— А что слышно о Беверли Уортон? Услышав этот вопрос, Елена сразу замкнулась в себе и нахмурилась. — Никаких изменений. Доктор ничего не ответил, но его молчание только раздуло тлевшее в душе Елены негодование. — Это в высшей степени несправедливо! Даже слепому теперь ясно, что она виновата в смерти Билрота, но на это никто не желает обращать внимания, словно не случилось ничего из ряда вон выходящего. — Но довольно трудно сделать что-либо… — начал было Айзенменгер, но Елена перебила его: — К черту трудности! Речь идет о жизни человека, и смешно говорить, что нельзя ранить чьи-то чувства и причинять людям неудобства. Он уже не в первый раз сталкивался с тем, что попытки успокоить Елену зачастую производили прямо противоположное действие. — В жизни все не так просто и логично, — философски изрек он. — И поэтому мы предпочитаем оставлять все как есть, лишь бы не создавать себе проблем, да? — Да нет, вовсе нет… — Доктор помолчал. — Послушайте, Елена, я ведь не сказал, что одобряю то, что происходит, я просто пытаюсь объяснить. На какой-то миг ему показалось, что она снова набросится на него с упреками, но Елена взяла себя в руки и улыбнулась: — Простите. Просто меня все это так злит… — Да и меня тоже, поверьте. Напряжение, которое было между ними в начале разговора, разрядилось. — Вы знаете, я, пожалуй, все-таки выпила бы чего-нибудь. — Так чай или кофе? — А вина у вас нет? Хочется чего-нибудь покрепче. Но если нет, тоже ничего страшного. — Странное предположение. Есть, конечно. Айзенменгер вышел на кухню за бутылкой, а когда вернулся, Елена, казалось, окончательно успокоилась. — Вы знаете, я ведь, собственно, пришла к вам с одним предложением. Он выжидательно поднял брови. — До моих знакомых дошли слухи о нашем участии в деле Экснер. — Вряд ли эти слухи могли оказаться слишком полными, — улыбнулся он. — Не в этом дело. Недавно слушалось еще одно дело, похожее на это. Женщину уже осудили, но она отрицает свою вину. Сама я еще не ознакомилась с делом, но говорят, что решение суда вызывает большие сомнения. Несмотря на любопытство, первым побуждением Айзенменгера было отказаться. Не желая делать это слишком резко, Айзенменгер спросил: — Так вы больше не занимаетесь делами о разводах и наследстве? — Стараюсь избегать их, — сделав серьезное лицо, ответила она. — Не могу осуждать вас, — улыбнулся доктор. Елена, к его радости, ответила на улыбку. — Я подумала, не согласились бы вы помочь мне в этом деле. Само по себе предложение было соблазнительным, но в голове Айзенменгера моментально всплыли и другие соображения. — Я ведь теперь безработный, Елена, и не могу, к сожалению, руководствоваться, как вы, исключительно энтузиазмом. — Да что вы, клиенты платят! — Тут доктору неожиданно пришла в голову мысль, что Елене очень хочется, чтобы он согласился. — Это состоятельные люди и готовы заплатить разумную сумму. Айзенменгер задумался. Вернуться к судебной медицине было, безусловно, интереснее, чем делать по пять резекций прямой кишки в день. — А что Боб? — Я разговаривала с ним, — нахмурилась Елена. — Он не уверен. Его жена больна, и Джонсон поглощен этим. Айзенменгер все еще колебался, но тут поймал ее чуть ли не умоляющий взгляд. Впервые в отношении этой женщины к нему промелькнуло что-то, что уже никак нельзя было назвать равнодушием. Доктор улыбнулся и, подняв бокал, произнес: — Ну что ж. Почему бы не попробовать? Они чокнулись и выпили, и было видно, как Елена рада. Возможно… — Мы с вами ведь собирались сходить куда-нибудь пообедать, помните? Как раз перед тем, как нас прервали. Она нахмурилась, пытаясь вспомнить. — А, ну да. Ваша подружка. — Бывшая подружка, Елена, бывшая. — Бывшая или настоящая… И не помню, чтобы я поддерживала эту идею, — произнесла она слегка насмешливым тоном. Он подсел к ней на диван. — А я не помню, чтобы вы отвергали мое предложение. — Это правда. — Отпив вина, она поставила бокал. — Я согласна принять это предложение только при условии, что ресторан буду выбирать я. И должна предупредить вас, доктор Айзенменгер, мои вкусы обходятся недешево. Он тоже поставил бокал и придвинулся чуть ближе к Елене. К его радости, она не отодвинулась. И даже, может быть… Он коснулся ладонями ее лица и прижал губы к ее губам. Поцелуй показался ему слаще божественного нектара. Она обвила руками его шею; они сидели щека к щеке, и Елена чуть слышно прошептала ему в ухо: — Я люблю… И в этот момент раздался телефонный звонок. Айзенменгер вздохнул, слушая, как разлетаются осколки только что пережитого чудесного мгновения. Они разжали объятия, и Айзенменгер поймал грустную улыбку, промелькнувшую на ее губах. Он снял трубку. — Да? — Это Мари. — Ее голос звучал безо всякого выражения и слегка дрожал, как будто ей было холодно. В трубке что-то трещало, этот треск смешивался с уличным шумом, так что Айзенменгер с трудом мог разобрать слова. Видимо, она звонила с мобильника откуда-то из города. Не дав мужу сказать что-либо, она продолжила: — Я вижу, ты с ней. — Тут он уже просто не знал, что ответить, и Мари прошипела в трубку: — С мисс Флеминг. — Послушай, Мари… — Он взглянул на Елену. Та, услышав имя бывшей подружки доктора, внимательно посмотрела на него. — Я не возражаю, пускай… Только я знаю, что она будет страдать так же, как страдала я. — Мари… — Я поняла, почему всем так плохо с тобой. Ты никого не любишь. Ты не любил меня и не будешь любить ее. По голосу Мари чувствовалось, что она не в себе. И очевидно, она наблюдала за ними, находясь рядом с домом. Елена продолжала выжидательно смотреть на Айзенменгера. Он поднялся с дивана. — Где ты находишься, Мари? Почему бы нам не встретиться и не поговорить по-человечески? Свободной рукой он отодвинул одну из занавесок на окне. Мари стояла посреди ярко освещенной автостоянки лицом к окну дома, держа в одной руке мобильный телефон. — Ты всю жизнь влюблен только в одну, не так ли? Даже на таком расстоянии можно было догадаться, что она дрожит. Елена подошла к доктору и встала рядом. — Что ты хочешь этим сказать? — Ты думал, я не знаю, но я догадалась, что у тебя всегда была другая. И теперь я знаю, кто это. — Она стоит в какой-то луже, — с удивлением произнесла Елена. — Только ей ты хранил верность все это время, — прошептала Мари ему в ухо.