– Паренька сбило? – подслеповато щурясь на него, спросил высохший старик. – Помню, как же! Я тогда чуть с инфарктом не свалился. – Что, своими глазами все видели? – спросил Бабкин, затаив дыхание. – Ничего я не видел, – пробурчал дед. – Внук мой на станцию рванул за сигаретами. Я как услышал, что человек под поезд попал, так и перепугался до смерти. Ванька вечно в наушниках своих. Не слышит ничего. Сто раз говорили паршивцу… – А где Ванька сейчас? – перебил его Бабкин. И весь подобрался, как охотничья собака, взявшая след. Ну же, Ванька, окажись где-нибудь поблизости! Нет, вряд ли ему повезет дважды. «Ванька давно в Москве, – мысленно ответил он себе вместо старика. – Зону Ванька топчет в Мордовии! Повесился мой Ванька, когда эта сука его бросила». – Ванька-то? – старикан обернулся и вгляделся куда-то в глубь яблоневых садов. – В сарае он. Мотор чинит. – И внезапно заорал так, что Бабкин подскочил: – Иван! ИВААААН! С рябины сорвалась перепуганная воробьиная стая. Из-под крыльца выскочил черный кот и, раздувшись как шар, метнулся прочь. – Иван! – рявкнул еще раз старик. – А, вон он. Вы поглядите! И не торопится… Не веря своему счастью, Бабкин, которому заложило уши, смотрел, как через двор вразвалочку идет бритый крепыш лет тридцати. – Че орешь-то? – издалека беззлобно спросил он. – Горит у тебя, что ли? – Иди побазарь с человеком, – приказал дед. – До тебя из самой Москвы ехали. Бабкин ни слова не говорил старикану, откуда он явился. – Я насчет того парня, которого электричка сбила, – осторожно начал он. Нет, все-таки старик что-нибудь напутал. – Поздновато спохватилась полиция, – усмехнулся парень. – Так из Москвы до Тулы путь неблизкий, – встрял дед. – Я не из полиции. – А чего интересуешься? Журналист? Внук и дед разом насторожились. Парень набычился, дед нахмурился. Было очевидно, что журналистов в этой семье не любят, и прорезавшееся шестое чувство подсказало Бабкину, что бывшим оперативникам здесь тоже не будут рады. Скажи он, что ведет расследование – и все пропало. Они не станут слушать его объяснений. В юности Сергей всегда с большой опаской приступал к работе со свидетелями. Каждый человек представлялся ему чем-то вроде закрытого сундука, содержимое которого хранится под крепким замком. Бабкин не верил в свою способность подбирать к этим замкам отмычки. Он не побаивался людей – он вообще мало чего боялся, – но каждый свидетель был неизвестная земля, терра инкогнита, по которой предстояло бродить впотьмах без фонарика. И не только свидетель – любой. Например, ни о ком Бабкин не знал так мало, как о собственной первой жене. Со временем он сообразил, что первая жена и сама о нем ничего не знает. Это было настоящее открытие: что он тоже непрозрачен для остальных. Он, Сергей Бабкин, простой как полено и незамысловатый как гвоздь (по выражению супруги), может быть сундуком с загадочным содержимым. Со временем он понемногу научился разбираться в людях. Перед ним проходило столько типажей, что невозможно было не заметить их повторяемость. Но самое главное, в чем убедился Сергей, – сундуки могут быть разными, а вот набор отмычек к большинству из них примерно одинаков. Бабкин посмотрел на деда, неодобрительно жевавшего губами, на внука с синими наколками на пальцах, и на него снизошло вдохновение. – Родственники погибшего меня наняли, – соврал он. – Матери там сон приснился, вроде как вещий. По лицам старика и внука он понял, что движется в правильном направлении. – Каждую пятницу как ляжет в постель, так все одно и то же снится, – продолжал он. – И так уже четвертый месяц. – Сын, что ли? – подозрительно спросил старик. – Вроде столько лет прошло. Уж успокоиться должен. – Нет, – вздохнул Бабкин. – Не сын. – А кто же? – Машинист. Умер недавно и после смерти начал ей являться. Не я, говорит, виноват, не кори меня. И плачет. – А они что же, его винят? – удивился старик. – Кого же еще! – Эдак они и электричку проклинать начнут. – Машинист ни при чем, – перебил Ваня. – Это все те двое, которые за парнем бежали. – Какие двое? Как выглядели? – Дождь был, не разглядел я, – признался парень. – Ну такие… в куртках. Бабкин вцепился в него мертвой хваткой. Они сели на крыльце, и Ваня рассказал все, что помнил. В тот вечер он возвращался со станции, где покупал в киоске «Мальборо». Две сигареты из пачки по уговору с дедом доставались ему, и шестнадцатилетний Иван тайком выкуривал их по дороге. На полпути начался дождь. Сквозь его пелену юноша видел, как вдоль путей пробежал тощий парень, постоянно оглядываясь. А вскоре появились двое других. – Примерно того же роста, – неуверенно сказал Иван. – Короче, не разглядел я. – Но их точно было двое? – Что я, слепой? Двоих от одного не отличу? – Они его догнали? – Не успели. Этот, который удирал, все время оборачивался. И подпрыгивал как заяц. А они все приближались. Я по тропинке шел, сбоку. Там деревья, дождь не так сильно мочит. Если б по рельсам, то хорошо бы все разглядел, а так далековато все же было. Но помню, парень метнулся сначала в одну сторону, потом в другую… И кажется, закричал что-то. – Не расслышал, что именно? – Не, какое там. Как раз электричка загудела. Я чуть сигарету не выронил. А парень, видимо, решил дождаться ее и перед самым носом прыгнуть, чтобы, значит, отрезала она его от преследователей. В фильмах так делают, может, видал. – Видал, – сказал Бабкин. Он уже понял, что произошло дальше. Рельсы были мокрые, неуклюжий Генка Козицкий поскользнулся и попал под электричку. – А как сбило его, я не видел. Зажмурился, честно скажу. Когда глаза открыл, этих двоих уже не было. – Уверен, что они бежали именно за ним? – Да точно тебе говорю! – завелся парень. – Я потом милиции начал рассказывать, они меня даже слушать не стали. Какой-то осел с бородавками отправил меня – иди, говорит, пока не выяснили, что это ты его под паровоз толкнул. Ну я и свалил от греха. «Узнаю село родное», – подумал Бабкин. А вслух спросил: – Ты этих двоих опознаешь? – Да не, ты чего! Далеко же было. Лиц-то я не разглядел. Сергей на всякий случай показал парню фотографию Прохора Савельева, но тот покачал головой: – Вряд ли. Этот старый, а те бежали как молодые. Хотя пес его знает. Фотографии Варнавиных, Юрия и других членов семьи тоже ничего не дали. – Не знаю я, не видел никогда эти рожи, – слегка раздраженно сказал Иван. – И вообще, это не телка с мужиком были, а два мужика. И не толстые. А тут баба, да к тому же в теле. – Он ткнул пальцем в снимок Людмилы Кошелевой. 2 Макар Илюшин вошел во двор и среди вывесок о продаже китайского чая и израильских витаминов обнаружил то, что искал: радужный плакат, на котором было написано «Путь наверх». Внизу маркером была сделана приписка: «Переехал в подвал». – Торжество символизма, – пробормотал Илюшин. – Путь наверх переехал в подвал. Воздух в подъезде пропах индийскими благовониями и кошачьей мочой. Макар спустился вниз и в конце длинного коридора обнаружил ярко освещенный зал с зеркальными стенами. В них многократно отражался один-единственный человек в оранжевых штанах и зеленой майке, стоявший с запрокинутой к потолку головой. – Вениамин Варнавин? Красочный человек покрутил шеей и обернулся к Макару. – Приветствую! Подождите, пожалуйста, буквально пару секунд. Голос у него оказался неприятный – высокий и скрипучий. Он производил странный эффект: от него хотелось поморщиться, но в то же время в нем было что-то притягательное. То ли интонация, то ли этот странный тембр… «Как будто болячку расковыриваешь, – подумал Макар. – И противно, и не можешь перестать». – Прошу прощения! – весело сказал Вениамин, подойдя к нему. – Все спина моя многострадальная. Пока комплекс упражнений не закончу, человеком себя не чувствую. Когда погиб Павел, ему было тридцать четыре. Макар помнил фотографии: узкоплечий мужчина с редкой бородкой и большими выразительными глазами. Кажется, о таких говорят «влажные». Тонкие искривленные губы, острый нос. Типаж «проповедник», практически в идеальном его воплощении.