Она опять нахмурилась, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не улыбнуться, не уподобившись при этом охваченному страстью школьнику. — Почему?! — спросила она так, словно он сморозил какую-то глупость вроде того, что женщин надо лишить права голоса. — Ну, существует целый ряд причин… Он хотел перечислить их, но осекся, когда Елена мягко спросила: — И какие же это причины? Вопрос был задан таким тоном, что Айзенменгер почувствовал себя обезоруженным. Он посмотрел на Джонсона, взгляд которого ясно говорил: «Да, это она умеет». — Ну-у… — протянул он неуверенно, потому что решал в это время вопрос, насколько серьезно то, что с ним происходит. — Видите ли, я ведь был одним из подозреваемых, и если я докажу, что Билрот не делал этого, то опять попаду в их число. — А почему это вас так пугает? Неужели это все-таки вы убили ее? О господи, она была способна подколоть самого наследного принца! — Нет, но если я рискну выступить на суде со своими показаниями, то к ним отнесутся с подозрением. — Но полиция закрыла дело, так что официально против вас никаких обвинений выдвинуть не могут. Айзенменгер не был в этом уверен. — На самом деле… — начала Елена и опять закинула ногу на ногу. Закидывала она ее секунды две, но в воображении Айзенменгера за это время земные континенты успели столкнуться друг с другом, круша береговые линии и образуя новые горные хребты. При этом она явно знала, что делает, и он знал, что она делает, и Джонсон, как заметил краем глаза Айзенменгер, тоже знал, что именно она делает. Не прошло и двух миллиардов лет, как Елена продолжила: — На самом деле вы окажетесь в исключительно выгодном положении. Не многим патологоанатомам, выступающим на стороне защиты, доводится видеть труп на месте преступления. Наступило тягостное молчание. Елена принялась пить вино, по-видимому решив доказать, что способна на любые жертвы; Джонсон с увлечением наблюдал за мухой, очевидно вытворявшей на потолке что-то необычайно интересное. — Если вы хотите произвести повторное вскрытие, необходимо заручиться согласием родителей Никки Экснер. Елена ответила не задумываясь: — Как только родители Билрота доверили мне это дело, я связалась с Экснерами. Я объяснила им, что все улики против Тима Билрота были косвенными и, если бы он не покончил с собой, защита так или иначе добилась бы эксгумации. Айзенменгер был поражен. — И они дали согласие? — Пока нет, — улыбнулась она. — Но после того, как я передам им ваше мнение о результатах первого вскрытия… Доктор посмотрел на Джонсона, но если раньше тот и готов был поддержать его, то теперь спрятался в кусты. Спасения не было. — Вот черт, — произнес он. Елена восприняла это высказывание с довольным видом, и Айзенменгер ясно понял, что если в начале разговора ему ничего не стоило отказаться, то теперь повернуть обратно было уже гораздо труднее. — Я больше не работаю судебным медиком… Елена молча смотрела на него. Глаза ее расширились, и в них доктор совершенно отчетливо прочитал мольбу. Но как бы его гормонам ни хотелось доставить ей удовольствие, на такие жертвы он пойти не мог. — Нет, — покачал он головой. Возможно, на этом все и кончилось бы — и, возможно, это было бы к лучшему, — если бы не вмешался Джонсон. — Я думаю, вы должны сделать это. И не ради нас, не ради родителей Билрота или Экснер, а ради самого себя. Доктор хотел было возразить, но Джонсон оказался настойчивее. — Я знаю, что вы пережили в связи с делом Тамсин Брайт, и понимаю вас. Меня самого выворачивало. Но нельзя бесконечно прятать голову в песок, Джон. Вы были очень хорошим патологоанатомом, и после вашего ухода нам пришлось иметь дело с типами вроде Сайденхема. Если вы сделаете это, — он кивнул на заключение, — вы не только поможете снять с Билрота ложное обвинение, но и излечите самого себя. Елена, конечно, не поняла всех нюансов сказанного Джонсоном, но ей хватило такта промолчать. Айзенменгер подыскивал слова для достойного ответа, искал — и не находил их. В ушах у него звучал голос Тамсин, который звал маму. В конце концов он кивнул: — Хорошо. Этот шаг был ознаменован «Паваной» Равеля. * * * Домой он явился, разумеется, поздно, даже очень поздно. Он заранее приготовился к скандалу, и царившие в квартире тишина и темнота лишь усилили его опасения. Айзенменгер несколько задержался в кафе и был слегка расстроен, но не тем, что вернулся поздно, а из-за того, что продолжать разговор в кафе ему пришлось с Джонсоном — Елена покинула мужчин вскоре после того, как добилась от Айзенменгера согласия на повторную аутопсию. Ее уход заставил доктора подумать, что она вертит им как хочет, однако в некоторых случаях это ощущение оказывается очень даже приятным. — Но вы ведь понимаете, что, если вновь влезете в это дело, вашей карьере в полиции конец. Джонсон коротко и сердито взглянул на доктора и ответил: — Моей так называемой карьере все равно конец. Я мог бы проработать еще год или два, но думаю, что придется уйти раньше. Беверли Уортон об этом позаботится. — Он говорил с показным спокойствием, за которым, однако, скрывалось многое. — Я подам заявление об уходе завтра же. Айзенменгер не верил собственным ушам. — Вот так просто возьмете и уйдете? — Мне намекнули, что в этом случае меня оставят в покое и не возбудят уголовное дело. — Джонсон грустно улыбнулся. — Но если вы ни в чем не замешаны… — Вы не знаете нашу полицию. Тут не думают о том, кто прав, а кто виноват. Выбирают то, что выгоднее большинству. Если я буду сопротивляться и барахтаться, то со дна неизбежно поднимется всякая муть. В таких случаях с виновником расправляются очень просто, похоронив его под тоннами всплывшего навоза. — И вы всерьез полагаете, что за всем этим стоит Уортон? Опять та же печальная улыбка. — О да. Она назойлива, как злобный вирус. Беверли хочет, чтобы я не путался у нее под ногами, а если она чего-то хочет, то добивается этого. — Но нельзя же так сразу сдаваться! Мужчины вернулись к бутылочному пиву. Джонсон покачал головой. — Даже если я отведу от себя подозрение в истории с этими деньгами, то обязательно произойдет что-нибудь еще, и это «что-нибудь» будет еще серьезнее. — Неужели это так легко у нее получится? — Она уже не раз так поступала, Джон. И к тому же как раз теперь, когда у меня развязаны руки, я смогу бороться с ней. Елена хочет, чтобы я покопался в окружении Никки Экснер, выяснил, что произошло в день ее смерти. — А когда вы покончите с этим делом? Джонсон пожал плечами и глотнул пива. — Может, пойду в частные детективы — какая-никакая, а прибавка к пенсии. Поживем — увидим. Они помолчали. Айзенменгер пытался представить себе, как бы он поступил на месте Джонсона, если бы его вынудили уйти в отставку, сфабриковав против него ложное обвинение. — А девушка что надо, да? Айзенменгер, погруженный в грустные размышления, не сразу понял своего друга. — Я имею в виду Елену, — пояснил Джонсон. Айзенменгер ответил ему неопределенным жестом и спросил: — Где вы ее откопали? — Она сама меня нашла — мы были немного знакомы прежде. Уговорила меня помочь ей, сказав, что в моем положении это лучшее, что я могу сделать. Ведь у нас общая цель — доказать, что полиция совершила в этом деле ошибку.