– Завтра обещали дождь, – зачем-то добавил Лелик. Как будто это могло убедить отца остаться. – Дождь – это хорошо, – сказал наконец Юрий и поднялся. – Комната за библиотекой свободна? Оставшись один, Лелик поднял с пола шарф и положил на спинку дивана. Как все странно вышло. Что у них с отцом – перемирие? Примирение? Что он понял из того, что Лелик говорил ему? «И что я сам понял?» За его спиной послышался шорох. – Пап, ты шарф забыл… – начал Лелик, обернулся и замолчал на полуслове. В дверях стояла Вероника. – Ты что, не уехала? – глупо спросил он. – Он просто не умеет тебя любить, – сказала она. Лелик не сразу понял. – Ты все слышала? Она кивнула, нисколько не смущаясь: – Я подслушивала за дверью. – Зачем? – Помочь тебе, если что. Кажется, он никогда не поймет эту женщину. Помочь ему? Чем? Она не двигалась с места. Он вдруг подумал, как счастливы могли бы они быть теперь, когда хозяйкой дома стала Янка. Веселая маленькая Янка, которая станет печь пироги по рецептам бабушки Раисы, звать их в гости на все лето и вообще в любое время, когда им вздумается приехать. Отец сможет привозить свою новую собаку и дрессировать ее на лужайке, а Янкина мать будет даже в гамаке качаться с таким видом, будто выполняет ответственную работу, а они с Вероникой… Лелик осекся. Никаких «они с Вероникой» нет. В этот момент он отчетливо понял, что нарисованная картина счастья возможна для него лишь тогда, когда они с Вероникой все-таки есть. Смешно. Похоже, его удел – вечно любить кого-нибудь безответно. – Я провожу тебя на станцию, – спокойно сказал он. – Когда ты уезжаешь? Она молча смотрела на него своими прозрачными светло-голубыми глазами. – Ты знаешь, что я тебя всю жизнь люблю? – по-прежнему спокойно спросил Лелик. Уже столько было сказано сегодня, что еще одно признание ничего не могло испортить. Вероника кивнула. – Прости, – в ее голосе звучало искреннее сожаление. – Мне нечего тебе дать. Она внезапно подошла и обняла его – то ли утешая, то ли прощаясь. От ее волос пахло кувшинками. Лелик знал, что на самом деле эти цветы не имеют аромата, но если бы он придумал его, тот был бы именно таким – едва уловимый запах лесной воды и горчащего зеленого стебля. – Вероника, – тихо позвал он. – Когда я с тобой, я чувствую себя очень-очень старой, – отозвалась она. – О господи, – сказал опешивший Лелик. – Это еще почему? Женщина расцепила руки. – Старой и свободной. Как будто меня больше ничего не может задеть. – Всю жизнь мечтал услышать, – пробормотал Лелик, – что женщина, в которую я влюблен, ощущает себя в моей компании старухой. Вероника улыбнулась. «Он тоже не понимает». Но в этой мысли не было горечи. Если все сложится хорошо, у нее будет время ему объяснить. Не сейчас. Позже. Всю жизнь люди и события торопили ее. Она принимала неверные решения. Совершала поступки, о которых сожалела. Но теперь она не станет спешить. Ее время – медленное. Пусть течет как хочет. – Я приеду сюда в июне. – Вероника бросила взгляд в окно, где желтели яблони. – Если хочешь, приезжай и ты. – Меня не приглашали, – с некоторой растерянностью сказал Лелик. – Меня тоже. Она улыбнулась ему так, как будто это сходство – сходство неприглашенных – ее обрадовало. «Я приеду в июне, – мысленно повторила Вероника, – когда все изменится. Мой бывший муж позвонит мне. Я сниму трубку. Он начнет говорить, что я шлюха, а я буду слушать его и смеяться. Мне нужно состариться и стать равнодушной. Я чувствую зернышко смеха где-то глубоко внутри. Пусть созреет. Когда я сумею рассмеяться, я вернусь сюда». – В июне так в июне, – сказал по-прежнему ничего не понимающий Лелик. Вероника молча кивнула ему и вышла, не прощаясь. «Вот что это сейчас было? – спросил он себя. – Идиот. Надо было хватать ее и целовать. Подумаешь, троюродная сестра! Это вообще не родство! Кретин. Мямля. Восемь месяцев! Чушь, бред!» А сам уже прикидывал, сможет ли взять две недели в июне, нет, лучше три, и пусть только попробует не приехать. Через две комнаты от него Юрий подошел к окну, посмотрел на облетающие яблони и внезапно подумал, что боксер тоже отличная порода, особенно если брать из приличного питомника, чтобы психика не испорчена и здоровье не подкачало и чтобы был рыжий, ярко-рыжий, как вон те бархатцы вдоль забора, которые почему-то до сих пор стоят прямо и вызывающе рыжеют своими распушенными помпонами, хотя давно должны были отцвести. 3 Едва Яна открыла дверь квартиры, до нее донесся запах свежей выпечки. Соседка не только ухаживала за цветами, но и купила к ее приезду рогаликов в местной булочной. Яна когда-то вылечила ее карликового шпица, и с тех пор старушка считала себя ее вечной должницей. «А Вениамин удивлялся, что Юра так никогда и не простил его за бульдога». Она сбросила куртку, крикнула: – Я вернулась! Тишина. Яна в обуви прошла по квартире, обеспокоенно заглянула в ванную. – Эй! Ты где? Из кухни, сонно щурясь, вышел большой черный кот с круглой совиной головой. – Дымчик! – облегченно сказала Яна. «Девочка!» – сказал кот. Привстал на задние лапы, передние протянул к ней, и она привычным жестом подхватила старого кота, подсадила на плечо. Дымчик растекся вокруг ее шеи меховым воротником. – Ты потяжелел. Опять раскормили тебя? Она поставила чайник, проверила почту. Кот лежал, расслабленно свесив лапы. Яна вывернула голову набок и разглядела седые шерстинки между ушей. – Стареешь, – сказала Яна. «Скоро уйду», – сказал кот. – А я взрослею. «А ты останешься», – сказал кот. Девушка коснулась черного загривка. На ощупь кот был как лесной мох, прогретый солнцем. – Почему мама забрала тебя тогда? Она ведь специально приезжала в Литвиновку месяц спустя после того, как все закончилось. «Сама у нее спроси», – сказал кот. – Как она вообще тебя нашла?