Я стала такой же эгоистичной, как вторая жена. Когда я рассказывала Цзе о «Пионовой беседке», мне удалось затронуть ее мысли, и она стала писать на клочках бумаги и прятать их в нашей спальне. Теперь мне потребуется от нее кое-что еще. Я заставляла Цзе оставаться днем в спальне, предпочитая, чтобы она была рядом со мной, а не делила трапезу со своим мужем и свекровью в столовой. Свет раздражал меня, а потому я просила ее закрывать двери и задергивать занавески на окнах. Летом в комнате было прохладно, и мне это нравилось. Осенью приносили одеяла. Зимой Цзе надевала теплые жакеты, подбитые мехом. Наступил Новый год, затем пришла весна. В четвертом месяце цветы раскрылись навстречу солнцу, но мы вместе сидели в темной комнате, где не становилось теплее даже днем. Я велела Цзе перечитать то, что написала в первом томе. Затем я отослала ее в библиотеку Жэня, чтобы она нашла те три отрывка, которые мне не удалось обнаружить при жизни. Я подсказала ей взять в руки кисть и записать ответы и свои комментарии к ним на страницах рядом с моими собственными заметками. Если я могла заставить Цзе «играть на флейте» для моего мужа, что мне стоило уговорить ее взять кисть и писать? Ни капли усилий. Очень просто. Но я не была удовлетворена. Я отчаянно нуждалась во втором томе, который начинается с описания призрачной, но вечной любви Мэнмэя и Линян. Он ставит точку на ее поминальной дощечке, извлекает тело из могилы и пробуждает ее к жизни. Что, если я прикажу Цзе записать свои мысли и дать прочитать их Жэню? Неужели он не почувствует желания последовать примеру Мэнмэя? Ночью мы встретились с Цзе у ее любимого пруда, и я сказала ей: — Тебе нужен второй том. Ты должна найти его. Я неделями, словно попугай, повторяла ей это. Но Цзе была замужней женщиной. Она не могла покидать дом, чтобы найти эту книгу, так же как и я, если бы была жива. Ей приходилось полагаться на свои уловки, обаяние и любовь мужа. Я помогала ей, но она и сама многое умела. Она могла быть упрямой, надоедливой и избалованной. Наш муж реагировал превосходно. — Я мечтаю прочитать второй том «Пионовой беседки», — говорила она, наливая ему чашку чая. — Я видела представление давным-давно, и теперь мне бы так хотелось прочитать это произведение великого автора и обсудить его с тобой. Жэнь пил горячий чай, а она заглядывала ему в глаза, гладила пальцами рукав и добавляла: — Иногда я не понимаю метафор и аллюзий, которые использовал писатель. Но ты же сам прекрасный поэт! Может, ты мне объяснишь? Ночью, когда Жэнь лежал между нами под грудой теплых одеял, она шептала ему на ухо: — Я каждый день думаю о твоей первой жене. Вторая часть оперы пропала, и это постоянно напоминает мне о том, что Тун умерла. Уверена, ты тоже по ней скучаешь. Если бы только мы могли вернуть ее… Затем язычок высовывался из ее рта, и она начинала ласкать мочку его уха, приглашая мужа заняться чем-то еще. Я осмелела. Летом я часто усаживалась на спину Цзе, и она носила меня по комнатам. Благодаря этому мне не нужно было беспокоиться об углах. Я была всего лишь дуновением ветерка, сопровождавшим появление второй жены. Когда мы прибывали к обеду в столовую, госпожа У откладывала свой веер и приказывала слугам закрыть дверь, потому что по комнате внезапно пробегал сквозняк, и часто, даже в самые жаркие месяцы, она просила разжечь огонь в жаровне. — Кажется, твои губы опять стали тоньше, — как-то вечером сказала Цзе свекровь. Свекрови часто жалуются на это. Все знают, что тонкие губы являются признаком худобы, а худоба означает пустое лоно. Другими словами, она спрашивала. «Где мой внук?» Это был обычный старомодный вопрос. Жэнь взял Цзе под столом за руку. На его лице показалось озабоченное выражение. — И руки у тебя холодные. Но ведь на дворе лето! Пойдем завтра на прогулку? Посидим у пруда, посмотрим на цветы и бабочек, и солнце тебя согреет. — Не судьба мне сейчас любоваться цветами, — пробормотала Цзе. — Бабочки кажутся мне душами мертвецов. А когда я смотрю на воду, я думаю об утопленниках. — Думаю, — язвительно заметила моя свекровь, — солнце ей не поможет. Куда бы она ни пришла, она приносит с собой холод. Что, если и солнце от нее убежит? В глазах Цзе показались слезы. — Я лучше пойду в свою комнату, почитаю немного. Госпожа У плотно обмотала вокруг себя шаль. — Да, наверное, так будет лучше. Я пришлю завтра доктора, чтобы он определил, что у тебя за болезнь. Цзе непроизвольно сжала ноги. — Это ни к чему. — Как ты родишь сына, если… Сына? Цзе была нужна мне для другого! Не то чтобы она была не способна родить наследника. Она мне помогает. Ребенок нам ни к чему. Но доктор Чжао, который пришел навестить нас, беспокоился совсем о другом. Я не видела его с тех пор, как умерла. Не могу сказать, что была рада вновь встретиться с ним. Он, как обычно, пощупал пульс, посмотрел на язык Цзе, а затем, выйдя с Жэнем из комнаты, объявил: — Я видел такое много раз. Ваша жена перестала есть. Она часами размышляет в темноте. Господин У, все это наводит меня на единственное заключение: ваша жена больна любовным томлением. — Что же мне делать? — встревожился Жэнь. Они сели на скамейку в саду. — Обычно ночь, проведенная наедине, легко излечивает эту болезнь, — вымолвил доктор. — Наверное, она отказывается заниматься дождем и облаками? Поэтому она до сих пор не понесла? Ведь вы женаты уже больше года. Я пришла в ярость оттого, что доктор смеет предполагать такое. Мне хотелось превратиться в одного из могущественных мстительных призраков, чтобы заставить его заплатить за свои обвинения. — В этом отношении мне не приходится мечтать о лучшей жене, — ответил Жэнь. Дарите ли вы ей, — тут доктор замялся, прежде чем продолжить, — свою жизненную жидкость? Женщина должна поглощать ее, чтобы быть здоровой. Вы не можете тратить ее только на ароматную нежность перебинтованных ножек. После долгих подбадриваний Жэнь рассказал доктору о том, что каждый день и ночь происходит в спальных покоях. Выслушав его, доктор не мог обвинить ни одну из сторон в недостатке желания, знаний, прилежности или в том, что они лишены необходимых жизненных соков. — Наверное, любовное томление вашей жены происходит по другой причине. Есть ли у нее какие-нибудь неутоленные желания? — спросил доктор. На следующий день Жэнь уехал в город. Я не последовала за ним, потому что меня больше занимала Цзе. Госпожа У, выслушав наставления доктора, вошла в спальню, открыла двери и подняла тяжелые занавески, скрывавшие окна. В комнате стало жарко и влажно, как обычно в Ханчжоу в летние месяцы. Это было ужасно, но мы, как покорные снохи, старались приспособиться к этому и повиноваться, забыв о собственных чувствах и удобстве. Я оставалась рядом с Цзе, стараясь утешить ее во время непрошенного вторжения. Я была рада, когда она надела на свой жакет еще один. Свекрови приказывают нам, что делать, и мы делаем вид, что повинуемся, но они не могут следить за нами каждую минуту. Через три дня Жэнь вернулся. — Я был во всех деревнях между реками Тяо и Чжа, — рассказал он. — В Шаосин моя настойчивость наконец была вознаграждена. Мне жаль, что этого не случилось раньше, — и он вытащил из-за спины издание «Пионовой беседки». В нем была и первая, и вторая части. — Это лучший подарок, который я могу для тебя сделать. — Он замолчал, и я поняла, что он думает обо мне. — Я дарю тебе все произведение целиком. Мы с Цзе упали в его объятия, вне себя от счастья. Слова, произнесенные Жэнем, убедили меня в том, что я по-прежнему жива в его сердце. — Я не хочу, чтобы ты болела любовным томлением, — сказал он. — Теперь ты выздоровеешь. «Да, да, да, — подумала я. — Я выздоровею. Спасибо тебе, любимый, спасибо!» — Да, да! — эхом произнесла Цзе и вздохнула. Это нужно было отпраздновать. — Давай устроим пир! — предложила она. Было утро, но слуги принесли бутылку вина и стаканчики из нефрита. Моя подруга была непривычна к вину, а я никогда не пробовала его раньше. Но мы были счастливы! Она выпила вино быстрее, чем Жэнь поднял стакан. Каждый раз, когда она ставила его на стол, я касалась края, и она вновь наполняла его. На улице было светло, в окна проникала жара, но супруги чувствовали свет и тепло другого рода. Стакан, еще один, и еще. Цзе выпила девять. Ее щеки порозовели от вина. Жэнь вел себя сдержаннее, но он порадовал свою жену, и мы отплатили ему двойной благодарностью. Они оба уснули днем. На следующий день Жэнь проснулся, как обычно, и отправился в библиотеку, чтобы писать стихи. Я позволила своей подруге, непривычной к вину, поспать подольше, потому что мне было нужно, чтобы она была отдохнувшей и готовой к работе. СЕРДЕЧНЫЕ МЕЧТЫ Когда солнце коснулось крючков занавесок в спальне, я разбудила Цзе. Я велела ей собрать все кусочки бумаги, на которых она писала в последние месяцы, и отослала ее в библиотеку Жэня. Опустив голову, она показала ему свои записи. — Можно я перепишу комментарии сестры Тун и свои заметки в новый том «Пионовой беседки»? — спросила она. — Разрешаю, — ответил он, даже не подняв глаз от своих бумаг. Я была рада, что брак не сделал его нетерпимым, и моя любовь к нему стала сильнее. Но я должна объяснить: это я захотела, чтобы Цзе переписала мои мысли в новую книгу и дополнила их своими заметками. Я решила, что она продолжит мою работу, незавершенную из-за того, что мама сожгла второй том. Будет лучше, если все записи будут находиться в одной книге. Цзе потребовалось две недели, чтобы аккуратно переписать мои комментарии в первую половину новой книги. Еще две недели ушло на то, чтобы перечитать исписанные ею клочки бумаги и перенести записи на чистые страницы второй половины. Затем мы стали добавлять новые замечания в первую и вторую части. Дао учит, что нам следует записывать то, что мы узнаем на своем опыте и что мы не должны бояться соприкоснуться с настоящими явлениями, людьми и событиями. Недостаточно только думать о них. Я была согласна с тем, что Е Шаоюнь написал во введении к посмертному собранию сочинений своей дочери: «Я верю, что божественный дух написанного слова не умирает, и благодаря этому жизнь торжествует над смертью». Я заставляла Цзе писать, и ее заметки о строении и сюжете оперы были более пространными, чем те, которые делала я, когда умирала от любви, лежа в своей постели. Я надеялась, что Жэнь прочитает записи Цзе, услышит меня и поймет, что я по-прежнему нахожусь рядом с ним. Прошло три месяца. Солнце чаще скрывалось за облаками и раньше садилось за горизонт. Окна были закрыты и занавешены. Двери защищали нас от постоянного холода, а в жаровнях горел огонь. Эта перемена погоды была благоприятна для меня. Я стала быстрее думать. Я работала неделями напролет, редко позволяя Цзе выходить из комнаты. Но однажды вечером я подслушала, что говорил ей перед сном наш общий муж. Он сидел на краю кровати, обнимая ее за плечи. По сравнению с ним она казалась маленькой и хрупкой. — Ты такая бледная, — заметил он. — Я вижу, ты похудела. — Твоя мать жалуется на меня, — сухо произнесла она. — Забудь о свекрови. Слушай своего мужа. — Он коснулся кругов под ее глазами, похожих на темные луны. — Этого не было, когда мы поженились. Мне больно видеть это сейчас. Разве ты не счастлива со мной? Может, ты хочешь навестить родителей? Я подсказала Цзе подходящий ответ. — Девушка — всего лишь гость в доме родителей, — едва слышно процитировала она известное изречение. — Мое место здесь. — Может, ты хочешь отправиться на прогулку? — спросил он. — Мне хорошо здесь, с тобой, — она вздохнула. — Завтра я буду прихорашиваться усерднее. Я буду стараться, чтобы ты был доволен… — При чем здесь я! — перебил ее Жэнь.