Но это было только начало той серии бед, которую Уорду ещё предстояло пережить зимой 1607/08 годов. Сначала тот трофейный корабль, командование которым он брал на себя, пропал в море, затем потерпел крушение захваченный и переоснащённый им в Наварине галеон. Мало того, один из лучших его капитанов, фламандец Ян Кастен, находившийся у Модона с двумя боевыми кораблями и захваченным судном, был застигнут врасплох и разбит венецианскими галерами. В этой победе, одной из немногих, одержанных над пиратами, венецианцы убили 50 человек, включая Кастена, и ещё сорок четыре захватили в плен. После этих неудач Уорд всё ещё продолжал участвовать в экспедициях из Туниса. Вместе с двумя турецкими капитанами он отплыл в Левант в 1609 году и продолжал дальнейшие походы в 1610, 1612 и 1618 годах. По всей вероятности, он даже принимал участие в захвате венецианского корабля в 1622 году, когда ему уже должно было быть почти семьдесят лет. Но вместе с тем, на склоне лет у него появились другие интересы, и он всё больше оставался на берегу. За короткое время он хорошо интегрировался в тунисское общество. К 1609 году он «обратился в турка», взяв себе имя Юссуф-реис, и женился на женщине из Палермо по имени Джессимина, также ренегатке (хотя у него и оставалась жена в Англии, которой он время от времени посылал деньги)15. Книга Уильяма Литгоу «Полное описание редкостных приключений и тягостных странствий за долгие девятнадцать лет тяжёлого труда» (Лондон, 1632) В 1616 году известный сплетник, шотландский путешественник Уильям Литгоу встретился с Уордом в Тунисе: «Здесь в Тунисе я встретил английского капитана, генерала Уэйр да [так, на шотландский манер Литгоу произносил его фамилию: отец Дан называл его Эдуарт], некогда великого пирата и командующего на море; ныне, из-за отказа Англии принять его, он обратился в турка и выстроил здесь прекрасный дворец, богато украшенный мрамором и алебастром. Среди его домашних я обнаружил где-то пятнадцать прошедших обрезание английских ренегатов, чьи истории жизни и внешность были схожи, отражая одновременно и безнадёжность, и презрение. Но старый Уэйрд, их господин, был великодушен и стал для меня надёжным проводником по дороге в Алжир, и множество раз в течение своих десяти дней пребывания там я обедал и ужинал с ним, однако ночевал на борту французского корабля». Его легендарная известность продолжала жить, поскольку, как утверждает Эдуард Коксер, пленённый в Тунисе несколькими годами позднее, Уорд всегда «придерживался турецких обычаев, пил воду, а не вино, и подбивал свои турецкие туфли маленькими железками наподобие подковок»16. Как об этом поётся в народной балладе: В Тунисе в Барбарии Он роскошно выстроил Прекрасное место и королевский дворец. Украшенный самыми отменными забавами Подходящий более князю, чем ему, И это, наконец, докажет его позор17. Вопреки благочестивой надежде автора этой баллады, архитектурные прихоти Уорда отнюдь не окончились его позором. Литгоу также рассказывает нам о том, что в пожилом возрасте Уорд заинтересовался возможностью выращивания птенцов из яиц, используя верблюжьи экскременты в качестве инкубатора. Можно представить себе, как он возится в своём алебастровом дворце с горшками, наполненными этой благоухающей мульчёй, в окружении любопытных цыплят. Неизбежный «плохой конец», который по обыкновению ждёт всех пиратов, обеспечила ему чума, в 1623 году нанеся один из своих регулярных визитов в Северную Африку. В возрасте около семидесяти лет Уорд скончался в постели и был похоронен в море, так, как он всегда ожидал и надеялся. Современники Уорда в Англии истратили на него и на других английских ренегатов множество едких слов, рассматривая их практически со средневековых позиций, как людей, предавших христианство, чтобы примкнуть к исламу. Но невозможно не проникнуться симпатией к прагматизму пиратов, противостоявшему догматизму той эпохи. Разумеется, Уорд вёл войну против христианского судоходства, не делая исключения для английских кораблей, но рассказы о том, что он бы ограбил собственного отца, встретившись с ним в море, кажутся просто злонамеренной клеветой. У его характера, безусловно, была и другая сторона. Известно по меньшей мере о двух случаях, когда он освобождал англичан, попавших в рабство в Тунисе, а Литгоу, действительно встречавшийся с ним, называет его «Щедрый Уэйрд»18. Клайв Сениор, автор этой «эпитафии», разумеется, не мог не испытывать симпатию к Уорду, несмотря на всю жестокость, заблуждения и отступничество последнего. Тот, кого мы могли бы назвать Малышом Джоном, – туповатый морской волк, без сомнения, продолжавший бессвязно разглагольствовать о старых добрых деньках, сидя за обеденным столом19, довольно странно сочетается с тунисским джентльменом, порой проявлявшим сдержанность, «щедрость» и, кто знает, – возможно, даже умеренную благочестивость. (Интересно отметить, что Уорд перешёл в ислам довольно поздно в своей тунисской карьере, что, видимо, указывает на абсолютную добровольность и даже искренность его обращения.) С этим дополнением мы получаем практически полный анализ его личности, в котором и без того уже порядком противоречий и парадоксов, чтобы выглядеть психологически достоверным. Ни один другой ренегат не приходит к нам сквозь водоворот времени, являясь столь полно реализовавшейся личностью, – исключение, наверное, составляет лишь Мурат-рейс из Сале, с которым мы встретимся позднее. В самом деле, Уорд не может не вызывать симпатию – хотя, подобно Уильяму Литгоу, не всякий может решиться провести ночь в его алебастровом дворце, опасаясь наутро обнаружить пропажу своих часов и бумажника! VI. Мавританская республика Сале Окрестности Сале, кажется, были обитаемы задолго до появления homo sapiens sapiens. В этой местности хорошо представлена культура медного века, а также «олдувайская культура», жили здесь и неандертальцы. Отмечены все стадии палеолита, и, разумеется, неолита, или «культуры атлантических мегалитов»1. Название «Сале» (Сала или Сла) может быть чрезвычайно древним и происходить от берберского слова asla, означающего «скала». Старый некрополь в Сале, называемый Челла (то есть фактически вновь то же название), датируется, по меньшей мере, временами Карфагена (около VII века до н. э.). Римляне называли эту местность Sala Colonia, она была частью их провинции Мавритания Тингитанская. Она упоминается у Плиния Старшего (как заброшенный городок, заполонённый слонами!). Вандалы подвергали эту округу вандализму в V веке н. э. и оставили после себя некоторое количество светловолосых, голубоглазых берберов. В VII веке арабы сохранили это старое название и считали, что оно происходит от Салы, сына Хама, внука Ноя, они говорили, что Сале был первым из всех городов, построенных берберами. Георг Браун и Франц Хогенберг. Город Сале. 1572 Сале, по всей видимости, довольно запоздало принял ислам и среди мусульман стал известен как «пограничный город»; но к IX веку он уже был определённо исламским, а границей стал сам океан. В X веке, когда исмаилитский халифат каирских Фатимидов завоевал Дальний Запад Африки, Сале, очевидно, служил местом размещения военного гарнизона: крепость, или рибат, построенная на южном берегу реки Бу-Регрег, напротив Сале, стала поселением, позднее известным как Рабат. Военные кампании были направлены против местных берберских племён, принявших хариджитскую доктрину (своего рода фундаментализм, равно противостоящий и шиитской, и суннитской ортодоксии). К XI веку Сале превратился в оформившийся крупный город с теми самыми характерными чертами, которые сохраняются у него и до настоящего времени. Чтобы вникнуть в ход последующих событий, важно визуально представлять себе географическую и городскую топографию, поэтому ниже представлена схематическая карта. Впоследствии европейские комментаторы использовали название Сале (иногда также в вариантах Салле или Салли) по отношению ко всему этому комплексу поселений, но на самом деле здесь представлено три различных «города», каждый из которых выработает свой собственный характер и свою участь: первый – это «Старый» Сале (современный город Сале). Второй – «Касба» на южном берегу реки, небольшой, обнесённый стенами самостоятельный анклав. И третий – «Новый» Сале (основа того, что в конце концов станет известно как Рабат, современная столица Марокко). Для простоты понимания мы будем называть эти поселения соответственно – Сале, Касба и Рабат. В XI веке в Сале из Кордовы прибыли первые испанские мусульмане, или «андалусийцы», принеся с собой свою величественную и утончённую мавританскую культуру, архитектуру, музыку, духовность, кухню, нравы и т. д. К этому времени Сале уже сформировался в социологическом плане – как портовый город, где встречались, перемешивались и развивались городская «арабо»-андалусийская и сельская берберская культуры, образуя культуру марокканскую. В период правления Альморавидов (1061–1164) и Альмохадов (1130–1269) Сале развился в важное связующее звено в торговле с Европой и с Африкой (знаменитые ежегодные золотые караваны), и стал также одним из общепризнанных центров мавританской культуры, образования, благочестия и учёности. Прибывали новые андалусийцы, в особенности из Гранады. Сале уже был известен как место прибежища для набожных людей, как город марабутов, гробниц, святых и святынь. Некоторые из этих святых сыграют активную роль в нашей истории – даже (или, вероятно, в особенности) после своей смерти. Здесь оказались представлены два типа духовности, сопоставимых с «городскими» андалусийскими и «сельскими» берберскими элементами в этой культурной смеси. Некоторые святые были ортодоксами, в высшей степени праведными, вовлечёнными в классический учёный суфизм ордена Шазилийя2; другие же были более «марабутского» типа, то есть неортодоксальными, народными святыми, чудотворцами. Многие из важнейших святых Сале появились на протяжении XIII столетия, во время «золотого века» династии Маринидов (1216–1645), когда оживлённая торговля с Европой и относительные мир и процветание в Магрибе и Испании привели к грандиозному расцвету культуры и архитектуры. Знаменитые мечеть и медресе (богословская школа) Сале, до сих пор считающиеся одними из самых живописных сооружений Марокко, были построены при Маринидах, так же как и больница, акведук, странноприимный дом для суфиев и другие общественные здания. Изгнанный из Гранады визирь Лисан аль-Дин («Язык Веры») ибн-Хатиб посетил Сале в середине XIV века и восхищался его красотой и прелестями его базаров, включая «самых изысканных из абиссинских рабынь»; вероятно, он думал о них, когда написал стих, ставший неофициальным девизом Сале: Даже развлечения не могут развеять грусть в моём сердце, но наполнившись бризом Сале, оно исцелилось3. Примерно в то же время в городе поселился один из важнейших святых Сале – из числа их учёной и ортодоксальной разновидности – Сиди Ахмад ибн Ашир, «доктор», учитель таких столь знаменитых суфиев, как Ибн Аббад аль-Рунди, а также более марабутской личности, некоего ловца кораллов из Турции, известного просто как «Турок», ставшего своего рода святым покровителем местных моряков. Сам Сиди Ахмад ибн Ашир мог благословлять океан и усмирять шторма, так что его могила позднее стала популярным местом паломничества для пиратов. После смерти ибн Ашира в 1362 году Сале и Мариниды начали медленно клониться к упадку – но это был мирный и всё ещё весьма благоденствующий декаданс. Лев Африканский, посетивший город в XVI веке, оставил следующее его описание: Дома в городе построены так, как строили их древние, но они украшены мозаикой и мраморными колоннами. Кроме того, очень красиво и изящно отделаны все храмы. Таковы же и лавки, устроенные под широкими и красивыми портиками. Если пройти мимо многочисленных лавок, окажешься перед арками, построенными (как говорят) для того, чтобы отделять одно ремесло от другого. Я прихожу к выводу, что этот город имел все прекрасные качества и характерные черты, присущие совершенной цивилизации, тем более что при нём есть хороший порт, который часто посещался христианскими купцами из разных стран… так как он служит портом для всего королевства Феса. Но хотя Сале и был быстро восстановлен [после нападения кастильцев в 1260 году], тем не менее населения в нём стало гораздо меньше. В смысле цивилизации он потерял ещё больше. По всему городу, а особенно по соседству с крепостной стеной, можно видеть многочисленные пустые дома с прекраснейшими колоннами и окнами из разноцветного мрамора, но сегодняшние жители Сале их не ценят. …есть много огородов и полей, с которых собирают большое количество хлопка. Жители Сале в большинстве своём ткачи и изготовляют очень тонкое и красивое хлопчатобумажное полотно. Там выделывают также большое количество гребней, которые посылают на продажу во все города королевства Феса: по соседству с этим городом большие леса самшита и многих других пород деревьев, пригодных для подобного производства. В настоящее время население Сале живёт достаточно цивилизованно. В городе есть наместник, судья и многие другие службы, такие как таможня и сбор таможенных пошлин, ибо туда приходит много генуэзских купцов, делающих большие дела… их деятельность приносит [королю Феса] большую прибыль4. К этому же периоду (конец XV – начало XVI века) относится и возникновение культа официального святого покровителя города Сале – Сиди Абдуллы ибн Хассуна, который – по меньшей мере в духовном смысле – был глубоко вовлечён в сотворение последующей уникальной истории Сале. Сиди Абдулла представляет собой интересный пример смешения учёной и марабутской традиций. Он не обладал выдающимся образованием и не вёл свою родословную от Пророка5, но зарабатывал на жизнь написанием магических текстов для амулетов. После его прибытия в Сале за ним последовала ходячая пальма, пустившая корни на месте будущего мавзолея святого. Суфии города пришли в такое исступление, что превратились в птиц. Когда же к нему явились женщины города, он сам обратился в женщину, чтобы принять их, не вызывая скандала! Празднество в его честь всё ещё отмечается накануне дня рождения Пророка (Мавлид), а его главным событием является процессия со свечами (основанная на турецком обычае), пользовавшаяся особой любовью корсаров; они шествовали облачёнными в свои самые красочные и роскошные одежды. Самым известным учеником Сиди Абдуллы был марабут и воин джихада по имени Мухаммад аль-Аййаши, сыгравший важную роль в великой эре корсаров, которая вот-вот должна была начаться. В течение XV и XVI веков произошла кардинальная перемена в балансе сил стран Западного Средиземноморья. Падение мусульманской Гранады в 1492 году обозначило окончание семи столетий марокканской экспансии и заселения Иберийского полуострова. На протяжении четверти века все важнейшие портовые города марокканского атлантического побережья, за исключением одного, оказались в руках растущих империй Испании и Португалии. Единственным исключением был Сале. Среди множества тех людей, которые появлялись в Сале в этот период, был Мухаммад аль-Аййаши (упомянутый выше как ученик ибн Хассуна), один из самых любимых героев в марокканской истории. Аль-Аййаши происходил из племени Бану Малик, одного из тех племён арабов-хилали, что обосновались в Гарбе, области, лежащей за Сале в глубине страны. Поселившись в городе примерно в конце XVI века, он, как рассказывают, посвятил свою жизнь учению и аскетизму под руководством своего шейха Абдуллы ибн Хассуна и прославился своим благочестием, безмолвием, продолжительными постами и чтением Корана. Однажды, как гласит легенда, группа племенных вождей, пришедших к Сиди Абдалле, преподнесла ему в дар коня. Он послал за своим учеником аль-Аййаши и велел тому оседлать коня и отказаться от своего обучения, дабы найти с помощью Всевышнего своё благополучие и в этом мире, и в грядущем. Святой связал своего ученика клятвой исполнять свой долг, благословил его и наказал ехать в город Аземмур. За несколько лет, прошедших после этого легендарного события, аль-Аййаши стал наместником Аземмура, защитником южного Марокко от испанцев и португальцев, а также опасным соперником династии Саадитов, которая пришла к власти в первой половине XVI века. В 1614 году аль-Аййаши едва избежал покушения, спланированного саадитским султаном, и вернулся в Сале. С этого момента и до своей смерти в 1641 году от рук арабского племени из Гарба, аль-Аййаши сражался с испанцами и португальцами на побережье Атлантики и Средиземного моря, став независимым правителем области к северу и к востоку от Сале6. Кристоф Вейдиц. Мориски в Гранаде. 1529 Граждане Сале всегда были рады видеть в своём сообществе мавров, прибывавших из Испании как до, так и после 1492 года. В первом десятилетии XVII века начал появляться новый тип иммигранта. Последние мавры Испании, будь то всё ещё остающиеся приверженцы ислама (мудехары) или же номинально обращённые в христианство «мориски» (в Сале называвшиеся «андалусийцами»), из-за расистской и реваншистской политики Испании оказались ввергнуты в череду восстаний и массово изгнаны из страны, согласно серии эдиктов Филиппа II в период между 1609 и 1614 годами. Один из традиционных историков Сале утверждает, что когда эти новые беженцы появились и попытались снять себе дома, то «в силу их немусульманского поведения, испанской одежды, языка и манер, из-за нехватки у них чувства стыда и достоинства, им не позволили» остаться7. В 1610 году прибыли «орначерос» (от названия деревни Орначос в Эстремадуре) – сплочённая группа всё ещё убеждённых мусульман, говоривших по-арабски, притом весьма состоятельных. К сожалению, по-видимому, их богатство проистекало от того, что они подкупили христианских чиновников, разрешивших им носить оружие, и стали заниматься разбоем и фальшивомонетничеством; заселение орначерос в старый Сале, в город святых и святынь не было признано сотте il faut[13]. Поэтому они переместились южнее, за реку, и построили пригород Касба, где и обосновались8. Новоприбывшие мориски были, однако, ещё более чужеродными – они говорили на испано-арабском или даже просто испанском языке, носили христианские имена, совсем не были богаты и казались даже ещё более простонародными, чем орначерос. Поэтому морискам пришлось удовольствоваться землёй за Касбой (частью современного Рабата), где они образовали свою совершенно самостоятельную общину. Они жаждали отомстить Испании и в скорости стали горячими приверженцами корсарства. Когда Мариниды потерпели окончательный крах, позволив всему Марокко погрузиться в состояние хаоса, гражданской воины и династических интриг9, все эти три города на реке Бу-Регрег уже были населены. Номинальными правителями страны теперь стали Саадиты, не сумевшие установить должную организацию, к тому же они происходили из Марракеша, лежащего далеко к югу. Между тем марабут аль-Аййаши прославлял своё имя в джихаде против Испании и других христианских держав, вторгавшихся в Марокко, – и действительно, его до сих пор помнят как великого героя марокканского национализма. Он отправился на путь священной войны, послушавшись своего господина, Сиди Абдуллу ибн Хассуна, и сумел стать наместником Аземмура; его не любили ни европейцы, ни саадиты Марракеша – попытавшиеся наслать на него убийц в 1614 году, а затем выславшие против него войско. Аль-Аййаши отступил в Сале, где правители всех трёх городов согласились его защищать. Вскоре (точная дата неизвестна) мориски Рабата провозгласили себя независимой республикой во главе с правителем, или «Великим Адмиралом», избиравшимся лишь на очень короткий срок – один год – и диваном, или советом, состоявшим из четырнадцати старейшин, советников или капитанов. Касба следовала за этими веяниями и в 1627 году или около того создала республику Орна-черо. Обе эти республики поначалу согласились признавать власть аль-Аййаши как «предводителя джихада», при условии, что тот будет уважать их автономию, – но этим дружественным отношениям не было суждено продлиться долго. Аль-Аййаши занял резиденцию в Старом Сале и построил себе два форта сразу за городскими стенами, обращёнными к Рабату, и с подземным туннелем (сохранившимся до настоящего времени), ведущим к его дворцу внутри крепости. Его самыми горячими сторонниками были автократы старого города, и теперь Сале также объявил себя независимым под его духовной и политической властью. Теперь на берегах Бу-Регрега располагались три республики – все они были вовлечены в Священную войну, в пиратство и в восстание против Саадитов – а также в непрестанные раздоры друг с другом. Около 1614 года, когда прибрежный город Мамора[14] был захвачен испанцами, множество пиратов самого разного происхождения бежали в Сале и были тепло приняты орначерос и андалусийцами10. Они стали ядром ренегатского сообщества и поселились в Рабате – поэтому на самом деле «пираты из Сале» были рабатскими пиратами, хотя оба этих поселения часто называли Сале, а в корсарской торговле участвовали все три эти республики. Вероятно, можно представить их напоминающими три клана разбойников на англо-шотландской границе, беспрерывно враждующих между собой, но объединяющихся ради набегов на Англию. Язвительные колкости, перебранки, ссоры, оскорбления чести и другие забавы время от времени уступали место открытой гражданской войне, в особенности в период между 1627 и 1641 годами, но никому не позволялось мешать ведению бизнеса или препятствовать притоку добычи.