного. Деяния последних двух лордов еще больше уронили репутацию Талли, но теперь на сцену вышло новое поколение. Молодой Кермит твердо вознамерился остаться в истории как славный правитель, а Оскар – как славный воин. Весь путь от Трезубца до ворот Королевской Гавани прошел рядом с ними еще более юный Бенжикот Блэквуд, лорд Древорона. Кровавому Бену, как прозвали его собственные бойцы, минуло всего-то тринадцать; в этом возрасте благородные отроки служат обычно оруженосцами, ухаживают за рыцарскими конями и счищают ржавчину с хозяйских кольчуг. Лордом он стал, когда сир Амос Бракен в битве у Горелой Мельницы убил его отца Сэмвела, и не захотел передать командование войском Блэквудов кому-то постарше. После Озерной битвы он, как гласит история, разрыдался при виде стольких павших, но сражений вслед за этим не сторонился, а прямо-таки рвался в бой. Он помог прогнать Кристона Коля из Харренхолла, перебив его фуражиров, он командовал центром во Второй Тамблетонской битве, а в Грязевой предпринял фланговую атаку и разбил штормовое войско, благодаря чему речные лорды и одержали победу. Говорят, что в придворном платье лорд Бенжикот казался сущим мальчишкой, длинным, тонким, чувствительным и застенчивым, но броня и кольчуга преображали его; в свои тринадцать он повидал больше битв, чем иные за всю свою жизнь. В войске, которое Корлис Баратеон встречал у Божьих ворот, были, конечно, другие лорды и знаменитые рыцари, но после Грязевой битвы три юнца выдвинулись в бесспорные воеводы и сделались столь неразлучны, что их называли просто Три Паренька. Войско сопровождали две незаурядные женщины. Алисанна Блэквуд по прозванию Черная Эли приходилась сестрой покойному лорду Сэмвелу и теткой юному Бену. Сабита Фрей, леди Близнецов, вдова лорда Форреста и мать наследника, происходила из дома Випренов. Гриб описывает ее как «остроносую языкатую ведьму, любившую верховую езду больше танцев, кольчугу больше шелков, убивавшую мужчин и целовавшую женщин». Лорда Корлиса, слава которого гремела по всему Вестеросу, Пареньки знали лишь понаслышке. Они готовились к осаде и взятию города штурмом и были приятно удивлены, когда им поднесли столицу на золотом блюде. Весть о смерти Эйегона II вызвала у них сходные чувства, но Бенжикот с тетушкой остались недовольны тем, как он умер: яд – оружие трусов, и нет чести в тех, кто к нему прибегает. Радостные крики катились по полю; речные лорды, один за другим, преклоняли колена перед молодым принцем и признавали его своим королем. Горожане приветствовали победителей из окон и с крыш, красивые девушки целовали воинов. «Недурственное представление вышло», – говорит Гриб, подразумевая, что подстроил все это Ларис Стронг. Золотые плащи, выстроившись вдоль улиц, опускали копья перед Тремя Пареньками. Победители вошли в Красный Замок, где лежал у Железного Трона покойный король, оплакиваемый матерью, королевой Алисент. Тут же собрались остатки его двора: Ларис Колченогий, великий мейстер Орвил, сир Перкин-Блоха, септон Евстахий, Гриб, сир Джайлс Бельграв и еще четверо королевских гвардейцев, разные мелкие лорды и домашние рыцари. Орвил от имени всех назвал речных лордов освободителями. Последние сторонники Эйегона II продолжали сдаваться. Браавосцы высадили в Синем Доле лорда Леовина Корбрея с половиной войска, набранного леди Аррен в Долине; вторая половина под началом его брата сира Корвина высадилась в Девичьем Пруду. Оба города встречали воинов Долины цветами и устраивали для них пиры. Стокворт и Росби проворно спустили знамена с золотым драконом Эйегона II и подняли взамен красного дракона Эйегона III. Гарнизон Драконьего Камня, оказавшись упорнее, запер ворота и продержался три дня и две ночи. На третью ночь слуги, конюхи и повара взялись за оружие и перебили во сне многих людей короля, а остальных привели в цепях к молодому Алину Велариону. Септон Евстахий рассказывает о «невиданном ликовании» в Королевской Гавани; «половина города валялась пьяная», – поясняет Гриб. Тело Эйегона II предали пламени в надежде, что все зло его недолгого царствования сгорит вместе с ним. Тысячи людей взобрались на холм Эйегона послушать, как юный принц провозгласит мир. Намечалась пышная коронация, вслед за коей должна была последовать свадьба Эйегона III и кузины его Джейегеры. Туча воронов взмыла над Красным Замком: тех, кто держал сторону покойного короля в Староместе, Просторе, Бобровом Утесе и Штормовом Пределе, приглашали явиться в Королевскую Гавань и присягнуть на верность новому королю, обещая безопасный проезд и полное прощение. Новые правители расходились лишь в том, как поступить с королевой Алисент, в остальном меж ними царило согласие… почти две недели. Манкен в своей «Подлинной истории» называет это радостное, но краткое время Ложным Рассветом. Когда к столице подошел лорд Криган Старк с северным войском, всем стало не до веселья, и радужные планы рассыпались в прах. Двадцатитрехлетний лорд Винтерфелла, немногим старше лордов Древорона и Риверрана, был в отличие от них не юнцом, но мужем, что вскоре почувствовали все, кто видел их рядом. Пареньки в его присутствии будто съежились, говорит Гриб. «Когда в чертог входил северный волк, Кровавый Бен вспоминал, что ему всего тринадцать годков, а лорд Талли с братом заикались и густо краснели». Речных лордов Королевская Гавань встречала цветами, северян – нет. Для начала, тех было вдвое больше, и славу они себе заслужили суровую. В кольчугах, в мехах, до глаз заросшие бородами, они расхаживали по городу, как медведи в доспехах, по словам Гриба. Прежде столичные жители судили о северянах по лорду Медрику Мандерли и брату его сиру Торрхену – учтивым, красиво одетым и набожным. «Пришельцы из Винтерфелла, – с ужасом пишет Евстахий, – истинных богов отвергали, не почитали септонов и септ, насмехались над священным писанием и поклонялись деревьям». Криган Старк явился исполнить обещание, данное принцу Джакайерису два года назад, хотя ни Джака, ни его матери в живых уже не было. «Север помнит», – сказал лорд Винтерфелла при первой же встрече с принцем Эйегоном, лордом Корлисом и Пареньками. «Вы опоздали, милорд, – заметил ему Морской Змей. – Война окончена, и король мертв». Криган, свидетельствует Евстахий, «устремил на лорда Корлиса взор, серый и холодный, как сам Север, и вопросил: „От чьей руки и по чьему приказу он умер?“ Ибо сии дикари, как мы скоро на горе себе убедились, пришли свершить кровавую месть». В этом добрый септон не заблуждался. Войну эту начали другие, говорил Криган, но завершит ее он: пойдет на юг и расправится с остатками «зеленых», что возвели Эйегона II на трон и бились за то, чтобы король усидел на нем. Сначала он возьмет Штормовой Предел, затем двинется через Простор к Староместу. Когда падет Высокая Башня, он поведет своих волков вдоль берега Закатного моря в Бобровый Утес. «Смелый план», – осторожно молвил великий мейстер, услышав об этом. Гриб предпочитает слово «безумный», но добавляет: «Эйегона Дракона тоже сочли безумным, когда он объявил, что завоюет Вестерос целиком». Кермит Талли указал, что Штормовой Предел, Высокая Башня и Бобровый Утес крепки, как сам Винтерфелл (если не более) и легко не падут (если падут вообще). «Вы потеряете половину своих людей, лорд Старк», – поддакнул юный Бен Блэквуд. «Я потерял их, как только выступил в поход, паренек», – ответил ему сероглазый волк. Многие из тех, что ушли с лордом Криганом, как и Зимние Волки, не надеялись вновь увидеть свои дома. За Перешейком уже лежали глубокие снега, а северяне и в замках, и в деревнях молились богам-деревьям, чтобы зима оказалась недолгой. Выживали те семьи, где приходилось кормить меньше ртов; посему у стариков, младших сыновей, холостых, бездетных и лишенных надежд вошло в обычай покидать родной очаг с первым снегом, чтобы их родичи могли дожить до весны. Победа для этих зимних армий не имела особой важности: они шли за подвигами, за славой, за добычей и прежде всего за достойной смертью. Корлису Велариону вновь выпало молить о примирении и прощении. «Довольно уже смертей, милорд, – говорил он. – Эйегон II и Рейенира мертвы, пусть же их ссора умрет вместе с ними. Вы говорите о взятии Предела, Утеса и Башни, но владельцы этих замков все до единого погибли в боях. Их место заступили мальчишки и младенцы, не представляющие угрозы для нас. Они склонят колена, если не требовать от них слишком многого». Но Криган Старк к таким речам прислушивался не более, чем Эйегон II и его мать Алисент. «Мальчишки со временем вырастают, – заявлял он, – младенцы впитывают ненависть вместе с молоком своих матерей. С врагами нужно покончить немедля, чтобы не пожалеть о своем упущении лет через двадцать, когда нынешние малые дети снимут отцовские мечи со стены». «Король Эйегон говорил то же самое и поплатился за это жизнью, – стоял на своем Морской Змей. – Он и теперь был бы с нами, если бы внял советам и предложил своим врагам мир». «За это вы его и отравили, милорд? – Сам Криган не имел ранее дела с лордом Корлисом, но знал, что тот служил десницей при Рейенире, что она заподозрила его в измене и посадила в тюрьму, а Эйегон II, освободивший Велариона и взявший его в свой совет, сам вскоре скончался от яда. – Не зря вас прозвали Змеем: вы вьетесь туда-сюда, и клыки у вас ядовитые. Эйегон – клятвопреступник, узурпатор и убийца собственных родичей – при этом был королем. Когда он не внял вашим трусливым советам, вы трусливо убрали его с помощью яда и теперь дадите за это ответ». Северяне, обезоружив часовых, ворвались в зал совета и уволокли старого лорда в темницу. Там к нему вскоре присоединились Ларис Стронг Колченогий, великий мейстер Орвил, сир Перкин-Блоха, септон Евстахий и еще полсотни человек как знатного, так и низкого рода. «Сам я думал, не залезть ли снова в свой бочонок с мукой, – говорит Гриб, – но оказался, по счастью, так мал, что волк меня не заметил». Досталось и союзникам-Паренькам. «Или вы грудные ребята, что размякли от цветов, пиров и льстивых речей? – обрушился на них Старк. – Кто вам сказал, что война окончена, Змей или Колченогий? Им это на руку, да и вы, одержавшие свою маленькую победу в грязи, хотите того же. Войны кончаются, когда враг преклоняет колени, не раньше. Но разве Старомест сдался? Разве Утес вернул в казну золото? Вы хотите поженить принца с дочерью короля, но она теперь в Штормовом Пределе, и вам ее не достать. Что помешает Баратеоновой вдове короновать ее королевой, как наследницу Эйегона?» Когда лорд Талли заметил, что штормовые лорды разбиты наголову и другого войска им не собрать, Криган напомнил о трех послах, отправленных Эйегоном за Узкое море. «Каждый не сегодня-завтра может вернуться с тысячами наемников! Королева Рейенира думала, что победила, заняв Королевскую Гавань, и Эйегон II думал, что победил, скормив дракону свою сестру. Но дело королевы живет, хотя ее самой больше нет, а от Эйегона остался лишь прах и пепел». Пареньки присмирели и согласились примкнуть к лорду Старку в походе на Штормовой Предел. Согласились, по словам Манкена, добровольно, убежденные, что северный лорд имеет на это право. «Опьяненные победой, они еще не насытились ею, – пишет великий мейстер. – Они жаждали новой славы и думали, как все молодые воины, что ее можно обрести лишь в бою». Гриб же с присущей ему бесстыдной откровенностью полагает, что Пареньки попросту боялись Кригана Старка. Как бы там ни было, волчий лорд своего добился.